Опасное притяжение

Но мне просто необходимо сейчас с кем-то поговорить. С кем-то близким, тёплым, родным. Иначе сдохну одна тут в четырёх стенах. Не выдержу.

Силы откуда-то появляются. Начинаю бегать по квартире, порядок наводить. Сумки, наконец, из коридора убираю. Столько времени прошло, а я их так и не разобрала. Не хотела разбирать. Надеялась, что вот-вот он приедет за мной и заберёт меня с собой…

Опять слёзы наворачиваются…

Не хочу плакать. Гоню от себя грустные мысли.

Холодильник забит продуктами. Миша неверное затаривался – улыбаюсь. Тепло от воспоминаний. Я бы даже подлечиться у него сейчас не отказалась. Не капризничала бы, как раньше…

Подготовка занимает руки и немного отвлекает от грустных мыслей. Хожу, даже напеваю себе что-то под нос.

Гриша самый последний себе девушку нашёл. Ездил долго к ней. На свидания приглашал. Как только родители ей разрешили с ним жить, там мы сразу по разным квартирам и разбрелись.

Но о трёшке нашей всегда вспоминали с теплотой и улыбкой. Хорошо мы там жили. Весело.

Помню, Гриша вечером объявил, что он нас всех на ужин приглашает. Будет нас с девушкой своей официально знакомить. Как раз через несколько дней, после того, как Настя приехала, это было.

А утром, я вдруг просыпаюсь и глаз не могу открыть.

Выпуталась из рук Матвея, он естественно сразу проснулся:

– Куда?

– Я быстро, – натянула футболку и вышла…

Промыла глаз под проточной водой. Глаз красный И точка какая-то на нижнем веке.

– Мот, поторопись, – Миша долбит.

Приоткрыла дверь.

– Миш, вот, – показала на глаз.

– Катюш, подожди, руки помою и посмотрю. Болит? – повертел мою голову.

– Нет.

– Вот на ячмень похоже, но ты говоришь, что не болит. Температуры у тебя нет. Собирайся, в больницу поедем.

– Зачем в больницу?

– Надо, Катя, не спорь.

Гриша заявился. Улыбнулся и поддержал меня:

– Катюшка, красавица.

Я хотела в него что-нибудь кинуть, но ничего подходящего под руки не попалось. Да и Матвей зашёл весь недовольный. Скривил ухмылочку типа: «Я там жду, жду, а ты где ходишь вообще?».

– Катю в больницу надо, – разрушил его планы Миша, – ты едешь?

Матвей нехотя пошёл одеваться.

Взрослый, седой, офтальмолог-мужчина, с живыми глазами, посмотрел на нас троих и уточнил:

– Кто на приём?

– Девушка, – хором ответили они.

Я благоразумно промолчала.

Он окинул нас внимательным взглядом:

– А вы, двое из ларца, одинаковы с лица, что здесь делаете?

– Мы с ней, – их ничего не смущало, привыкли.

Врач кашлянул и поднялся со стула:

– Ваша дама сердца совершеннолетняя?

Я покраснела и ответила сама:

– Да.

– Тогда попрошу, всех посторонних покинуть кабинет.

– Мы хотим знать, что с ней. Она же нам потом ничего не расскажет, и лечиться не будет, – не унимался Миша.

– А я ей всё напишу, и лечиться она будет, – посмотрел в направление, – правда, Катерина? – обратился уже ко мне, озорно сверкая глазами из-под очков.

Покраснеть сильнее было уже невозможно.

Сглотнула и поспешно кивнула головой.

– Вот видите, молодые люди, девушка ваша будет лечиться, – откровенно глумился доктор, делая ударение на «ваша».

Парни нехотя вышли.

Пока ходила сдавать анализы, из всех кабинетов выглядывали сотрудники, чтобы посмотреть, как два одинаковых парня девушку лечиться привели от неизвестной болезни.

Зареклась ходить с ними по больницам. Всю больницу на уши поставили из-за моего заплывшего глаза

Через несколько дней всё прошло самой собой, без следов и последствий. Я даже подлечиться не успела.

Всё ждала, что они скажут мне что-нибудь про мой возраст. Но они ничего не сказали. Ничего их не смутило…

Миша долго изучал мои анализы. Звонил даже кому-то. Не найдя в них ничего плохого выдал: