Манифик
Следователь сразу увидела, что документ был ордером на арест Елены. Они должны были отдать ее в отдел по борьбе с экономической преступностью. Виталина спросила подробности.
– Ну кто ж тебе все расскажет? – пожал плечами подполковник. – Но, – он посмотрел в сторону Семы и Шуры, которые с интересом следили за событиями, – в общем, с заблокированных счетов компании исчезли все деньги.
– Как? – удивились все трое.
– Да вот так. Разлетелись какими-то мизерными суммами, крохотными платежами – не отследить, не выцепить – по банкам всей планеты, конечно же.
– Это что, подарок человечеству? – спросил Александр.
Дрозд поправила очки, словно ей было стыдно за своего лейтенанта, и процедила сквозь зубы:
– Дальше они аккумулируются на одном или нескольких счетах в нескольких банках, но уже далеко отсюда, полагаю, за пределами страны.
Она указала взглядом в сторону стекла, за которым в допросной находилась Елена. Сказала, что вряд ли она чем-то кому-то поможет с деньгами.
– Почему сразу под арест?
– Видимо, никого другого не могут найти, – пожал плечами подполковник. – Скорее всего, ее допросят и арест будет домашним. Возможно, ей даже разрешат пользоваться телефоном и интернетом. Опять же, чтобы отслеживать ее звонки и действия в сети.
Дрозд сказала, что ей нужно еще полчаса, и вернулась к Елене.
А там был долгий диалог. Дрозд не любила пространные диалоги. Она любила четкие ответы на вопросы. Заставляла себя, чтобы это было так. Но каждый раз все превращалось в диалог. И она начинала понимать преступника. Понимать не то, как он совершил свое преступление (такие загадки решались по щелчку пальцев), Дрозд понимала, зачем преступнику было нужно совершить то или иное злодеяние. Понималось это настолько, что следователя иногда тошнило в туалете, потому что понимала тех, кто стал «отморозком», «выродком», «душегубцем», или какие там были еще слова для тех, кто преступал человеческое.
Слушая про Исая, следователь где-то внутри грустила от того, что он совершил. Именно грустила. Ведь его преступления – это только часть его жизни. Худшая часть. Но лучшая и, возможно, бо́льшая тоже будет поймана и наказана.
Дрозд помнила, что с самого начала, войдя в допросную, она спросила у Елены:
– Вы верили в то, что делали?
Хотя она задала вопрос прямо с порога, не уточняя, не приводя какие-то дополнительные факты, не внося дополнительный смысл в шесть слов своего вопроса, в ответ она услышала:
– Да. – А через пару секунд Елена добавила: – Главное – я прекрасно понимаю, о чем вы сейчас меня спрашиваете. Будьте уверены.
Через полминуты тишины, пока следователь обошла стол и выключила камеру, Дрозд сказала:
– Нас все равно записывают. Камера – это так, для психологического давления. Потому мои действия ни на что не повлияют. Просто хотела вас слегка успокоить, Елена. И задать еще пару вопросов. У нас мало времени. Просто отвечайте: «да» или «нет».
Елена посмотрела на нее, словно человек, который понимал, что, кроме виселицы, у нее не осталось другого выхода. И уже не важно, кто прав, кто виноват, кто чувствует сожаление, а кто – браваду.
– Спрашивайте, Виталина Аркадьевна, – ответила она.
– Вы понимали, что являетесь соучастником поступков, которые совершал подозреваемый? – громко, чтобы все датчики записали, спросила Дрозд.
– Нет, – односложно ответила Елена.
– Хорошо, – ответила Дрозд, словно снимая все преступления со свидетеля, которая почти переходила в разряд подозреваемых.
Она будто выдохнула, когда услышала, что Елена будет арестована не по их делу. Пусть другие берут ответственность за ее судьбу. За ее – да. А маньяка поймают они сами.
– Вы что-нибудь знаете о его местонахождении сейчас? – спросила Дрозд.
– Конечно, – ответила та, пожав плечами. – Конечно, знаю.
