Древний Египет. Подъем и упадок

Наилучшим выходом для большинства людей было «присутствие по доверенности». Возведя кенотаф или стелу – что-нибудь, на чем высечено их имя, – вдоль маршрута Великого шествия, они также могли удостоиться благословения шествующего мимо воскресшего бога. В результате священный путь из храма Осириса стал излюбленным местоположением мемориалов, больших и маленьких. Тех, кто располагал значительными ресурсами, могли представлять свои статуи, установленные в миниатюрных часовнях. Менее обеспеченные были вынуждены довольствоваться плитой из едва обработанного камня или просто упоминанием на чьем-либо памятнике. Будь то богатый или бедный, каждый набожный египтянин стремился стать частью этого действа. На протяжении нескольких поколений «Терраса Великого Бога» была заполнена памятниками в пять-шесть рядов. Они занимали каждый доступный дюйм по обеим сторонам дороги, угрожая посягнуть на сам священный путь.

Для тех, кто не мог обеспечить себе даже столь скромное присутствие в Абджу, в провинциях проводились празднества Осириса – не столь грандиозные, не столь престижные, но это было лучше, чем ничего. Вспоминая и празднуя возрождение бога на местных кладбищах, жрецы и народ надеялись, что толика его волшебства очистит бедные души, преданные земле поблизости, предоставляя им возможность вечной жизни. С доисторических времен в египетских городах и деревнях бытовало множество различных верований, божеств и ритуалов, что отражалось в разнообразии местных святилищ и священных предметов, установленных в них. Теперь – возможно, впервые за всю его историю – в Египте появилось нечто, приближающееся к национальной религии.

Поскольку культ Осириса достиг своего зенита в разгар Среднего царства, «Тексты саркофагов» вскоре вышли из моды. Их сменило великое множество тайных волшебных предметов, у которых, очевидно, была та же роль: позволить покойному возродиться подобно Осирису, достичь Жертвенного поля и путешествовать с Ра в его солнечной ладье. Некоторые из этих предметов были заимствованы из повседневной жизни, но в загробной играли особую роль. Палочки из слоновой кости, покрытые изображениями демонов и оберегающих богов, обычно использовались египтянами в быту, чтобы создать «защищенную зону» вокруг роженицы, отвадить злых духов, которые могли бы навредить матери или ребенку. Египтянам казалось совершенно естественным положить такой предмет в могилу: рожденный заново был так же уязвим, как новорожденный, и нуждался в такой же защите. По той же причине статуэтки, символизирующие плодородие и используемые при ведении домашнего хозяйства, чтобы способствовать благополучному рождению и воспитанию детей, стали играть соответствующую роль в погребальных обрядах, помогая возрождению души и тела.

Однако был и другой тип магических предметов – их создавали специально для погребения. Найти для них параллель в повседневной жизни невозможно, и подобрать простое объяснение зачастую не удается. Два наиболее характерных, и при этом самых таинственных, – это маленькие фигурки ежей и гиппопотамов, сделанные из фаянса (точнее, из особой керамической смеси), покрытые синей стекловидной глазурью. На них нет надписей, и без сопутствующих текстов невозможно понять, что они символизировали изначально, – хотя можно предложить несколько версий, особенно с учетом особенностей древнеегипетской теологии, допускавшей многослойность трактовок одного явления. Даже если версии явно противоречили друг другу, считалось, что это доказывало их особую ценность и принадлежность к сверхъестественному.

Как известно, ежи роют норы – возможно, поэтому они считались посредниками между землей живых и потусторонним миром: идеальные компаньоны для путешествия к загробной жизни. Кроме того, еж сворачивается в клубок, когда ему что-то угрожает, и таким образом принимает форму солнечного диска с лучами-иглами. Возможно, считалось, что они обеспечивают покойным символическую защиту и более близкие отношения с богом солнца. Также возможно, что ежи и другие подобные им обитатели засушливых окраин пустыни (фигурки тушканчиков были также популярны) символизировали победу жизни над бесплодием смерти, – весьма подходящая метафора для погребения.

С другой стороны, гиппопотамы были речными существами, обитателями водного мира, который вел к Жертвенным полям. Известно, что гиппопотамы свирепы, агрессивны и умело отражают нападение. Кроме того, богиня в образе гиппопотама была тесно связана с беременностью и процессом деторождения.

