Древний Египет. Подъем и упадок

При Ментухотепе город, где правила его династия, был формально объявлен новой столицей страны, и знатные фиванцы получили назначения на все наиболее значительные государственные посты. За административными реформами вскоре последовали теологические. Чтобы отметить заключительную стадию гражданской войны, царь изменил свое «Горово имя» на «Нетжери-хеджет», «Божество Белой короны» и теперь начал радикальную программу саморекламы и самообожествления, призванную возродить и восстановить идеологию божественности, которая основательно пошатнулась в годы междоусобиц. От Абджу и Иунета до Нехеба и Абу Ментухотеп поручил возвести ряд красивых культовых сооружений – как правило, посвященных ему самому как избраннику богов. В Иунете он принял невиданный ранее титул «живого бога, первого среди царей». Обожествление правящего монарха при жизни ознаменовало новую стадию в развитии идеологии царской власти. Ментухотеп определенно не был сторонником полумер.

Помимо прочего, он использовал эти памятники как недвусмысленное политическое послание любым оставшимся потенциальным мятежникам в северных областях Египта. На посвященной ему часовне в Иунете царь изображен в традиционной позе сокрушающего врагов – но символическая жертва представлена в виде переплетенных стеблей папируса, символизирующих Нижний Египет. Сопроводительная надпись подчеркивает эту мысль, добавляя «болота» к традиционному списку врагов Египта. На рельефе святилища Ментухотепа в Инерти, центре фиванской территории, это выглядит еще более явно. Здесь изображены в ряд четверо коленопреклоненных пленников, уныло ожидающих исполнения своей участи – быть до смерти забитыми царем. Трое из них (вполне ожидаемо) – нубиец, азиат и ливиец. Но первым стоит египтянин, представитель «вождей Двух Земель». Для нового царя Египта национальная безопасность начиналась дома.

После десятилетий войн и превентивных операций с целью полного уничтожения оппозиции Ментухотеп чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы заявить о своем бесспорном статусе правителя воссоединенного Египта. Он сделал это типично египетским способом, приняв новое имя, третью версию своего «Горова имени»: Сема-тауи, «Тот, кто объединяет Две Земли». Фракционность и внутреннее инакомыслие «времен бедствия» остались в прошлом. Египет снова мог гордо держать голову как единая, миролюбивая страна, которой управляет бог-царь. Началась эпоха Среднего царства.

Сохранившийся мемориал Ментухотепа воплощает его намерение вновь утвердить культ правителя и представить себя самого монархом, который очистил запятнанную репутацию царственности. В ложбине между холмов, близ западных Фив, – тех самых холмов, которые впервые обеспечили его предкам преимущество в войне, – Ментухотеп приказал начать работы по возведению пышного погребального монумента. Как и приличествует гробнице объединителя, правителя эпохи возрождения, она воплотила в себе и старые, и новые идеи. Архитектурный стиль остроумно соединяет элементы гробниц его фиванских предков и мемфисских пирамид Старого царства в небывалом, новаторском замысле. Художественное оформление включает сцены сражений наряду с более традиционными изображениями царской семьи. Вокруг гробницы царя подготовили могилы для его самых близких советников и самых верных соратников. Это было намеренным напоминанием о знаменитом кладбище придворных IV династии в Гизе: придворные должны были окружать своего монарха и после смерти, как они делали это при жизни.

Но самой потрясающей частью погребального комплекса стала простая, ничем не украшенная яма, выдолбленная в скале рядом с огромной царской гробницей. Эта часть великого замысла Ментухотепа была завершена одной из первых. Яма содержала в себе обернутые в полотно тела не менее чем шестидесяти мужчин, сложенные друг на друга. При жизни они были в возрасте между тридцатью и сорока, сильными и высокими – средний рост 5 футов и 9,5 дюйма[65 - То есть около 176,5 см. (Прим. перев.)]. Несмотря на силу, всех их постигла одна и та же участь: раны на их телах были главным образом нанесены стрелами и тяжелыми, грубыми предметами, упавшими с большой высоты. Эти люди были рядовыми воинами, убитыми в сражении при штурме укрепленного города. Шрамы у некоторых указывают, что это были закаленные в боях ветераны. Но то, с чем они столкнулись в своем последнем испытании, было не рукопашным боем, а осадой. Стрелы и метательные снаряды, которые градом сыпались на них с зубчатых стен, сразили некоторых наповал – их плотно завитые волосы представляли собой жалкую защиту. Других воинов, раненных, но еще живых, безжалостно добили на поле боя, размозжив им черепа дубинками.