Она встала из железного кресла, взяла шариковую ручку, которая лежала перед следователем, и написала на листке два адреса.
– Он может находиться в этих квартирах. Они записаны на других людей, конечно, но принадлежат ему.
Дрозд второпях развернула к себе листок и пробежала по нему глазами.
– Почему вы не сказали сразу, ведь вы понимали?! – громко спросила она, словно и правда ожидая честного ответа.
– Я хотела, чтобы вы поняли, что он болен, – ответила Елена, стоя у допросного стола. – Я знаю, что с моей стороны прозвучит что-то непонятное для вас, но всеми ужасными поступками Исая руководила болезнь. Я также очень хорошо осознаю, что его важно поймать. Но самое главное – я знаю, что его нужно понять и лечить. Понять, что ужас, который он совершил, – это та часть его личности, которой он не может управлять. Которая управляет им самим.
Дрозд посмотрела в зеркало и кивнула. Пока Семен надевал наручники на Елену, Виталина спросила:
– Я же правильно понимаю, что его семья… Ну, та жена, которой он разбил голову, – пояснила Дрозд, – и его ребенок живут здесь, в этом городе?
Елена кивнула.
– Значит, они могут быть его жертвами?
Женщина смерила Дрозд взглядом с ног до головы.
– Уверена, что нет. Исай сменил имя, фамилию и все, что связано с прошлым, – сказала она.
– Почему вы и об этом умолчали?
Ответа не последовало.
– Как его настоящее имя? – спросила следователь, уже сожалея о своем сочувствии к человеку напротив.
– Я не помню. Правда. Это было давно. Нужно поднимать архивы в больнице. Они там хранятся семьдесят лет. Поэтому, уверена, вы найдете.
Дрозд посмотрела в сторону Семена и сказала, что тот может уводить свидетеля, теперь уже как подозреваемую. Следователь вызвала своего второго помощника и распорядилась отправить группы захвата по указанным адресам.
Глава 19
К дому Виталина приехала около полуночи. Группы специального назначения вернулись, не принеся положительных результатов. В квартирах провели обыски. Дрозд принимала участие в обоих. Обе квартиры были убраны, словно хозяева покинули их пять минут назад, – ни пылинки. Будто только что прошла генеральная уборка. Пахло свежестью, даже не свежестью, а озоном. Как будто кто-то прокварцевал помещения для пущей антибактерицидности, но не только что, ибо пахло не резко и отвратительно, как в инфекционной больнице, а час назад, больше похоже на петрикор.
В каждой квартире складывалось ощущение, что полиция приходила почти вовремя. И почти успевала. Но «почти» в таких делах означает «ничто». Дрозд понимала, что происходит, и сейчас ее помощники раскручивали клининговые компании, которые убирали помещения. Виталина знала, что опрос сотрудников тех компаний не больше чем формальность и никаких дополнительных сведений в помощь не даст, но его нужно было произвести. Метла должна мести чисто, чтобы в голове не оставалось сомнений и чувства незавершенности.
Сама она отправилась домой, оставив бессонную ночь на своих помощников, с мыслями о том, что ей нужно наконец научиться делегировать полномочия, иначе до старшего офицера она не дорастет никогда. Зайдя в подъезд, она почувствовала, как устала. В лифте она оперлась затылком о зеркало и, пока поднималась на семнадцатый этаж, вздрогнула оттого, что подкосились колени, а она, задремав, видела мимолетный сон, в котором ее мать протягивала ей приглашение на свадьбу в странном конверте с эмблемой, на которой переплетались две змеи.
В прихожей, повесив на ощупь ключи на крючок, она захлопнула дверь, повернув защелку, и лишь после включила свет. В белой прихожей жила тишина. Дрозд разбавила ее своим присутствием, но от этого почему-то показалось, что она здесь чужая, а пустоте и тишине в ее квартире было хорошо, когда ее не было.