Таким образом, сеть потенциальных коннотаций была весьма обширна, что отражает богатство и разнообразие древнеегипетской религиозной мысли. Действительно, такая сложность, часто противоречащая современной логике, в глазах египтян просто подчеркивала таинственность и непознаваемость божественного начала.

Примерно в то же время, когда ежи и гиппопотамы занимали место в погребальной атрибутике, на сцене появляется еще один соучастник загробной жизни. Этот любопытный небольшой предмет воплощает в себе гениальную изобретательность египтян и их весьма практичный подход к решению проблем. Благодаря быстрому росту популярности данный предмет теперь можно увидеть в музейных коллекциях по всему миру. Это погребальная статуэтка. Древнеегипетский термин, обозначающий ее, – ушебти – возможно, происходит от слова, означающего «палка», и напоминает о том, из чего делали самые ранние, примитивные ее варианты. Но это не просто фигурка из палки. У нее намного более важная, магическая цель. Ее происхождение относится к периоду гражданской войны, и суть идеи, как часто бывает, поразительно проста.

Когда не стало царских мастерских, где было множество прекрасно обученных мастеров, скульпторов и живописцев, которые могли украсить гробницы, египтяне столкнулись с серьезной дилеммой: если мумифицированное тело будет уничтожено, что станет вместилищем «ка» и куда будет возвращаться «ба» каждую ночь после прогулки в небесах? Решением стал «заменитель тела». Ранняя форма представляла собой маленькую, очень грубо обработанную продолговатую фигурку, сделанную из глины или воска – возможно, обернутую в несколько клочков полотна, изображающих бинты для мумифицирования, и помещенную в миниатюрный саркофаг из щепок. Качество готового изделия едва ли имело значение. После того как оно оказывалось захоронено, магия должна была восполнить недостаток мастерства.

Так зародилась традиция использования погребальных статуэток – чрезвычайной меры в период волнений и сомнений. Но с воссоединением Египта при царе Ментухотепе и последующем расцвете дворцовой культуры в Среднем царстве возродились царские мастерские и статуи, точно воспроизводящие оригинал, а расписные саркофаги снова стали доступны – по крайней мере, высшим слоям. Однако погребальная статуэтка не исчезла. Она превратилась в нечто другое, столь же полезное: она стала слугой, который будет помогать покойному на протяжении всей вечности.

Теперь, когда взгляд поклонников Осириса на загробную жизнь стал господствующим, ушебти заняла достойное место. Вечное пребывание в области Жертвенных полей имело один существенный недостаток. Они представляли собой сельскохозяйственную идиллию с прекрасно политыми полями, дающими богатый урожай зерна – но каждый египтянин слишком хорошо знал, что сельское хозяйство, даже в таких идеальных условиях, означало тяжелый физический труд. Особенно трудным и изнурительным был ежегодный ремонт дамб, канав и водных путей после половодья – но он был и самым важным, дабы вернуть ирригационную систему в действующее состояние. Каждый здоровый человек был вынужден участвовать в решении этой жизненно важной задачи, осуществляя земляные работы и таская корзины с песком и илом с места на место. Все это происходило в жару, воздух кишел москитами, которые появлялись после того, как вода спадала.

Получается, в загробной жизни эту тяжелую работу тоже неизбежно придется выполнять? Конечно же, требовалось отыскать способ избежать такой неприятности. Решение было гениальным. Маленькая фигурка, похожая на кусок палки, которая ранее играла роль тела покойного, сохранила свою основную функцию заместителя – но теперь, вместо того чтобы стать домом для «ка» и «ба», она отвечала за работу от имени владельца. Статуэтки слуг, относящиеся к последнему периоду Среднего царства, были снабжены миниатюрными сельскохозяйственными орудиями – такими как мотыги и корзины. И, на случай забывчивости, на их теле был вырезан краткий иероглифический текст, который должен был напомнить им об их основной обязанности:

«O ушебти, созданный, чтобы (служить) мне… если я буду призван или если я буду назначен, чтобы сделать какую-либо работу, которая должна исполняться в загробной жизни… ты должен вызваться на нее вместо меня каждый раз, (будь то) поддержание в порядке полей, орошение берегов или переноска песка с востока на запад. Ты должен сказать: «Смотрите, я здесь»[68 - Книга мертвых, глава 6.].

Когда владелец воскресал, ушебти становился ему прекрасным страховым полисом.

Один заключительный, решающий аспект пребывания в загробной жизни также впервые заявил о себе после краха Древнего царства. Как «Тексты саркофагов», магические предметы и статуэтки слуг, так и само понятие последнего суда отражало смесь надежды и страха, с которой древние египтяне размышляли о жизни после смерти. Возможно, больше, чем какая-либо другая особенность египетской религии, идея заключительного, неизбежного суда перед лицом божественного судии оказала глубокое и длительное влияние на последующее развитие верований страны фараонов. В отличие от ежей, гиппопотамов и ушебти, идея последнего суда была перенята другими религиозными традициями Ближнего Востока, прежде всего христианством.

Воображаемая география «Книги Двух путей» начиналась с Огненного острова, где грешников поглощало пламя, а праведники получали освежающую воду для трудного путешествия по загробному миру. Понятие «испытания огнем» является древним, но такое относительно упрощенное понятие суда – который отделял грешников от праведников посредством единственной краткой проверки – необходимо было усовершенствовать в свете перемен, происходивших в обществе. Рухнувшие иллюзии, которые сопровождали распад египетского государства, снова дали богатую почву для новых идей. В смутные времена стало ясно, что смерть – не просто переход существа от одного состояния к другому, но водораздел, разрыв, через который можно и не перейти. Достигнет ли человек воскрешения, подобно божественному созданию, или будет страдать – вторая смерть зависела от его деяний при жизни. Литературный текст, известный как «Наставление для Мерикара», якобы составленный царем Гераклеополиса, резюмирует это верование:

Когда человек остается после кончины,
Его дела стоят рядом с ним…
Тот, кто достигнет (следующей жизни) без прегрешений,
Будет вести ее подобно богу… [69 - Поучения Мерикара, строки 55–57.]

В этой системе вещей обладать достоинствами уже недостаточно: нужно быть также свободным от пороков. В надписях того времени помимо хвастовства и напыщенности, типичных для жизнеописаний Древнего царства, впервые появляются нотки сомнений и просьба о защите. Человек мог перечислять свои многочисленные достоинства и успехи, но также старался изо всех сил сообщить: «Я никогда не возводил напраслины на кого-либо из живых»[70 - Мере, погребальная стела, строка 7.]. «Признание наоборот», заявление о том, что он не совершал ничего из объявленного списка прегрешений, стало важной составляющей «судебного процесса».

Защита перед божественным судом, однако, требовала большего, нежели простого опровержения проступков. Она включала фундаментальную оценку истинной ценности человека, взвешивание его хороших и дурных дел, чтобы получить объективное суждение о его характере. Только тех, кто проходил это «вычисление различий», считали достойными присоединиться к Осирису и обрести вечную жизнь. На своей стеле в Абджу военачальник XI династии Интеф уверенно сообщает, что «его голос признан истинным при вычислении различий». Другими словами, он был оправдан и найден достойным возродиться в виде преображенного духа. Начавшись с этих пробных вариантов, концепция суда быстро заняла центральное место в той части египетской религии, которая была связана с погребением – до такой степени, что термин «глаголющий правду» стал наиболее распространенным эвфемизмом, означающим покойного.

Пожалуй, не стоит удивляться, что в обществе, столь одержимом бюрократией и бухгалтерией, как Древний Египет, богословы представляли себе, что взвешивание деяний человека производится на гигантском подобии ювелирных весов. Точность этих весов отлично отражала безупречность решения божественного суда. Отрывок из «Текстов саркофагов» описывает их как «весы Ра, поднимающие Маат»[71 - Тексты саркофагов, часть 452.]. Это показывает, что суд вершит сам Ра, бог солнца и созидания, и что дела покойного должны быть взвешены Маат, богиней правды. В этой окончательной оценке не остается места обману. Результат решения суда наглядно представлен как разделение покойных на праведных и неправедных, «перечисление мертвых и подсчет блаженных духов»[72 - Там же, стих 338.]. Различие судеб, ожидающих каждую из этих двух групп, было совершенно очевидно.

Последний суд ставил под угрозу жизнь вечную, и от этого бурное воображение египтян лихорадило. Осознание предстоящих препятствий и поиск средств их преодоления, вероятно, придавали египтянам храбрости, чтобы противостоять неуверенности, которую внушала им смерть. В случае суда самая большая опасность состояла в том, что собственное сердце – вместилище разума, источник эмоции и хранилище воспоминаний – могло выступить лжесвидетелем и тем самым склонить чашу весов, сделав невозможным благоприятный вердикт. Чтобы предотвратить эту ужасную опасность, требовалось сильное волшебство. Так или иначе, важно было помешать сердцу выболтать неправду (или скрытую правду), что могло бы решить судьбу его владельца.

Решением стал новый амулет, который впервые стали использовать при погребальных обрядах в конце Среднего царства. Он имел знакомую форму жука-скарабея – мощный символ возрождения (молодые жуки вылупляются из шарика навоза, который символизирует смерть и распад). Но, в отличие от обычных амулетов, этот скарабей имел человеческую голову и на нем был выгравирован текст-оберег, адресованный сердцу. После того как тело подверглось мумификации, «сердечный скарабей» помещали на сердце с четкими указаниями относительно того, как этот орган должен вести себя в момент истины:

«Не вставай против меня, не свидетельствуй против меня, не выступай против меня на суде, не чувствуй склонности против меня…»[73 - Небанх, скарабей сердца (перевод Stephen Quirke, «Hieroglyphs and the Afterlife», p. 104).]

В нужный момент само сердце выступало, чтобы поддержать покойного и его дела, и рисунок, представляющий «взвешивание сердца» против пера Истины, стал важным элементом погребального папируса, залогом благоприятного окончательного решения. Это изображение остается одной из наиболее опознаваемых и характерных сцен из всего репертуара древнеегипетского искусства.

А понятие «страшного судного дня, когда тайны всех сердец будут раскрыты», все еще остается с нами четыре тысячи лет спустя.

Глава 8. Лик тирании

Дивный новый мир

Победитель в гражданской войне, объединитель Двух Земель фараон Ментухотеп превозносился последующими поколениями египтян как великий основатель – наравне с первым царем Первой династии. И все же судьба постановила так, что потомки Ментухотепа недолго наслаждались его завоеваниями, достигнутыми с таким трудом. После краткого и мало чем примечательного правления еще двух Ментухотепов правящая линия XI фиванской династии, династии Интефа II и Ментухотепа, прервалась. К власти рвалась новая семья, претендующая на трон и царский сан.

XII династия (1938–1755 годы до н. э.) была самой стабильной из всех когда-либо правивших в Древнем Египте. На протяжении 180 лет восемь монархов, представляющие семь поколений единственной семьи, правили Двумя Землями. Под их крепкой рукой Египет процветал в материальном и культурном отношении. Это был золотой век древнеегипетской литературы, когда появились многие из классических произведений. Искусство ремесленников достигло новых высот. Тогда же были созданы самые изящные драгоценности древнего мира из всех, что дошли до наших времен. Богатство Египта возросло более, чем когда-либо прежде, а его влияние распространилось в новых направлениях, охватив Эгейское море, Кипр и Анатолию, а также побережье Красного моря и Нубию. Но главное – долина и дельта Нила превратились в единое государство, функционирующее как прекрасно отлаженный и эффективно работающий механизм. Это государство вновь стало централизованным, преодолев недавние последствия гражданской войны.

Вот фактологически точное описание XII династии. И все же оно вводит в заблуждение в одном крайне важном аспекте: оно очевидно не отражает настроение, господствующее в эту эпоху. Литературные работы касаются таких сложных тем, как пресыщенность («Беседа разочарованного с его душой»), государственный переворот («Заметки о власти») и цареубийство («Наставления Аменемхета»). Лучезарный образ цивилизации Среднего царства, который так пленяет нас в некоторых описаниях Древнего Египта, разительно противоречит как запискам современников, так и свидетельствам внутренней политики правительства.

С самого начала XII династия намеревалась изменить способ управления Египтом и структуру организации общества. Ее цель была утопической – или антиутопической, в зависимости от того, с какой стороны посмотреть: абсолютная власть, поддержанная строгой бюрократической структурой и подавлением всякого инакомыслия. В деле правления фараоны XII династии проводили жесткую линию, в полном соответствии с политикой их предшественников времен Древнего царства. В стремлении установить нерушимую систему внутренней безопасности они превзошли всех своих предшественников, используя искусную пропаганду наряду с грубой силой, тонкое убеждение при поддержке тактики террора. Под маской великолепия высокой культуры действовали более мрачные силы.

Этот тон правления был задан XII династией с самого начала. Учитывая, что основатель новой царской линии был родом из простой семьи, вряд ли удивительно, что нет никаких официальных документов, которые указали бы на то, каким образом он получил престол. Однако существует достаточно косвенных намеков, позволяющих предположить вероятный ход событий. Последний царь XI династии, Ментухотеп IV (1948–1938 годы), был тезкой великого воссоединителя – но, судя по всему, у него полностью отсутствовали лидерские качества. Он унаследовал от своего предка идею о сильных Фивах, но не его более широкие устремления. Провинциал по натуре, как и по происхождению, он не оставил после себя значительных памятников. Главное достижение его короткого правления состояло в отправке экспедиции в Черные горы Вади Хаммамат, чтобы привезти из карьера каменные блоки для царского саркофага.

Подробности экспедиции отражены в четырех надписях, вырубленных на склоне карьера. Хотя в них выражается должное почтение царю как организатору этой миссии и пожелания (скорее всего, не слишком искреннее) «миллионов лет правления», из текста явствует также, что своим успехом экспедиция обязана тому, кто фактически ее возглавил и распоряжался всем: «муж знатный, лицо, облеченное властью, надзиратель Города, визирь, надзиратель над чиновниками, глава суда… надзиратель над этой всей землей, визирь Аменемхет»[74 - Ментухотеп IV, надпись в Вади-Хаммамат, строки 10-11.]. В следующий раз, когда мы снова сталкиваемся с человеком по имени Аменемхет, занимающим высшую должность, он – уже правитель Двух Земель и сын Ра, основатель XII династии. Хотя у нас нет явных свидетельств перехода человека, бывшего правой рукой фараона, в статус монарха, мало сомнений в том, что Аменемхет I в полной мере воспользовался своим особым положением при дворе, чтобы захватить трон, как только тот освободился – или когда представился такой случай.

Есть несомненные признаки того, что новая династия пришла к власти с помощью переворота, а не путем мирной передачи власти. Примечательный ряд надписей в другом каменном карьере, в Хатнубе (Средний Египет), дает живой отчет о борьбе, которая шла в Египте во время правления Аменемхета I (1938–1908 годы). Сделанные во время пребывания в должности местного губернатора Нехри тексты датированы по годам пребывания на посту самого губернатора, а не правящего монарха. Такое небывалое присвоение царской привилегии простым провинциальным чиновником предполагает, что со старой моделью царского правления не все обстояло гладко. Сами надписи говорят о восстании, голоде, грабежах, вторжении чужих армий и гражданских распрях. При этом источником волнений был сам дворец фараона: «Я спас свой город в день борьбы от отвратительного террора царского дома»[75 - Хатнубская надпись № 24, строки 7–8.]. Больше такого леденящего кровь упоминания тирании со стороны монархии не будет во всей истории Египта.

Аменемхет I удачно выбрал свое Горово имя: «Тот, кто умиротворяет сердце Двух Земель». У этого имени был сознательно агрессивный оттенок, а длинные руки царского «умиротворения» простирались даже за пределы долины Нила, на бескрайние просторы Сахары. Для того чтобы проводить операции против повстанцев, искать и уничтожать беглецов от нового режима был приглашен опытный охотник, надзиратель Западной пустыни по имени Каи: «Я достиг западного оазиса, я изучил все их следы, я привел [назад] беглецов, которых нашел там»[76 - Каи, погребальная стела, строки 4–5.]. Во время правления XII династии мятежникам было негде спрятаться.

И все же оппозицию было не так легко сокрушить. Похоже, фараон столкнулся с сопротивлением сразу в нескольких местах – в том числе с проявлениями инакомыслия на «Двух берегах» Египта. Одна погребальная стела того времени описывает военно-морскую кампанию на Ниле и утренний набег на пристань, а современная надпись местного губернатора Хнумхотепа I на его могиле в Бени Хасан ссылается на ту же миссию: «Я приплыл с Его Величеством на юг на двадцати судах, построенных из кедра. Затем он возвратился, целуя землю [от радости], потому что он привел его с Двух Берегов»[77 - Хнумхотеп I, биографическая надпись, строка 5.]. Противник здесь сознательно остается неназванным: написание его имени священными иероглифами предоставило бы ему возможность обрести вечную жизнь. Он определенно был мятежником – возможно, даже последним фараоном XI династии или одним из его сторонников. Кроме того, рельеф в могиле Хнумхотепа (и могилах его непосредственных преемников) изображает египтян, которые нападают на других египтян в полномасштабном городском сражении: беспрецедентные сцены смутных времен.

В конечном счете войска фараона одержали победу – и Аменемхет I, не теряя времени, назначил верных ему сподвижников на ключевые должности в администрации. Хнумхотеп был назначен управляющим провинциальной столицей Менэт-Хуфу. В другом месте, в Среднем Египте, номархи, чьи семьи служили во время правления XI династии, были поспешно смещены и заменены лоялистами, пользующимися доверием и обязанными нынешнему режиму. Новый правитель Египта крепко сжимал в своих руках бразды правления.

Правитель эпохи возрождения

Вдохновленный успехами в подавлении внутреннего инакомыслия фараон приступил к восстановлению статуса монархии. С незапамятных времен у правителя были две наиболее важные задачи: поддерживать порядок и умиротворять богов. Когда было сделано первое, пришло время для второго. Аменемхет I должным образом приказал начать строительство огромного храма его божественного покровителя, фиванского бога Амона. Недаром имя Аменемхет означало «Амон идет в первых рядах». Поэтому для него годился лишь самый большой храм на земле.

До XII династии египетские храмы были очень скромными постройками: маленькие, часто выстроенные без всякого плана из сырцового кирпича и глины – камнем пользовались только для дверных проемов, порогов и других подобных элементов конструкции. Самыми внушительными строениями в Египте были не храмы богов, а гробницы фараонов и пирамиды. Аменемхет изменил ситуацию, заложив традицию возведения монументальных зданий, посвященных главным богам и богиням.

От храма Амона времен Среднего царства в Ипет-Сут (современный Карнак) ныне осталось немногое – его просто снесли царские строители более позднего времени. Но когда-то он, должно быть, возвышался над окрестными городскими кварталами; таким образом царская власть заявляла о себе во всеуслышание. Комплекс был более 330 футов в длину и 214 футов в ширину[78 - То есть 100,7 на 65,3 метра. (Прим. перев.)]и огорожен по периметру двумя массивными стенами. Внутри находился алтарь, к которому вела великолепная каменная терраса, а само святилище окружал лабиринт коридоров и кладовых. По сравнению с жалкими провинциальными храмами Старого царства его масштабы потрясали. Это был предвестник грядущих перемен: Аменемхет I и его преемники демонстрировали неуемную жажду к государственному строительству, воплощению нового порядка в архитектуре.

Склонность к громким архитектурным заявлениям была вообще характерна для Египта – но Аменемхет поднял ее на новую высоту, создав проект, который затмил даже его храм Амона. К середине своего правления фараон приказал начать строительство, ни много ни мало, новой столицы. Сосредоточенность на Фивах и их внутренних районах была фатальной слабостью XI династии, и Аменемхет не собирался повторять ту же ошибку. Единственное практичное решение для управления такой обширной территорией, как Египет, состояло в том, чтобы поместить столицу в географическом центре. Там и был построен новый город для новой династии. Местоположение его выбрали в точке соединения Верхнего и Нижнего Египта, на стыке Двух Земель[79 - Местоположение Ити-Тауи археологами точно не выявлено. Предположительно, он находился между Мемфисом и Файюмом. (Прим. перев.)]. А чтобы продемонстрировать свою железную решимость, фараон выбрал городу более суровое имя: Аменемхет-Ити-Тауи – «Аменемхет, охватывающий Обе Земли». Это было неприкрытое утверждение его принципа действия, методов, которыми он получил трон, и пути, которым он намеревался управлять.

Чтобы отметить торжественное открытие своей новой столицы, фараон взял новое Горово имя. Как всегда, выбор отразил планы действия монарха. Он отбросил упоминание об «умиротворении сердца Двух Земель» – это было, по большому счету, достигнуто: название новой столицы, Ити-Тауи, стало конкретной демонстрацией. Вместо этого фараон объявил себя основоположником возрождения страны. При Аменемхете Египту предстояло родиться заново, его цивилизация омолодилась, а монархия восстановилась. Если цель состояла в том, чтобы возродить великолепие эпохи пирамид, – прекрасным первым шагом могло стать возведение не менее впечатляющей царской гробницы.

Так, впервые, спустя два века, архитекторам, каменщикам и мастерам Египта поступил заказ от правящего дома: фараон потребовал возвести пирамиду. Кроме того, она должна была быть столь же масштабной, как пирамиды последних лет Древнего царства. Пирамида Аменемхета I, соответствующая по размерам царским монументам VI династии, начала расти на пустынном плато рядом с его новой столицей. Ничего подобного не случалось вот уже около трехсот лет. Чтобы придать этому сооружению еще больше законности и мощи, фараон приказал, чтобы часть блоков из самого большого из всех подобных монументов, Большой пирамиды Хуфу в Гизе, была перевезена в Ити-Тауи и встроена в основание его собственной пирамиды. Повреждение и ограбление памятника прославленного предшественника могли бы нам показаться кощунственными – но это было важным звеном плана возрождения. Преемники Аменемхета из XII династии в дальнейшем последовали его примеру и принялись возводить собственные пирамиды. Так что Аменемхет был вправе хвастаться: «Царственность снова стала такой, какой была прежде!»[80 - Поучение царя Аменемхета I его сыну, часть III.]

Подавив внутреннее восстание, восславив богов и начав строительство пирамиды, Аменемхет I, возможно, хотел бы думать, что возрождение египетской цивилизации гарантировано. Однако вторжения чужеземцев из Палестины и Нубии во время Первого междуцарствия преподали Египту тяжелый урок: его соседи на севере и юге жадными глазами смотрели на плодородные пастбища долины Нила. Чтобы поддержать процветание страны, потребовалась активная защита территориальной целостности.

Осознав угрозу, фараон направил свое рвение на оборону национальных границ. Его политика задала тон на следующие полтора века. Египет должен был превратиться в крепость. Северо-восточная граница вдоль края Дельты представляла собой особую проблему. Болотистый ландшафт, прорезанный речными протоками и каналами, делал трудным, а то и невозможным установление фиксированной границы или обеспечение контроля над иммиграцией с оскудевших земель Палестины. Ответом Аменемхета стал приказ начать строительство линии укрепленных военных лагерей, которая протянулась вдоль пограничной зоны. Лагеря располагались на таком расстоянии друг от друга, чтобы с одного можно было видеть сигналы, подаваемые с другого. Каждый гарнизон регулярно отправлял патрули, чтобы контролировать перемещение через границу. Таким образом, была надежда, что «Стены Правителя» предотвратят основную часть вторжения и смогут обеспечить разведку при любых необычных передвижениях. Акцент на наблюдение как средство контроля был вообще характерен для политики безопасности XII династии.

Южный фланг Египта, его граница с Нубией, подвергался различным угрозам и требовал различных мер. Начиная с экспедиций Хархуфа во время VI династии было ясно, что народы Уават (Нижней Нубии), живущие ближе всего к египетской границе, требовали автономии и образовывали собственные государства, прямо бросая вызов египетской гегемонии. Междоусобицы и гражданская война, разрушавшие Египет после краха Древнего царства, просто ускорили этот процесс. То, что фиванской армии невозможно было обойтись без нубийских наемников, по-видимому, еще больше укрепило национальное самосознание нубийцев.

К последним годам правления XI династии ситуация для царей Египта, похоже, складывалась как нельзя хуже. Мало того, что они потеряли контроль над большей частью Уавата – местные нубийские правители открыто бросали вызов их положению, присваивая себе египетские царские титулы. Один из них именовал себя «Гор Анхкнумра, царь Уаджкара, сын Ра Седжерсени» и даже именовал египтян «врагами», переворачивая установленный порядок вещей с ног на голову. Другой имел наглость именовать себя царем Интефом – как звали великого фиванского военачальника начала XI династии. Он был достаточно уверен в себе, чтобы высечь пятнадцать надписей на скалах в самых видных местах своих владений. Такие явные оскорбления Египет перенести не мог.

Большое количество надписей, вырезанных в том же регионе египетскими экспедициями, свидетельствует о лихорадочной деятельности, которая началась с первых лет правления Аменемхета I. Пока он карал своих противников в границах Египта, его шпионы, похоже, действовали в Нижней Нубии, совершая сложные маневры и собирая сведения для подготовки к полномасштабному нападению. После двадцати лет приготовлений, во время которых дома наводился порядок, египетские войска восстановили контроль над ключевым пунктом Бухен, расположенным у основания Второго нильского порога, и начали превращать его в укрепленную базу для военных кампаний.