В пылу сражения их тела были брошены на растерзание стервятникам. Лишь после того, как битва была выиграна и город взят, оставшиеся в живых смогли подобрать своих мертвых, снять с них окровавленную одежду, осмотреть тела, очистить их от песка и спеленать, чтобы приготовить к погребению. Никто не попытался мумифицировать эти трупы, и для покойников не делали особенного различия по чинам. Лишь двоих военачальников спеленали чуть более тщательно и поместили в простые, ничем не украшенные гробы. Наконец, перед погребением имена покойных были записаны чернилами на льняных пеленах: обычные фиванские имена вроде Амени, Ментухотеп и Интефикер; семейные имена вроде Сенбеби («брат Беби») или Са-Ипу («сын Ипу»), а также такие, как Собекхотеп, Собекнахт и Сехетепибсобек – которые указывают на происхождение из мест, далеких от Фив, близ северных центров культа бога-крокодила Собека.

Учитывая, что эти павшие бойцы удостоились редкой чести – церемониального погребения, представляется вероятным, что они участвовали в решающем сражении гражданской войны, последнем штурме самого Гераклеополиса. Некоторые из них, возможно, были местными жителями, выступившими, тем не менее, на стороне фиванской армии против собственных правителей, и потому были отмечены особым образом.

Для царя Ментухотепа, завоевателя Гераклеополиса и объединителя Египта, сооружение братской могилы солдат рядом с его собственной было блестяще рассчитанным пропагандистским ходом. Это послужило бы ярким напоминанием и современникам, и потомкам о жертвах, которые Фивы принесли в ходе конфликта. Это заставило бы навсегда запомнить Ментухотепа как великого военачальника. И, в предвидении способа правления его преемников, это должно было укрепить легенду о царе и его «братьях по оружию» как защитниках страны.

Воинское захоронение стало предвестником и кое-чего еще: впредь для многих в «дивном новом мире» Среднего царства славная смерть стала заменой радостей жизни.

Глава 7. До рая далеко

Надежда есть!

Древний Египет кажется цивилизацией, одержимой смертью. Большинство атрибутов египетской культуры, от пирамид до мумий, связано с погребальными обрядами. И все же при ближайшем рассмотрении оказывается, что египтяне были озабочены не смертью как таковой, а скорее способами ее победить. Пирамиды были придуманы как убежище для возрождения египетских царей. Мумии создавались с тем, чтобы стать постоянным вместилищем бессмертного духа мертвых. И если современные представления о Древнем Египте определяются верованиями, связанными со смертью, и ритуальными предметами для погребений – то лишь потому, что кладбища, расположенные на краю пустыни, сохранились куда лучше, нежели города и деревни в пойме Нила.

Гробницы и могилы предоставляют поколениям археологов изобилие относительно легкодоступных находок, в то время как раскопки древних поселений – процесс сложный, трудоемкий и явно не столь эффектный. Тем не менее важность верований, связанных с загробной жизнью, и погребальных ритуалов для древних египтян нельзя просто списать на случайность археологических находок. Поскольку египтяне не считали смерть полным уничтожением, надлежащая подготовка к переходу в мир иной воспринималась как важная задача.

Хотя надежду на загробную жизнь и необходимые приготовления к ней можно проследить от самых ранних доисторических культур Египта, сто с лишним лет политических треволнений, последовавших за крахом Древнего царства (2175–1970), стали водоразделом в истории развития религиозных убеждений древних египтян, связанных с погребальными ритуалами. Многие самые характерные особенности, верования и методы, которые просуществовали до последних дней цивилизации фараонов, сложились во время социальных перемен, в суровых испытаниях, которыми сопровождались гражданская война и период ее последствий.

Ослабление монархии в большей или меньшей степени повлияло на все слои населения. Для подавляющего большинства ее жителей – неграмотных поселян – присутствие или отсутствие сильного правительства мало повлияло на их образ жизни. Долгие дни тяжелого труда в поле, работа плугом и мотыгой, охрана урожая и жатва были так же предсказуемы, как восход солнца. Но в дальней перспективе неэффективное управление государством могло принести простым людям и их семьям весьма разрушительные последствия. Развал центральной власти открыл лазейки для недобросовестных местных чиновников, которые облагали население запредельными налогами. Пренебрежение ирригацией и системами защиты от наводнений увеличило вероятность неурожая и голода. Нежелание государства пополнять запасы зерна лишало крестьян-земледельцев единственного, что могло поддержать их в черный день. Стоит ли удивляться, что рассказы очевидцев на протяжении примерно столетия после смерти Пепи II повествуют о голоде, терзающем страну.

Для малочисленной грамотной элиты, занимающей вершину социальной пирамиды, последствия политического кризиса, возможно, были не столь опасны – но длились куда дольше. Высшие чиновники могли быть уверены, что завтра у них будет кусок хлеба, чего не скажешь о продвижении по карьерной лестнице. Когда источник власти иссыхал, карьера, которая строится на верной службе повелителю, внезапно становилась путем в никуда. Влиятельные местные семьи были вынуждены привлекать собственные ресурсы, чтобы поддерживать прежний образ жизни. Лишившись контроля и поддержки со стороны царской власти, многие из них просто решали действовать самостоятельно, продолжая управлять своим окружением как прежде, а заодно присваивая себе многие царские прерогативы.

Старые истины уходили – и то же самое происходило с осознанием жесткого разграничения между тем, что принадлежит царю и простым смертным, характеризовавшим Эпоху пирамид. По мере того как повседневное существование все больше омрачали тяготы и неопределенность, потребность в уверенности в загробной жизни становилась все более насущной. Поскольку необходимость – мать изобретательности, мрачная реальность жизни египтян в период, последовавший за VI династией, стала особенно плодородной почвой для теологических новшеств.

В более мирные и благоприятные времена, насколько мы можем судить по немому отчету гробниц и погребальных атрибутов, представители правящего класса с радостным нетерпением ждали перехода в загробную жизнь – которая была, по существу, продолжением земного существования, но лишенным ее неприглядных сторон. Искусно украшенные усыпальницы Эпохи пирамид отражают рост уверенности в этом и вполне материалистическое представление о жизни после смерти. Фундаментальная цель художественного оформления самой гробницы состояла в том, чтобы обеспечить покойному удовлетворение всех материальных потребностей в загробной жизни. Сцены, изображающие пекарей и пивоваров, гончаров, плотников и слесарей за работой; рыбаков, вытаскивающих невероятно богатый улов; людей, приносящих различные дары – мясо, домашнюю птицу, прекрасную мебель и предметы роскоши… Все они были созданы, чтобы обеспечить постоянное поступление еды, напитков и прочих благ, дабы обеспечить владельца гробницы всеми удобствами в его загробной жизни, слишком похожей на земную. В то время как царь мог надеяться на загробную жизнь среди звезд, наедине с силами Вселенной, даже самым высокопоставленным из его придворных такая судьба была заказана. В смерти, как в жизни, для царя существовали одни правила, для его подданных – другие.

Эти жесткие разграничения размывались и в конечном счете почти исчезли, когда царская власть ослабла во время долгого господства Пепи II и борьбы, которая последовала за ним. Идеи трансцендентальной загробной жизни в обществе богов распространяются на все население в целом, преобразуя погребальные обряды и культуру в целом. Преуспеть в земной жизни и оставить после себя «добрую память» отныне было недостаточно. Теперь главными стали надежда на что-то лучшее в мире ином, преображение и перевоплощение.

Представления о том, что лежит по другую сторону смерти, разрабатывались, зашифровывались и объединялись во все более причудливых формулировках. В процессе этого древние египтяне создали понятие первородного греха, образ подземного мира, кишащего опасностями и демонами, представление о последнем суде перед лицом великого божества – и обещание прекрасного воскрешения. Последнее откликнется эхом в более поздних цивилизациях и в конечном счете сформирует иудеохристианскую традицию.

Загробная жизнь для всех

Ранее, в эпоху великих строителей пирамид, считалось, что перерождение в любом из возможных смыслов происходит исключительно с царями. От этого зависело, достигнет ли царь божественного статуса – даже если, как в случае Унаса, это буквально означало поглощение самих богов. Только царь, земное воплощение небесного бога Гора, сына Солнца, обладал достаточным влиянием, знаниями и рангом, чтобы получить доступ к царству небесному.

Первые трещины незыблемая система царской исключительности дала во время правления Пепи II. Как ни странно, процесс распада этой системы привилегий начался в самой царской семье. У единокровной сестры Пепи, Нейт, была своя собственная крошечная пирамида, расписанная текстами – выдержками из заклинаний, которые до того времени считались исключительным достоянием суверена. Рябь от этого незначительного нарушения традиций вскоре распространяется на значительную часть египетского общества. В оазисе Дахла, достаточно далеком от царского двора, чтобы нарушения протокола остались безнаказанными, губернатор Медунефер был похоронен в окружении защитных погребальных заклинаний, взятых из «Текстов пирамид». Поколением позже другой чиновник зашел еще дальше, украсив стены своей погребальной камеры тем же набором заклинаний, что используются в пирамиде Унаса. Вскоре даже мелкие провинциальные чиновники расписывали свои деревянные гробы как выдержками из «Текстов пирамид», так и новыми текстами.

Трудно сказать, как преемники Пепи отреагировали на столь глубокие социальные и религиозные изменения: за исключением крошечной пирамиды Иби в Саккаре, ни одна гробница царей XVIII династии или правителей Гераклеополиса так и не обнаружена. По всей вероятности, на этих памятниках использовались новые способы отличить захороненных в них царей от простых смертных. И все же использование рядовыми египтянами текстов и изображений, прежде доступных лишь царской семье, потрясло саму основу древнеегипетской цивилизации. Пропасть, которая разделяла царя и его подданных с рассвета исторической эпохи, теперь исчезла – раз и навсегда. Отныне каждый египтянин мог надеяться достичь блаженства загробной жизни и провести вечность в кругу богов.

В то же время именно это размывание различия между принадлежащим царям и их подданным по иронии судьбы подчеркнуло уникальное положение царя. Изображения царских регалий на гробницах рядовых египтян позволяли последним достичь божественного статуса – и, следовательно, возродиться после смерти; но в этом они лишь подражали царю. Во время политического раскола и гражданской войны это, возможно, помогало людям верить, что божественная царская власть продолжает существовать несмотря ни на что, и черпать в этом силы, чтобы встретить свою судьбу. Так называемая «демократизация загробной жизни» была отнюдь не демократична – и в этом плане являлась истинно древнеегипетским новшеством.

Столь же глубоким, как появление «открытого доступа» к загробной жизни, было изменение в самом представлении о ней. Многие «Тексты пирамид» иллюстрируют прежнюю веру в путешествие царя к звездам и его пребывание среди «бессмертных», но в некоторые фрагменты также введено новое понятие – мертвый царь ассоциируется с Осирисом. Этого древнего бога земли уважали и боялись как правителя подземного царства, но его победа над смертью и разрушением обещала воскрешение царям – а позже и простым людям. Вечной жизни можно добиться, как добывая свой хлеб насущный на земле, так и пребывая в неизменном ритме Вселенной. Осирис стал покровителем мертвых, а его подземное царство – местом, куда они стремились попасть. Его хтоническая сфера сперва была присоединена к сфере небесной, а затем и заменила ее в качестве места загробной жизни египтян.

Всеобщее желание отождествиться после смерти с Осирисом привело к важным и явственным переменам в погребальных обрядах. С самого возникновения мумификации ее цель состояла в том, чтобы сохранить тело покойного в максимально опознаваемой форме – обертывая конечности, отдельно пальцы рук и ног, и формируя черты лица с помощью льняных бинтов, добивались более или менее явного сходства с живым человеком. Теперь, когда покойный хотел уподобиться Осирису, в сохранении человеческих черт больше не было нужды. Вместо этого труп обматывался с головы до пят единым коконом из бинтов, что придавало ему классическую форму куколки. Поскольку внешнего подобия оказывалось достаточно, чтобы вызвать соответствующие ассоциации, можно было даже пренебречь процессом мумификации. Выступающие углы то и дело сглаживались, технологические стадии процесса пропускались.

В итоге многие мумии Среднего царства не слишком хорошо сохранились в своих пеленах. Иногда в черепе оставался мозг, а в теле – органы, что вызывало гниение. Нежелание как следует высушить тело или стремление сэкономить на дорогих снадобьях приводили к быстрому распаду мягких тканей. Но теперь, когда религиозные цели почти полностью вытеснили материальные потребности, став вместо них основой погребальных обычаев, тело, способное действовать, представляло меньший интерес в качестве пропуска в загробный мир. Следовало начинать с того, чтобы просто быть спеленатым, подобно Осирису.

Неоткрытая страна

Чтобы преодолеть смерть, успешно достичь воскрешения и избежать множества опасностей, которые скрывались в подземном мире, требовалась могущественная магия – и именно здесь тексты и изображения заняли достойное место. В гробницах Древнего царства, как царских, так и принадлежащих простым египтянам, на стенах погребальных камер и храмов были выбиты или нарисованы необходимые тексты и картины. Но после смерти Пепи II традиции мастерства медленно угасали по мере сокращения царских мастерских. Таким образом, художественное оформление гробниц становится все более редким. Опытные художники просто исчезли. Трехмерные деревянные модели заменили раскрашенные сценки с изображениями трудящихся ремесленников.

Для современного ученого замысловатые миниатюрные модели пекарен, пивоварен, скотобоен и ткацких мастерских – настоящее сокровище для восстановления древних технологий. Для египтян они были просто дешевой заменой прекрасных росписей во времена культурного обнищания. В отсутствие украшенных гробниц сам саркофаг стал центром для художественного оформления и холстом для магических формул (названных соответственно «текстами саркофагов»), призванных помочь покойному в загробной жизни.

Чтобы помочь воскрешению владельца, мумифицированное тело укладывали на бок, лицом к востоку, к восходящему солнцу – восход солнца, единственное среди природных явлений, обещал ежедневное возрождение из мрака ночи. Пара волшебных глаз, нарисованных на восточной стороне саркофага и тщательно выровненных с лицом мумии, позволяла покойному «смотреть» на восход солнца над землей живых. Этим глазам сознательно придавали такую же форму, как у священного сокола, чтобы придать покойному способность видеть все – дар Гора. Благодаря такому наложению или соединению символов мертвец отождествлялся с Осирисом, богом подземного мира, и получал помощь Ра и Гора, двух самых влиятельных богов.

Таким образом, безопасно пребывая в саркофаге, рожденная заново и повторно оживляемая лучами солнца, преображенная мумия отправлялась в путешествие по загробной жизни. Предполагалось, что рая можно было достигнуть двумя типично египетскими способами. Оба описаны в «Книге Двух путей» – самой ранней из древних египетских «Книг мертвых». Эта особая комбинация из «Текстов саркофагов» изображает две противоположные судьбы, два противоположных берега веры – идея, которая была уже ясно сформулирована в «Текстах пирамиды» Древнего царства.

По большому счету, можно было выбрать загробную жизнь в горних сферах с богом солнца – теперь она стала доступна для всех. Чтобы оказаться в этой версии рая, душа покойного – ее представляли как птицу с головой человека – вылетала из саркофага и устремлялась в небеса. Каждую ночь, когда солнце опускалось в подземный мир, она вновь возвращалась в мумию, где и пребывала в безопасности. Это понятие души (или «ба») прекрасно иллюстрирует пристрастие древних египтян к теологическим концепциям и фантазию, которую они при этом проявляли. «Ба» расценивалась как личность человека и существовала как своего рода альтер-эго при жизни – а после смерти она обретала самостоятельность, позволяя умершему участвовать в солнечном цикле. Тем не менее, чтобы возрождаться заново каждое утро, душе было необходимо каждую ночь воссоединяться с Осирисом в форме мумифицированного тела.

Кроме «ба» существовал также «ка» – вечный дух, которому для существования требовались еда и питье. Посредством «ка» мертвый человек мог следовать иным путем: через подземный мир к месту пребывания Осириса. Из царства живых умершие отправляются в магическое путешествие к своему последнему месту назначения, Жертвенным полям. Египтяне верили, что эти мифические земли расположены у восточного горизонта, откуда восходит солнце; будучи частью подземного мира, они, тем не менее, открывали перспективу воскрешения.