Тщательно намыливая руки, она чувствовала, как теплая вода смывает с них грязь сегодняшнего дня вместе с пеной. Глядя на свое лицо в зеркале и всматриваясь в свои зрачки через оправу очков, Дрозд протянула руку за полотенцем, но наткнулась на кафель. Полотенце валялось на полу. Она помнила, что утром оно висело на крючке и следователь им не пользовалась. После душа, ступая босыми ногами на прохладный пол и чувствуя, как он разливает свежесть вверх по ее телу, она всегда использовала банное полотенце с той части стены, что была справа от двери, а полотенце для рук во время утреннего моциона никогда не трогала. Дрозд хмыкнула, то ли грустно, то ли тревожно, подумав, что тишина, которая привыкла жить в одиночестве, совсем ей не рада и подает знаки. Она решила, что в субботу обязательно поедет за котенком, ведь должен хоть кто-то в этой жизни хотя бы делать вид, что ей рад.
Потом она вошла в свою студию и включила свет только над кухонной частью. Она терпеть не могла яркое освещение, особенно в вечерние часы, а в кухне над столешницей светили лишь небольшие диодные лампы. Из кабинета над столешницей она достала едва начатую бутылку крымской «Массандры» и налила в тюльпановидный бокал на два пальца. Сделав глоток, почувствовала, как теплота напитка растекается по пищеводу и достигает головы через минуту. Следователь наконец расслабилась. Пришла легкая истомная боль в зубах, оттого что первый раз за целый день позволила им не сжиматься, подавляя злость на происходившее.
Дрозд развернулась в сторону комнаты, где стоял диван, который она никогда не раскладывала, потому что спала не меняя позы, а за ним письменный стол, возле которого стояло большое кожаное кресло, стоившее Дрозд дороже, чем вся мебель, которая была у нее в квартире.
Следователь вскрикнула. Даже не вскрикнула, а промычала, не открывая рта, но чувствуя, как рвутся ее голосовые связки, словно ей под дых прилетела кувалда.
В кресле, повернувшись к ней лицом, со взглядом, вытягивающим жилы и вызывающим парализующий страх, сидел человек. Тот самый. «Спортсмен». Исай. Теперь она знала его по имени. Она его узнала по последнему снимку, в котором им удалось увеличить разрешение с камер, где девушка погибла в авто, врезавшись о столб. Но сейчас его черты приобрели прорисованность, четкость и явность, а самое главное – реальность и близость. А Дрозд не брала домой оружие. У нее не было пистолета, который она могла достать из-за ремня и направить на человека, наводящего ужас, приказать ему лечь на пол и не произносить ни слова, пока не приедет отряд полиции особого назначения, который отобьет ему почки и доставит его в отдел для дачи признательных показаний.
Они смотрели друг на друга вечность… или пару секунд, пока Дрозд с остервенением не выдернула ящик стола под своей левой рукой, и на лету поймала большой железный кухонный нож, схватив его за лезвие, оставившее неглубокий порез на ладони, а потом переложила его рукоять в правую руку. За все это время человек в кресле не шелохнулся. Все произошло быстро, да отчаянно, да в опьянении страхом, подумала Виталина, держа перед собой лезвие ножа, направленное острием в сторону противника, но он не сделал и попытки, чтобы защититься, прыгнуть, перекатиться, напасть, отразить. И она от этого паниковала еще больше.
– Ты так просто убьешь своего отца?! – спросил человек, слегка вскрикнув на последнем слове вопроса, будто подавившись этим словом.
Дрозд молчала. Она помнила рассказ Елены, подумала, что Исай включил ее в свое бредовое видение мира и считает ее своей дочерью. Следователь чувствовала, как на ее висках выступили капли пота, а глаза высохли оттого, что она не могла позволить себе даже моргнуть, чтобы не потерять контроль. Она ждала. Не отвечала ничего ни одним жестом, кроме уже совершенного. Понимала, что перед ней человек, который сошел с ума, и им управляет его болезнь, и все его слова не больше чем больное воображение, но, к сожалению, и не меньше. И в то же время человек перед ней был хладнокровным убийцей, из череды преступлений которого она знает только три. Все это сейчас было неважно, потому что перед ней стоял самый главный вопрос: жить или не жить? Ибо Дрозд знала, что человек просто так не уйдет. А значит, умрет сам или оставит еще одного мертвеца в своем перечне жертв. А умереть он может, только если она сама будет отстаивать свою жизнь до последнего.
– Я смотрел твой альбом, – сказал Исай, указав на прикроватную тумбу, потом посмотрел на ее ладонь и увидел кровь. Судорожно достал из кармана небольшую упаковку влажных салфеток, подкинул ее к Дрозд, и та упала рядом с ее ногой. Сказал, что всегда носит с собой гигиенические салфетки. Ему не нравилась грязь. Предупредил, что, перед тем как прикладывать к ране, лучше слегка просушить салфетку на воздухе, чтобы содержавшийся спирт испарился и не мешал крови сворачиваться.
Дрозд, не сводя глаз с Исая, достала салфетку и приложила к ране. Она помнила, что там, рядом с Исаем, в нижнем ящике тумбы валялся небольшой альбом, такого размера, чтобы в него вместилось фото десять на двенадцать. Зачем она его хранила? Потому что там было ее детство. Первый класс. Выпускной. Институт. А потом все стало храниться в цифре. А значит, без материальной памяти. Дрозд ее не хотела с какого-то времени. Наверное, когда стала взрослой и стала понимать, что все пустое. Любой снимок – это прошлое. А важно жить настоящим. Память только мешает. Особенно разыскивать убийц. Потому что делает человека человечным. В некоторых профессиях такое противопоказано.
– Исай, – сказала она, пытаясь изо всех сил поддерживать ровность голоса, – вы сейчас находитесь в таком состоянии, которое заставляет вас совершать неправильные поступки. Очень важно сейчас остановиться и услышать мои слова.
Она сжимала рукоять ножа с такой силой, что ноготь ее среднего пальца надломился с левого края. Дрозд это почувствовала, и мысль, что она готова остаться без ногтей и даже без пальцев на всю оставшуюся жизнь, только бы повернуть время назад и не входить в квартиру, пронеслась в голове, словно молния на горизонте. Быстро и не оставив следа.
Исай холодно ответил, что понимает ее переживания, и посоветовал вернуть нож на место или хотя бы оставить на столешнице, выпустив из руки. Он попросил ее сесть на диван и выслушать. Пообещал, что не сделает ничего плохого, если она не попытается на него надавить.
– Мы ведь видимся в первый раз, а может быть, и в последний, я на это надеюсь, по крайней мере, – сказал он. И продолжил: – Я видел твою мать на фотографиях, ты такая же красивая.
Дрозд не выпускала оружия из руки, она понимала, что сегодня вечером единственная ее опора – это нож. Телефон хоть и лежал в кармане ее брюк, но был совершенно бесполезен в сложившейся ситуации.
Исай не поднимался из кресла, не выказывал напряжения, не пошевелился. Сумасшествие отражалось только в его взгляде: он не моргал и смотрел куда-то сквозь нее. Говорил поначалу спокойно, словно на рецепции в аэропорту. Но Виталина была не с той стороны стойки. Она была в реальной жизни, и голос, который она слышала, внушал ей страх. Какие у нее варианты? Стоять здесь и ждать? Но у него терпения больше, она точно чувствовала. Пойти к нему с ножом? Она была уверена, что в случае активного нападения с ее стороны этим ножом она будет зарезана, как та первая жертва в кошачьей квартире. Послушаться его и выполнить требования? Значит, остаться без защиты, хотя бы такого неидеального оружия, как кухонный нож. Учитывая работу, она в своей жизни продумывала много подобных ситуаций, но сейчас понимала, что нужно было просто носить с собой свое табельное. Она была уверена, что именно так скажет ее маман на ее могиле.
