Древний Египет. Подъем и упадок

Глава 5. Вечность гарантирована

Одни и другие

Очевидная на первый взгляд стабильность «эпохи пирамид» в действительности была обманчивой. Ширма показного величия скрывала серьезные разногласия, раздиравшие правящий дом изнутри. Хотя кризис, поразивший IV династию в пору ее могущества, был завуалирован, он представлял реальную – и серьезную – угрозу. Поэтому правители конца Древнего царства пытались восстановить контроль над наследованием трона. Это в свою очередь породило новую социально-политическую модель, которая просуществовала три столетия после того, как смолк стук молотков на плато в Гизе.

Полигамия египетских царей была причиной того, что сыновья от разных жен, как и их матери, соперничали между собой за власть и влияние. Внутридинастические распри не нашли отражения в письменных источниках, так как они плохо соответствовали столь желанному для фараонов представлению о непререкаемой силе их авторитета. О них мы можем только догадываться на основании обрывочных и туманных признаков – таких как ряд непродолжительных царствований в середине IV династии (например, безымянный наследник Хафры) или внезапные перемены в политике двора, каким был перенос кладбища из Гизы в Саккару в конце этой династии.

Правление Шепсескафа, наследника Менкаура, отметилось лишь тем, что он отступил от господствующей моды на пирамиды и построил гробницу, напоминающую гигантский саркофаг. После него власть перешла к V династии (2450–2325), основателем которой стал Усеркаф. Новый царь видел себя не иначе как великим реформатором. Начал он с выбора гробницы – как видимого отражения его замыслов. Усеркаф отказался от причудливого нововведения предшественника и вернулся к традиционной пирамиде. Весьма примечательно, что свою пирамиду царь возвел за углом ограды, окружающей пирамиду Джосера, которая уже к этому времени насчитывала два века. Тем самым он открыто ассоциировал себя с одним из великих правителей прошлого: его правление должно было открыть новую страницу в истории Египта – так же, как это сделал в свое время Джосер.

Но если пирамиды Джосера и царей IV династии олицетворяли незыблемость царской власти, то Усеркаф хотел выдвинуть на первый план ее божественный характер. Его пирамида сравнительно невысока – всего 161 фут; таким образом, она стала самой низкой из известных нам пирамид. Куда большая доля ресурсов была выделена на строительство памятника, не связанного с заупокойным культом. Этим памятником был «солнечный храм» в Абусире, расположенном между Саккарой и Гизой.

Строительство «солнечного храма» было эпохальным событием и по своему значению не уступало сооружению пирамиды Джосера. Храм получил название Нехенра («крепость Ра»). В центре его открытого двора располагался символический постамент-курган, обнесенный по периметру каменной стеной. Главное назначение храма – подчеркнуть существование особой связи между царем и богом солнца. Жертвенные дары Ра возлагались на освещенном солнцем алтаре перед постаментом. Если верить иероглифическим изображениям, то верх постамента венчал деревянный насест, на котором в облике сокола должен был восседать бог солнца.

Как и подобало культовому сооружению верховного божества, храм владел собственной землей и людьми и по значимости не уступал царской пирамиде. Так, например, предназначенные для погребального храма фараона пожертвования нередко проходили священный контроль в солнечном храме, где получали знак «божественного» качества.

Солнечные храмы, которые строили цари V династии, были отчаянной попыткой вдохнуть жизнь в ослабевшую монархию. Гигантские пирамиды оказались непосильной ношей для экономики страны, поэтому фараонам пришлось искать другие способы подтвердить значимость царской власти для жизни общества. С этой целью образ фараона как никогда прежде сблизили с миром богов, сделав его недосягаемым для простых смертных. При первых трех династиях царь почитался как земное воплощение Гора. При IV династии Джедефра отступил от господствующего представления, объявив себя «сыном Ра» и добавив к царским титулам имя бога солнца. Опираясь на опыт предшественников, Усеркаф наполнил конкретным содержанием свои отношения с богом солнца, и память о нем в поздней народной традиции сохранилась не иначе как о сыне Ра. Официальная идеология теперь опиралась не на открытую демонстрацию власти, а на утонченную теологию, использовала психологические приемы вместо права силы.

Намеренное отдаление царя от подданных принимало и другие формы. Если гробницы чиновников тесно примыкали к пирамидам времен IV династии – близость к царскому монументу отражала статус умершего при дворе, – то при V династии между богоравным фараоном и простыми смертными пролегла отчетливая граница. При жизни и по смерти простолюдины и члены царской семьи будут тщательно разделены. Менее знатные лица довольствовались могилами в Гизе, которая утратила значение центра царского строительства и была заброшена, высших сановников хоронили в Саккаре, а фараоны сторонились их и строили пирамиды в Абусире.

Прежняя близость чиновников к царскому дому ушла в прошлое. С самого древнего времени и до конца IV династии все высшие посты в правительственном аппарате занимали царские родственники. От Снофру и до Менкаура все визири без исключения и большинство «распорядителей работ» были царевичами. Усеркаф неожиданно покончил с этой традицией и открыл доступ в высшую администрацию для людей нецарского происхождения, что имело очень важные последствия. По всей видимости, подобная перемена в кадровой политике была продиктована как идеологическими, так и практическими соображениями. Она позволяла царю и его семье подняться над бюрократическим аппаратом правительства. Не менее важным было и то, что, лишив склонных к мятежам царевичей источника политического влияния, Усеркаф надеялся положить конец внутренним распрям, угрожавшим стабильности монархии.

В результате сложился класс профессионального чиновничества, который составляли люди, добившиеся власти благодаря личным качествам, а не только родственным связям с царским домом. Кроме того, расширение бюрократического аппарата свидетельствует о разграничении исполняемых функций. Царский родственник мог занимать множество постов только благодаря факту своего происхождения – но профессиональный чиновник, реально занятый делами администрации, явно не мог успешно справляться с десятком функций одновременно. Именно профессионалы, а не царские родственники будут отныне составлять костяк правительственной машины Древнего Египта. И работа такого чиновника незнатного происхождения оказалась куда более эффективной.

Создание разветвленного чиновничьего аппарата, который пополнялся преимущественно выходцами из народа, а также появление нового некрополя, где для сановников строили усыпальницы, над которыми больше не возвышалась царская пирамида, – эти два явления конца эпохи Древнего царства взаимосвязаны. Они составили фон для примечательных памятников того времени – гробниц придворных вельмож. Впервые в истории Египта они позволят нам попасть в мир подданных фараона, в котором нас ждет немало удивительного.

Главное – декорум

Прежде всего необходимо отметить высокие художественные достоинства захоронений частных лиц времен V и VI династий (2450–2175). Утонченность цветных рельефов, покрывающих их стены, служит доказательством высокого мастерства художников, отточенного на царских некрополях в Дашуре и Гизе. Имея возможность возводить обширные сооружения и желая произвести впечатление на тщеславных представителей своего сословия, вельможи в конце Древнего царства уделяли значительное внимание архитектурному и художественному оформлению своих усыпальниц. Вскоре это превратилось в состязание, и прежде чем приступить к строительным работам, чиновник терпеливо ждал решающего продвижения по службе, чтобы затем посредством архитектуры возвыситься как над своими современниками, так и над их потомками.

Особое внимание вельможи уделяли поминальным молельням, которые представляли собой общую залу или группу надземных помещений, где собирались члены семьи и другие посетители для подношения жертв скульптурному изображению усопшего. Погребальные камеры, скрытые от постороннего взора под толщей земли, украшались более скромно. «Не стоит прятать то, чем можно блеснуть» – таков был, по-видимому, принцип древних египтян.

В росписи гробниц существовала устойчивая система канонов. Хотя тщательно продуманное оформление мастабы должно было подчеркивать превосходство ее владельца в бюрократическом мире с его жестокой конкуренцией, следовало помнить, что в первую очередь гробница – это вечное пристанище для бессмертной души. Поэтому наиболее важные темы гробничной росписи были связаны с изготовлением и подношением разнообразных жертв: от предметов первой необходимости (хлеб и пиво) до атрибутов роскоши (мебель, ювелирные украшения и вино). Сцены, посвященные этим темам, изобилуют сведениями о приемах земледелия, ремесленном производстве и приготовлении пищи – но воспроизведение реалий повседневной жизни не было целью художников. Росписи, скорее, выступали в роли средства страхования, так как, по представлениям древних египтян, в случае порчи погребального инвентаря изображения на стенах воплотятся в жизнь сверхъестественной силой и станут неиссякаемым источником всего необходимого. Таким же чудесным образом оживут изображения носителей даров, которые как бы вечно спускаются по направлению к «ложной» двери в погребальную камеру, и тогда они будут вечно служить своему господину.

Таким образом, принимая во внимание двойное назначение заупокойного храма – подчеркнуть статус усопшего и обеспечить ему комфортное посмертное существование, – становится понятным, почему настенные росписи и рельефы отображают идеализированную картину жизни Древнего Египта. Скульпторы и художники изображали только то, что хотел их заказчик. Настенные росписи и рельефы должны были прежде всего оправдывать существующий социальный строй. Так, например, умершего нередко изображали высоким, словно доминирующим над карликовыми фигурками слуг и членов семьи, которые едва достигают его колен. В непонятном для современного человека принципе иерархического масштаба идеально отражена приверженность египтян к рангам.

Еще одной характерной чертой гробничных росписей была их подчеркнутая безвременность. Динамизм либо был слабо выражен, либо отсутствовал вообще: человеческие фигуры словно застыли во времени и пространстве. Характерно и отсутствие таких ключевых событий в жизни погребенного, как детство, брак или продвижение по службе. Включение этих сцен в общую композицию означало бы сохранение их на века – в то время как следовало сохранять только конечные моменты, такие как пик карьерного роста, богатство и высокое положение.

Несмотря на то что гробничные росписи не могут служить надежным источником сведений о повседневной жизни, они позволяют нам лучше понять быт и мировоззрение древнеегипетской элиты. В них дотошно воссоздаются все удовольствия праздной жизни: охота в пустыне, рыбная ловля, ловля птиц в болотах, различные домашние занятия. На одной из сцен Мерерука, визирь начала VI династии, рисует и играет в настольную игру. На следующей сцене прислуга готовит его отход ко сну: застилает кровать, устанавливает подголовник и полог; далее Мерерука нежится на своем ложе, а его жена играет на арфе. Порой все же сановнику приходилось отвлечься от увеселений и заняться делами насущными. Но и в таком случае он перемещается не иначе как на крытом паланкине, который несут на плечах слуги.

Естественно, такой образ жизни не имел ничего общего с суровой действительностью сельского Египта, как древнего, так и современного. Хотя чиновники в то время нередко происходили из низов общества, стоило им ступить на тернистую карьерную стезю, как они сразу же обособлялись от народа, из которого вышли, и погрязали в роскоши (или тешили себя мыслями о безмятежном существовании в загробном мире). Если картины внешнего мира иногда проникали сквозь шелковые занавеси паланкина, то лишь для того, чтобы подчеркнуть этот контраст. Праздная жизнь визиря, запечатленная на стенах гробницы, контрастирует с суровыми буднями, с наказаниями, которые ожидали крестьян, не уплативших налоги. Незавидна была участь старосты деревни, жители которой были уличены в недоимках. Виновного волокли в местную налоговую управу, раздевали, приковывали к позорному столбу и хлестали розгами, пока писцы фиксировали преступление и наказание. Жизнь за стенами дворцов и усадеб была полна горя и лишений.

Лучше всего этот контраст демонстрирует ситуация в здравоохранении того времени. К услугам представителей привилегированного сословия были лучшие врачи. На гробничных росписях вельможи всегда изображены пышущими здоровьем: мужчины полны сил и энергии, а женщины блещут красотой. Иная картина наблюдается при исследовании костных и мумифицированных останков простолюдинов, а также при изучении некоторых редких сцен в росписях гробниц. Они подтверждают, что тяжелые болезни, многие из которых встречаются в Египте и сегодня, были постоянными спутниками крестьян. К таковым относится шистосомоз – паразитарное заболевание, переносчиками которого являются пресноводные улитки, обитающие в водоемах со стоячей водой. При шистосомозе в моче больного появляется кровь, развивается анемия и падает активность. Видимо, эта болезнь была одной из причин ранней смертности. Широко распространен был и туберкулез, который нередко поражал позвоночник, вызывая его деформацию (болезнь Потта). Изнурительный физический труд также способствовал разрушению позвоночника. Скелеты описываемого периода носят следы злокачественных опухолей, а в трех сценах можно заметить фигуры с признаками грыжи. Вероятно, эти детали были воспроизведены ради деревенского колорита; в целом же болезням, уродству и грязи не было места в аристократических идеалах правящей элиты.

Насколько правящий класс был далек от повседневных забот основной массы населения, становится ясно, если присмотреться поближе к тому, чем занимались при жизни владельцы гробниц. Несомненно, некоторые из них, как Мерерука и его предшественник Кагемни, были визирями и занимали важные должности, предполагающие серьезную ответственность, – однако многие другие добивались головокружительных успехов в карьере исключительно благодаря близости к царю, хотя степень их ответственности была ничтожной. Ирукаптах был начальником дворцовых мясников, и его роль в снабжении царского двора провизией несомненна. Но, судя по роскошному оформлению его гробницы в Саккаре, фараона больше волновало меню его обеда, чем профессионализм министров. Аналогичным образом братья-близнецы Нианхнум и Хнумхотеп, совместно занимавшие пост «главных дворцовых маникюрщиков», были удостоены роскошной гробницы за верное служение царским ногтям. Визирь Хентика был обязан своим продвижением не безупречной государственной службе, а обслуживанию персоны царя: «смотритель палаты переодевания», «следящий за одеждами», «хранитель юбок царя», «хозяин тайн комнаты омовения» и даже «старший палаты приема пищи». Иными словами, при изнеженном дворе V династии высших привилегий и роскошных гробниц в Саккаре удостаивались не казначей или «начальник работ», а «начальник дворцовых парикмахеров». Внутренний двор великолепной усыпальницы вельможи Ти был окружен рядами колонн; длинный коридор вел к двум комнатам и отдельной камере, где стояла статуя вельможи. Мастаба Ти является свидетельством того, что милость фараона по-прежнему оставалась пропуском в мир богатства и славы. Дорога в правительство, возможно, и была открыта для простолюдинов, но старые привычки отмирали с трудом.

Примером живучести старой системы может послужить жизнеописание Птахшепсеса (ок. 2400), которому принадлежит самая большая мастаба времен V династии. Поворотным моментом в его жизни стал второй брак с царской дочерью. Как зять фараона, Птахшепсес получил доступ в круг его доверенных лиц. Новый статус сановника сыграл важную роль в расширении его захоронения, в частности, был достроен дополнительный колонный вход. Но этот головокружительный успех имел свою цену. Ради детей от царской дочери Птахшепсес, кажется, был вынужден лишить наследства старшего сына, рожденного в первом браке. Верность царю была превыше всего, даже семейных интересов.

Реформы начала V династии, целью которых было отдалить членов царской семьи от государственного управления, вызвали к жизни сильно разросшийся и прожорливый бюрократический аппарат. К середине правления количество должностей и сопутствующих им громких титулов достигло такого числа, что была разработана своего рода табель о рангах, которая должна была помочь разбираться в соотношениях должностей по старшинству. Но растущее влияние высших сановников угрожало абсолютной власти царя, который не мог безучастно наблюдать за этим. Поэтому к концу династии (ок. 2350) фараоны реорганизовали администрацию, уменьшив количество чиновников и ограничив их влияние. Основным содержанием этих реформ была передача части функций и полномочий на места. Однако, стремясь ограничить влияние честолюбивых царедворцев, центральная власть, сама того не желая, подготовила почву для собственного ослабления, что имело очень серьезные и длительные последствия для стабильности египетского государства. Вельможи, вкусившие власти, не собирались так просто от нее отказываться, и сложившаяся в конце Древнего царства бюрократия сыграла существенную роль в его падении.

«Тексты пирамид»

Пока знать возводила для себя гробницы, фараоны V династии (2450–2325) сосредоточились на строительстве пирамид и солнечных храмов. Имена пятерых преемников Усеркафа в качестве основного компонента содержали имя Ра: Сахура, Нефериркара, Шепсескара, Неферефра, Ниусерра. Свои пирамиды они воздвигли в Абусире, рядом с солнечным храмом Усеркафа. Пирамиды V династии были прекрасно декорированы в полном соответствии с модой того времени. Только в пирамидном комплексе Сахура резные рельефы занимали около 12 тысяч кв. ярдов. В художественном оформлении появились новые мотивы: например, боги, дарующие царю пленных чужеземцев или кормящие его грудью богини. Утонченный вкус правящего класса нашел отражение в тщательно подобранных контрастных породах камня. Например, подножие долинного храма Сахура и колонны с капителями в форме пальмового листа были выполнены из красного гранита, для пола использовали черный базальт, а стены возвели из ярко-белого известняка. Крышу, чтобы придать ей сходство с ночным небом, выкрасили в темно-синий цвет с россыпями золотых звезд. Крытый пандус, ведущий на возвышение, по всей длине был украшен рельефами. Стены погребального храма возле пирамиды также были декорированы. Весь погребальный комплекс Сахура должен был производить неизгладимое впечатление на посетителей.

Погребальный храм был не просто внутренним святилищем ансамбля. В нем находилась статуя царя, которая была объектом поклонения при его жизни и должна была оставаться таковой после смерти. (Стоит ли говорить, что все правители лелеяли такую надежду – но лишь немногие культы просуществовали после смерти основателей дольше, чем несколько поколений). Бесценным источником информации об отправлении царского культа во времена Древнего царства являются архивы папирусных документов, сохранившиеся в поминальных храмах возле пирамид Нефериркара и Неферефра в Абусире. Этот архив открывает для нас мир, в котором неукоснительное соблюдение формальностей было частью мировоззрения.

Персонал храма Нефериркара сменялся ежемесячно. Приступая к выполнению обязанностей в начале каждого месяца, служащие тщательно инспектировали храм. Они проверяли отсутствие видимых дефектов и повреждений самого здания и по детальным описям сличали наличие имущества, систематизированного по материалу, форме и размеру. Так, например, в одном из папирусных свитков приводится перечень каменных и кремневых предметов. В разделе «прозрачный камень», главе «кубки», категории «белые» проверяющий сделал следующую пометку: «много раз ремонтировали край, основание и тело». Кремневый клинок описан следующим образом: «утеряны вставки из камня». В прискорбном состоянии находился и серебряный столик для подношений («широкая трещина, ножки шатаются, покрыт темными пятнами»). Проводились эти инспекции всего через пятьдесят лет после смерти Нефериркара, что говорит о быстрой порче храмового имущества. Судя по всему, для египтян было важнее проверять наличие инвентаря, чем следить за его сохранностью. Формализм был характерным явлением для общества с бюрократической системой управления.

С такой же скрупулезностью фиксировались поставки продовольствия и других предметов снабжения. Но и здесь нередко допускались ошибки, которые не могли скрыть даже самые тщательные описи. Для храма Нефериркара предназначались четырнадцать партий специального хлеба, которые должны были поступать каждый день. Однажды поставки отсутствовали четыре дня, и лишь на пятый день прибыли сразу семьдесят партий. В течение следующих шести дней поставок не было вообще – судя по всему, недостача была просто списана. Однако следующие одиннадцать дней провиант поставлялся вовремя.

Как видно, даже в таком организованном обществе, как древнеегипетское, невозможно было обеспечить бесперебойное снабжение царского учреждения. Это неожиданное открытие меняет устоявшееся представление о мудрой цивилизации с рациональной системой управления. Вполне очевидно, что государственный аппарат Древнего царства, в отличие от создаваемых им памятников, не отличался стабильностью даже во времена мира и изобилия – не говоря уже о периодах серьезных политических и экономических потрясений. Если бы создатели высокопарной риторики решились взглянуть правде в глаза, они могли бы заметить, что семена грядущего упадка не только посеяны, но и начали уже давать всходы.

Однако Унаса (2350–2325), последнего фараона V династии, такие проблемы мало заботили. Он был слишком занят возрождением старых традиций и обогащением и без того сложной царской идеологии все новыми и новыми элементами. Свою пирамиду он построил рядом с погребальным комплексом Джосера. Однако не местоположение является отличительной чертой пирамиды Унаса. Самое любопытное новшество он приберег для погребальных камер под усыпальницей. Он отказался от примитивной отделки стен, характерной для прежних гробниц, подойдя к внутреннему оформлению более обдуманно. Черный цвет саркофага символизировал землю, а темно-синий потолок с золотыми звездами – ночное небо. Окружающие саркофаг стены оштукатурены и покрыты росписью, изображающей строение из деревянных столбов с крышей из тростниковых циновок – древние египтяне верили, что именно так выглядели святилища во времена изначального творения. Погребальный ансамбль Унаса был миниатюрной моделью Вселенной.

Самым примечательным нововведением в декорировании погребальной камеры были ряды иероглифов, покрывавшие стены погребальной и передней камер. Знаки были подкрашены синим цветом, который символизировал водную бездну загробного мира. Это так называемые «Тексты пирамид», которые составляют древнейший корпус египетской религиозной литературы и являются единственным обширным литературным памятником, сохранившимся от Древнего царства. «Тексты» представляют собой собрание молитв, заклинаний и гимнов, целью которых было направить душу фараона после смерти в космическое царство, где она должна была воссоединиться с незаходящей Полярной звездой. Образы и язык некоторых фрагментов указывают на их древность, и не исключено, что они восходят к доисторическим временам. Другие же были составлены в конце I династии.

Заклинания и молитвы всегда играли важную роль при похоронах царя и при отправлении заупокойного культа. Однако идея увековечить их на стенах гробницы принадлежит Унасу. «Тексты пирамид» не были обычным украшением свободной поверхности. Напротив, цель этих продуманно размещенных на стенах текстов – усилить «символическую географию» пирамиды. Имеющие прямое отношение к загробному миру тексты сосредотачивались в погребальной камере, а камера перед ней играла роль горизонта, места возрождения, откуда царь мог вознестись на небеса. Таким образом, иероглифы и архитектура дополняли друг друга, усиливая ту магическую энергию, которая должна была помочь Унасу воскреснуть.

Но дело было не только в магии. Царь мог рассчитывать на блистательное возрождение, поскольку ему подчинялись и простые смертные, и вечные боги. А раз боги поддерживали царя, то сила и правда были на его стороне. Такое потрясающее предположение нашло отражение в одном из самых шокирующих фрагментов «Текстов пирамид» Унаса. Это так называемый «каннибальский гимн», чья красочная образность снискала дурную славу. Приведенный ниже короткий фрагмент передает весь его колорит:

«Унас – тот, кто ест людей, тот, кто переживет богов… Унас – тот, кто пожирает их магию, поглощает их души. Их большие для его утренней трапезы, их средние – для полуденной, их малые – для ночной. Их старики и старухи – для его всесожжения…»[37 - Тексты пирамид, фрагменты 273–274.]

Богословы царя и творцы гимнов превзошли самих себя, осмелившись дерзко заявить, что мощь Унаса растет, в буквальном смысле слова поглощая силу богов. И никто и ничто не могло помешать ему достичь космического бессмертия.

Такая деспотичная позиция по отношению к богам не предвещала ничего хорошего в отношениях между царем и его смертными подданными. Правление Унаса не оставило сколь-нибудь ощутимого следа в истории, если не считать сцены, где царь изображен сражающимся с азиатами. Однако группа сцен, покрывающих плиты мощеной дороги пирамидного ансамбля, заслуживает особого внимания, так как содержит внушающие ужас эпизоды с многочисленными человеческими жертвами.

Современная публика знакома с ужасами голода по передачам, показывающим страдания и бедствия жителей Африки. Яркие сцены на стенах крытой дороги к храму Унаса производят такое же потрясающее впечатление: вот истощенная женщина поддерживает своего умирающего мужа, руку которого сжимает друг; а вот другая женщина, обезумев от голода, грызет вшей из своих волос; маленький мальчик с раздутым от голода животом выпрашивает у женщины немного еды.

Все эти душевные и физические страдания показаны достаточно правдоподобно, однако никаких надписей нет, и мы не можем сказать что-либо определенное о самих голодающих. Кажется маловероятным, чтобы это были египтяне. Нельзя забывать, что первостепенной задачей гробничной росписи (особенно в погребальных комплексах царей) было увековечить идеальное положение дел. Представляется логичным вывод, что эти несчастные – не кто иные, как бедуины, потомки пастушеских племен, которые населяли Египет в доисторические времена. Они вынуждены были вести борьбу за выживание в засушливых землях, окружающих плодородную долину Нила с востока и запада. Их изображения должны были создать контрастный фон для благополучной жизни египтян.

Крайняя убогость существования кочевых племен, не подвластных Унасу, служила и неприятным напоминанием, и предупреждением его подданным. Несмотря на показное благочестие правителей V династии, старая модель деспотии так и не была до конца преодолена.

Трещины в фундаменте

Но всей силы искусства и архитектуры, заклинаний и молитв, обеспечивающих бессмертие, оказалось недостаточно, чтобы даровать царю сына. По иронии судьбы царю-реформатору предназначалось умереть, не оставив после себя наследника. Трон перешел к человеку незнатного происхождения по имени Тети. Чтобы обеспечить преемственность наследования от старой династии к новой, Тети, не теряя времени, женился на дочери своего предшественника. Так в атмосфере неуверенности, придворных интриг и едва сдерживаемых противоречий прошло правление VI династии (2325–2175).

Не имея твердо обоснованных прав на трон, Тети должен был заручиться поддержкой верных сторонников. Подчеркнуто пышные гробницы этих вельмож теснятся вокруг пирамиды царя, указывая, что милость монарха вновь была необходима для служебного роста. Неограниченным влиянием пользовался визирь Кагемни, который был правой рукой царя. Неменьшим влиянием пользовался следующий визирь Мерерука – окружавшие его богатство и роскошь превосходили самые смелые мечты. Он услаждал свой вкус самыми изысканными яствами: изображенные в гробнице сцены показывают примеры отнюдь не традиционного животноводства. Тут полудикие антилопы кормятся из яслей, там принудительно откармливают журавлей – судя по всему, фуа-гра изобрели уже в Древнем Египте. Что самое удивительное, даже гиен откармливали на убой!

Так царь одаривал своих ближайших советников за верную службу, надеясь, что они останутся его самыми верными сторонниками. Однако не козни чиновников представляли главную угрозу монаршей жизни и короне, а происки мятежных родственников – особенно сыновей, рожденных от младших жен. Для них попытка захватить власть силой была единственной, хоть и рискованной, альтернативой жизни в праздном бездействии. Если верить Манефону, то именно такая судьба постигла Тети: он стал жертвой дворцового переворота. В источниках того времени имеется лакуна в порядке наследования. Возможно, что некоторое время после убийства Тети трон занимал царь по имени Усеркара, о правлении которого сохранилось мало сведений.

Неудивительно, что сын Тети – Пепи I – был очень осторожным в поступках, его безграничным доверием пользовался только узкий круг самых влиятельных вельмож страны. В их число попали теща, которую он назначил визирем Верхнего Египта, и зять Джау. Кроме того, немало внимания и усилий Пепи уделял поддержанию престижа царской власти, повсеместно возводя посвященные себе молельни: от Баста в центральной Дельте до Абидоса и Гебту (современный Кифт) в Верхнем Египте. Любопытно, что храмы местных богов были тогда практически неизвестны египтянам, так как основная энергия общества была направлена на прославление фараона. Но подобные архитектурные ухищрения могли подействовать только на население, а против тайных противников в окружении царя они были бесполезны.

Ценным источником, освещающим жизнь царского двора в течение сорокалетнего царствования Пепи (2315–2275), является автобиография вельможи Уны, высеченная на стенах его гробницы. Свою карьеру Уна начал начальником амбара, пока не вырос до финансового чиновника при дворцовой администрации. Фараон благоволил вельможе, что способствовало его дальнейшему продвижению: он стал «смотрителем палаты переодевания» и «начальником дворцовых телохранителей», то есть был самым доверенным советником. В знак особого доверия царь повелел Уне вести наиболее деликатные судебные дела: «Я разбирал дело наедине с верховным сановником. [Я действовал] от имени царя для его женского дома»[38 - Вени, автобиографическая надпись, строки 3–4.].

Женский дом фараона, который включал хозяйство его родственниц и младших жен, был особым учреждением, пользовавшимся известной долей самостоятельности. Для дома отводились земельные угодья и мастерские (особенно ткацкие), а потому он представлял потенциальную угрозу для власти царя. Внутри женского дома постоянно плелись интриги и нередко рождались идеи свержения царя. Поэтому фараон крайне нуждался в верном человеке, который мог бы наблюдать и сообщать ему о том, что происходит в женском доме. Именно таким человеком для Пепи и стал вельможа Уна. Благодаря его усердию и внимательности был вовремя пресечен один из таких заговоров. Чтобы сохранить факт предательства в тайне, необходимо было быстро и без лишней огласки расследовать это дело и привлечь к ответственности виновных. Уна действовал надлежащим образом:

«Когда велось тайное дело в женском доме царя против Великого Жезла [т. е. царицы], Его Величество велел мне вести допрос одному. Не было ни судьи, ни высшего сановника, ни других сановников – только я… Никогда прежде человек моего положения не слушал тайного дела женского дома царя; но Его Величество велел мне разбирать это дело, так в сердце своем он доверял мне больше, чем любому другому сановнику, больше, чем любому другому вельможе, больше, чем любому другому слуге…» [39 - Там же, строки 10-13.]

Уна был достойно награжден за верную службу. Царь возвел его в сан «единственного друга» и даровал каменный саркофаг – привилегия, которой обычно удостаивались члены царской семьи. Огромный монолит доставил «во дворец на большом судне вместе с крышкой, ложной дверью, столом для подношений, двумя дверными косяками и столом для угощений»[40 - Там же, строки 6–7.] носитель царской печати в сопровождении команды моряков. Этот знак царской милости был большой честью.