Когда «ка» двигался с запада на восток, он следовал тем же путем, каким солнце движется ночью через сферу мрака, и, подобно солнцу, каждый день возрождался вместе с ним. Но это путешествие отнюдь не было легким и безопасным. Согласно «Текстам саркофагов», его путь был тернист и чреват опасностями. Надо было проходить врата, пересекать водные пути, умиротворять демонов, а также обладать тайным знанием, чтобы справляться с задачами. В одном случае мертвые должны опознать различные части судна, чтобы им дали место на барке бога солнца. Заклинания обеспечивали путешественника магическими средствами для преодоления таких препятствий, и некоторые саркофаги даже были украшены (изнутри, для удобства покойного) подробными картами подземного мира, где нанесены различные моря, острова, реки и поселения по пути к Жертвенным полям.

Мрачные описания того, что лежит между смертью и спасением, вызывают в воображении образы ада Иеронима Босха, отражая всеобщий ужас перед смертью и отчаянное желание вечной жизни. Страхи древних египтян колебались от слишком знакомых бедствий вроде жажды и голода до инфернального ужаса перед перевернутым миром, в котором им предстоит ходить на головах, пить мочу и есть экскременты. «Тексты саркофагов» иллюстрируют, насколько может разыграться воспаленное человеческое воображение.

Однако место назначения стоит всех испытаний и несчастий. Египтяне представляли владения Осириса как райские кущи – тучные, обильно политые поля, дающие невероятные урожаи; сады и огороды, приносящие богатые плоды; мир и изобилие до конца вечности. Достигнув конца путешествия, покойный мог ожидать, что в загробной жизни у него всего будет вдоволь:

Здесь я буду есть, и здесь я буду бродить.
Здесь я буду пахать, и здесь я буду пожинать.
Здесь я возлягу с женщиной, и здесь я буду доволен[66 - Тексты саркофагов, часть 467.].

Ради такой загробной жизни стоило умереть. Управлял этой сельскохозяйственной идиллией бог Осирис, пример возрождения и самый надежный источник вечной жизни. Борясь с препятствиями, чтобы вопреки всем испытаниям присоединиться к Осирису, покойный гарантировал не только собственное возрождение, но также и постоянное возрождение бога. В мифологических терминах покойный делал то же самое, что Гор для своего отца Осириса – и Осирис вознаграждал его соответственно. Не случайно описание загробной жизни отражает мир, в котором наследование и его порядок имеют первоочередное значение. «Тексты саркофагов» были составлены в условиях, когда влияние правителей провинций возрастало, и просто отразили их специфические проблемы. Древние египтяне, как и все прочие народы, делали свои религиозные верования проекцией событий повседневной жизни.

Осирис торжествующий

Возвышение Осириса из божества с неясными функциями до общего бога мертвых легло в основу новой религиозной системы. Когда она воцарилась на всей территории Египта, Осирис затмил других более древних богов, связанных с погребальным культом, ассимилируя их признаки и узурпируя их храмы. Горожане Джеду, расположенного в центральной части дельты Египта, веками поклонялись местному богу Андъети, полагая его земным правителем, чудесно возрожденным после смерти. Когда культ Осириса распространился за пределы царского дворца, он поглотил эти верования – и Джеду в конечном счете стал главным центром культа Осириса в Нижнем Египте. Андъети при этом почти исчез как самостоятельное божество, оставшись лишь в уголках народной памяти.

Подобный процесс имел место и на юге страны, в Абидосе. Здесь местные жители поклонялись богу погребений Хентиаменти в образе шакала – животного, которое часто замечали в местах захоронений в пустыне. Он назывался «Предводителем Запада» – так именовалась страна мертвых – и повелителем кладбищ. Культ Осириса скоро предъявил права и на эти атрибуты. При XI династии (ок. 2000 года до н. э.) надписи в храме Абидоса уже говорили о гибридном боге, Осирисе-Хентиаменти. Спустя несколько поколений выражение «Предводитель Запада» считалось просто титулом Осириса: триумф бога стал полным[67 - Система представлений древних египтян о «мире ином» была весьма сложной. Человек, как они полагали, состоял из шести сущностей. Первой из них является Хат («тело») – бренная оболочка, которая не способна жить без Ка – «двойника», полной копии человека (или другого существа) как индивида, присущей всему живому. Рен («имя») занимало очень важное место, поскольку верили, что оно в дальнейшем определяет судьбу человека. Ба («жизненная сила») – сознание человека, психика, душа. Аху («светлый», «освещенный») – черта, необходимая для существования в загробном мире, которую человек обретает после смерти путем особого ритуала. Шуит («тень») – «сущность» человека.Что касается загробного мира (Дуат), то традиция выделяла в нем несколько частей, одна из которых называлась «Поля Иалу» (египетское «Поля камыша»). Здесь праведники обретают вечную жизнь и блаженство после суда Осириса. Поля Иалу стали прообразом Елисейских полей в древнегреческой мифологии. В период Древнего царства главным богом Дуата являлся Анубис. Когда эпитет главы загробного мира и некоторые его функции перешли к богу Осирису, тот остался проводником. Упуаут, бог-волк, изначально был богом войны, спутником фараонов, – но с течением времени эта связь Упуаута с войной и смертью привела к тому, что его стали рассматривать как открывателя пути через Дуат для душ умерших. Благодаря внешнему сходству волка и шакала Упуаута стали отождествлять с Анубисом, и в итоге он сделался его сыном. (Прим. перев.)].

В случае Абидоса присутствие старых царских могил дополнительно придавало месту особую святость и дух старины. Казалось само собой разумеющимся, что у Осириса (архетип возрожденного правителя) должен быть главный храм – там, где с начала времен хоронили царей. Так, начиная с периода гражданской войны и в последующие годы Абидос стал основным центром культа Осириса и одним из самых священных мест во всем Египте. Осквернение этой святыни во время ожесточенной войны между династиями Гераклеополиса и Фив покрыло царей севера позором, и их окончательное поражение было воспринято как божественное возмездие за такое отвратительное кощунство.

Одержав победу в гражданской войне, царь Ментухотеп, не тратя времени даром, продемонстрировал свою набожность, украшая святыню Осириса-Хентиаменти. При преемниках Ментухотепа храм продолжал пользоваться царским покровительством. Абидос превратился в центр национального паломничества и сцену для тщательно продуманных церемоний, прославляющих воскрешение бога.

«Мистерии Осириса» ежегодно устраивались в присутствии огромной толпы зрителей, собиравшихся со всех концов Египта. Основой обрядов служила демонстрация божественности царского сана, смерти и воскрешения. Эти три аспекта мифа об Осирисе были отражены в трех отдельных процессиях. В ходе первой народу показывали культовое изображение бога, чтобы напомнить о его статусе живого правителя. Один из жрецов храма – или, в отдельных случаях, приезжий вельможа, выступающий как личный представитель царя, – появлялся в образе бога-шакала Упуаута («Открывающего путь») и шествовал впереди процессии как герольд Осириса.

Вторая церемония, главный элемент драмы, демонстрировала смерть и похороны бога. «Великая процессия» сопровождала его священную статую, помещенную в специально освященную ладью, которую жрецы несли на своих плечах от храма до царского кладбища Первой династии. По дороге инсценировались ритуальные нападения на священную ладью – это олицетворяло борьбу между добром и злом. Нападающих отгоняли другие участники шествия, играющие роль защитников бога. Как случается в ходе религиозных представлений, это условное сражение время от времени разжигало такой неудержимый религиозный пыл, что он перерастал в отвратительную ярость, оборачивался насилием и приводил к серьезным травмам. Набожное рвение и пламенная страсть – давние супруги.

Третьим и заключительным актом таинства было возрождение Осириса и торжественное возвращение в храм. Его культовое изображение уносили в святилище, очищали и украшали. Церемония завершалась, толпы рассеивались, и Абджу возвращался к обычной жизни еще на год.

Символизм мистерий Осириса был столь значительным, что участие в них, лично или опосредованно, стало жизненной целью древних египтян, будучи подобием паломничества в Иерусалим или Мекку. Для большей части населения дальнее путешествие в пределах Египта было практически невозможным: даже если они могли бы оплатить поездку, оставить землю необработанной больше чем на неделю грозило неурожаем и разорением. Бюрократы, работающие в администрации, были более обеспечены в этом отношении – но нуждались в официальном разрешении на то, чтобы покинуть пост и отправиться вверх или вниз по течению Нила к Абджу.