Дрозд сделала выбор в пользу наиболее опасного, но, по сути, единственного варианта. Причем ей казалось, что она еще не выбрала, а тело уже отложило нож в сторону и, выставляя поочередно ступни ног, подошло и присело на край дивана. И осознанному пониманию Дрозд уже как бы нечего было и делать. Решения вновь были приняты за него, как всегда в самых важных событиях в жизни следователя.
– Вот и хорошо, Виталина, – сказал человек в кресле.
Он сидел в нем, выпрямив спину и уложив руки на подлокотники, словно пришел в кинозал и собирался посмотреть фильм в стиле позднего нуара, где, как бы ни развивались события, в итоге все превращалось в глубокую драму, которая вырывалась за пределы самого отчаяния и не имела ни малейшего шанса на благополучный исход.
– Я делал все, чтобы мы никогда не встретились. Я не знал ни где ты, ни кто ты, ни чем занимаешься, – заговорил он ровным голосом.
А Виталина, не мигая, смотрела в его глаза, ее зубы снова сжались от злости так, что почти готовы были хрустнуть, а затылок своей тяжестью нависшего страха ломал шейные позвонки. Но она не хотела показывать ни страха, ни ужаса. Она знала, что страх жертвы всегда раззадоривает агрессора.
– Я о тебе вообще забыл. Только иногда вспоминал твою мать. Эти воспоминания не причиняли мне ничего, кроме боли. Избавиться от них я не мог. Потому хранил их далеко. В том месте, к которому сам не знал дороги, – продолжал Исай.
Он говорил монотонно и приглушенно, словно вел диалог с собственными мыслями, а она напрягалась еще больше, разбирая его слова, потому что надеялась получить в них шанс на спасение, зацепиться за важное. Ведь если бы мужчина просто хотел убить ее, он сделал бы это молча. Значит, он хочет что-то до нее донести, а возможно, и услышать в ответ. А может быть, он отвлечется каким-то образом и она чудом сможет достать телефон из своего кармана, чтобы хотя бы нажать кнопку SOS.
Исай все говорил и говорил, не останавливаясь. То, что он произносил, Дрозд сначала воспринимала пускай как последовательный, но все же набор слов, которые генерируются сумасшедшим разумом. Она пыталась двигаться за смыслом сказанного. Постепенно понимая, что речь Исая больше похожа на наставления.
В монотонности его голоса постепенно стала появляться интонация, временами его голос становился громче, иногда спускался совсем до шепотной речи, слегка подрагивала голова, и все так же не мигали глаза. Он был похож на неистово молящегося отшельника, покинувшего мир обычных людей, чтобы искупить свои грехи, не понимая, что попал в плен собственного безумия.
– Все это ложь, – хрипел он. – Нет любви, дочь моя, нет. Есть грязь, боль и предательство.
Он слегка вытянул шею, будто хотел приблизить к следователю свое лицо. Дрозд почувствовала, как в ее черепную коробку на почти физическом уровне что-то влетело, как стрела, как молния, как пуля, в конце концов все ее тело на мгновение пронизала боль, словно удар тока. Она почувствовала, как резко вздрогнули мышцы ее лица.
– Да-да! Никогда никому не верь. Человечество придумало слова с единственной целью – для того чтобы лгать друг другу. Доверие кому-то означает смерть. Если ты не хочешь собственной смерти – не доверяй. Доверяй только себе, и тогда ты сможешь управлять чужими жизнями. – Он кивнул, будто подтверждая сказанное, и повторил: – Доверяй только себе, и тогда ты сможешь управлять чужими жизнями. И вести это стадо, которое без пастуха придет к пропасти. Верь только своему голосу, а потом ты сделаешь выбор сама, куда твоим овцам держать путь. Они без тебя пропадут. Рассеются. Кого-то сожрут. Кого-то растопчут. Кто-то погибнет от своей собственной глупости. Ведь ты уже слышишь голос? Слышишь? – Он резко замолчал в непременном ожидании ответа.
Дрозд, с усилием расцепив челюсти, провела кончиком языка по высохшим губам.
– Г-голос? – переспросила она.
Взгляд Исая словно вернулся из состояния, когда пронизывал ее, уходя в пространство, и сфокусировался на ее глазах. Он первый раз за все время моргнул, и его губы как будто вздрогнули в нервной улыбке.
– У тебя глаза. Мои. – Он протянул указательный палец в сторону ее лица. – Да-да, – шептал он, – голос. У тебя должен быть свой голос. Ты уже должна его слышать, – убеждал он ее. – Ты слышишь?
Дрозд кивнула, не отрываясь от обращенного к ней пальца.
– Вот только его и слушай. Ему доверяй. Больше никому. У каждого пастуха есть свой голос. Опираясь на него, ты решишь, как будешь вести свое стадо к лугам с сочной травой. Помни: больная овца заразит все стадо. Больная овца должна быть удалена. Корми здоровых. Ищи им лучшее. Таково наше предназначение. Мое, – он указал на себя, потом еще ближе наклонился к следователю и шумно прошептал: – И твое.
Он откинулся на спинку кресла и, в первый раз оторвав от нее взгляд, повращал глазами, словно стараясь охватить все пространство комнаты.
– Есть еще такие же, как мы. Но ты их найдешь сама. Или они тебя найдут. Я уже не успею. Мне пора. Потому вспомнил о тебе. Потому что мне пора. А ты пойдешь. Дальше. Потому что это наше предназначение.
Дрозд ощущала, что человек перед ней говорит только ему понятные вещи, оторванные от мира. Но он убежден в них, как она убеждена в своей собственной реальности, которая с миром согласуется. Ее первый шок прошел, и она стала понимать, что разговаривает с опасным, но больным человеком. Был ли он непредсказуем сейчас? Конечно. Но если продолжать сидеть и дрожать перед ним, все закончится не в ее пользу.
– Где это стадо? – спросила она.
Исай оборвал поток слов, замер на секунду, будто обрадовался ее вопросу, потом указал рукой на окно и сказал:
– Там. – А дальше он стал размахивать руками и повторять: – Там, там, там – везде. Стадо – это люди, которых важно привести на зеленый луг с сочной травой, для них это счастье. Но! – воскликнул он. – Без пастыря они туда не придут. И твой долг, девочка, теперь вести их. Ибо я ухожу, я не справился, мне пора.
Вдруг Дрозд увидела в его глазах не пронизывающий холод, а совсем другое. Вот что действительно пугало ее! И каждый, взглянув в такие глаза, будет скован страхом. Страхом. Испытать. Отчаяние! Это чувство безысходности, которое заполняло взгляд Исая. Человека напротив. Маньяка-убийцы. Больного, страдающего от самого себя. Дрозд словно увидела мир его глазами. В его мире планета вмиг решила избавиться от всех, кто на ней находится. Встряхнулась, будто собака, вышедшая из воды, и все, что было и называлось жизнью, вдруг рухнуло и разлетелось в разные стороны, как вода с намокшей шерсти. Его взгляд словно заполнял отчаянием все пространство и каждого, кто находился рядом с ним. Вот что сковывало ее тело в чувстве безысходности, навалившемся, словно бетонная плита. Он отчаянно старался почувствовать себя живым и увидеть мир, наполненный жизнью, но слышал только голос внутри себя.
Она наклонилась к нему и сползла с дивана, встав на колени. Надеясь, что он не заметит, достала телефон из правого кармана и на ощупь надавила на кнопки выключения и регулировки звука одновременно. Ее пальцы словно окаменели, а в голове она отсчитывала секунды в обратную сторону. «Пять-четыре-три-два-один». Она знала, что на экране должен появиться значок SOS красного цвета. Дрозд чувствовала, как ее скованные судорогой пальцы касаются экрана, чтобы включить опцию и отправить в ближайшую службу спасения свою геопозицию. Она надеялась, что включится микрофон и ее услышат. Виталина выпустила гаджет из руки и, думая, что делает все незаметно, коротким, но сильным движением смахнула его в сторону, под диван.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: