Человек из Скотланд-Ярда

ОНИ СТОЯЛИ НА тротуаре, возле лимузина, когда мальчишка произнес последние слова. Тут Нэрком, не теряя ни секунды, кинулся к машине, приказав водителю:

– На вокзал Чаринг-Кросс, с такой скоростью, до какой можно разогнать этот драндулет! Последний поезд к ночному рейсу парохода уезжает около девяти. Нам надо успеть, даже если машина развалится ко всем чертям! – чуть ли не кричал он.

– Будет сделано! Полторы минуты! – отозвался Леннард, бросив взгляд на циферблат часов на панели управления. И едва пассажиры взгромоздились в машину, он завел мотор, отжал сцепление, а затем рванул вперед, дав «полный газ».

Но даже лучший из двигателей не может сделать невозможное возможным. Ворота на перрон оказались закрыты, сигнал семафора вниз, поезд уже отходил, когда они добрались до станции, и даже мандат суперинтенданта не мог остановить поезд.

– Много у нас бензина? – Нэрком обернулся к Леннарду.

– Много, сэр.

– Хорошо… Идем на обгон! Судно выходит из Дувра в одиннадцать. Я должен успеть. Ясно?

– Да, сэр. Но вы можете телеграфировать и задержать отправление судна.

– Ни в коем случае! Корабль должен отплыть вовремя. Я должен подняться на борт, не будучи замеченным, без сопровождения, не вызывая подозрений. Обгоните этот поезд… Вы слышите меня? Быстрее! Я хочу добраться туда и подняться на борт, на судно, прежде, чем те, кому я сажусь на хвост. Вы хотите знать, зачем все это? Если так, сообщаю: господин Клик в Париже, и он в опасности!

– Господин Клик в опасности? Господи! Едем же быстрее, сэр, летим! Мы обгоним этот поезд, даже если я снесу машиной весь порт! Просто позвольте мне добраться до шоссе, и я покажу вам «Формулу-1»!

И он показал… Едва город остался у них за спиной, водитель надел защитные очки, надвинул на глаза кепку и склонился к рулю.

– Ради Клика… пожалуйста… – шепнул он автомобилю, как будто это был человек. – Не подведи, машинка! Давай! Вперед! Быстрей, лисичка! Быстрее!

С диким ревом и грохотом автомобиль рванулся вперед, как будто все бури вселенной вселились под капот, и дикая гонка к побережью началась.

– Пригнись. Уцепись за что-нибудь подходящее и пригнись, – приказал полицейский Доллопсу. – Мы не можем рисковать тем, что кто-нибудь узнает в тебе парня, который сегодня вечером болтался вокруг станции. Бог знает куда нас выведет этот путь, но если он приведет к Клику, я готов мчаться на край и за край света! – Затем, перекрикивая рев мотора, он закричал водителю: – Быстрее, Леннард, быстрее! Жми на полный! Давай! Мы должны обогнать этот поезд!

Они обогнали поезд. Свет фар локомотива даже еще не показался вдали, когда яркий отблеск луны на водах Канала вспыхнул в темноте перед ними. Еще не было слышно ни звука приближающегося поезда, когда несколько минут спустя лимузин повернул вниз по склону и остановился в двух шагах от входа на причал, возле которого темная масса парохода мерно качалась на волнах.

– Славная машинка, не правда ли, сэр, – сказал Леннард, посмеиваясь, открывая дверь Нэркома и помогая ему выйти. – Но дальше лучше пешком. Там, рядом с трапом, стоит парень, и он, кажется, интересуется нами, пялится на нас, как баран. Выпрыгнул как чертик из табакерки и спустился по трапу, как только услышал, что мы приближаемся. Лучше дойти пешком, сэр, и сделайте вид, что платите мне, как будто я общественное такси. Что мне делать? Остановиться здесь до утра?

– Да. Поставьте машину в муниципальный гараж; и если я не вернусь на первом пароходе, вернитесь в город. И пусть кто-нибудь доложит в Скотланд-Ярд. Сообщит им, куда я уехал. Давай, Доллопс, идем!

Мгновение спустя лимузин скрылся в темноте и исчез, а парочка англичан, направившихся на выходные в Европу, спустилась по длинному пирсу между мерцающими фонарями к пароходу. Но задолго до того, как они добрались до судна, фигура на трапе – высокий человек с выправкой профессионального военного – покинула свой пост, как будто, когда они приблизились, свет позволил ему увидеть, кем они были, он потерял всякий интерес к ним и их действиям. Нэрком бросил на незнакомца взгляд краем глаза, когда они поднялись по трапу, поднялись на борт судна, и краткого взгляда оказалось достаточно, чтобы убедить сыщика в двух вещах: во-первых, этот человек был не только поразительно красив, но и был окружен своего рода аурой воспитанности, которая говорила о культуре, происхождении и положении в обществе; во-вторых, он был иностранцем со светлыми волосами и слегка сгорбленным носом, что было характерно для моравийцев.

Вместе с Доллопсом Нэрком пробрался на корму, нависшую над темной, спокойной водой, туда, где свет был не слишком ярким, и примостился там, внимательно наблюдая происходящее на палубе.

Французский матрос проходил мимо. Нэрком остановил морячка.

– Скажи мне, – заговорил он, сунув шиллинг в руку парня, – ты случайно не знаешь, кто этот джентльмен, стоящий на пирсе?

– Да, мсье. Он приятель его величества короля Моравии Ульрика. Он часто встречался с нами во время пребывания его величества в Париже.

– Что за чертовщина, сэр, – неожиданно прошептал Доллопс, нервно вцепившись в рукав полицейского, когда моряк, коснувшись кепки указательным пальцем, пошел дальше по своим делам. – Апаши с одной стороны и эти моравийцы с другой! Я говорю вам, что они почему-то работают рука об руку – работают против него!

Нэрком поднял руку, призывая к молчанию, и повернулся, чтобы уйти туда, где меньше шансов быть услышанным; потому что как раз в этот момент послышались голоса с самого неожиданного направления – с открытого моря. До сих пор не замеченная рыбацкая лодка подошла к пирсу.

– Вуаля, мсье, – сказал по-французски человек, который плыл в ней. – Разве я не сдержал свое слово и не обеспечил вашему превосходительству безопасность и скорость?

– Да, – согласился пассажир, к которому обратился рыбак. Он говорил на прекрасном французском языке, с мягкостью представителя высшего класса. – Вы действительно преуспели. Лучше, чем ждать в Кале утреннего рейса. Теперь я могу успеть на самый первый поезд в Лондон. Вы заработали свои деньги. Прощайте!

Затем послышался звук, словно кто-то покинул лодку и полез по трапу, а затем стук колес и свист пара приближающегося поезда. Нэрком, оглянувшись, увидел, что на вершине пирса появляется неуклюжий, плохо одетый парень, внешность которого отчетливо контрастировала с его голосом и манерой речи. Цвет его лица был желтоватым, а спутанные волосы, казалось, не знали стрижки годами; турецкая феска, грязная и полинявшая, болталась на его голове, а на руке висели несколько отрезов шелка и парчи и блестящие безделушки, выдававшие в нем бродячего торговца восточными тканями.

Этого было достаточно, чтобы Нэрком отвернулся, не думая об этом парне, но случилось нечто странное. Отойдя к тропинке, ведущей от пирса к городу, коробейник внезапно заметил мужчину, стоящего на трапе. Он резко остановился, оглянулся, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за ним, затем, без лишних слов, внезапно повернулся на каблуках, сразу же направившись к трапу, и сел на судно. Моравиец не обратил ни малейшего внимания на него, он – на моравийца. После того, как поезд прибыл, Нэрком подумал, что знает, почему. Полицейский был озадачен, пытаясь понять, зачем этот грязный восточный торговец, перебравшись через Канал в рыбацкой лодке, сделал это только для того, чтобы вернуться пакетботом в Кале.

К этому времени поезд прибыл, на пристань высыпала толпа. Носильщики бегали туда-сюда с багажом, и повсюду царили суета и растерянность.

Нэрком задумчиво наблюдал за трапом. Моравиец все еще был там, как и прежде, настороженно наблюдал за толпой цепким взглядом.

Толпа ринулась к трапу, таща в руках мешки и узлы, люди смеялись, толкались, болтали по-французски.

– Вот они, апаши! – шепотом сообщил Доллопс. – Вот они все, сэр. Следите за ними, когда они окажутся на борту, хозяин будет где-то рядом, и если они найдут его, хана! Не дай бог!

Апаши, кучками по два-три человека, взбирались на борт, не обращая внимания на восточного торговца. Вдруг он шмыгнул в их толпу и тут же растворился в ней.

– Джеймс! Происходит что-то странное! – пробормотал Нэрком, наблюдая за происходящим. – Если во время плавания моравиец заговорит с одним человеком из множества…

Он остановился, затаил дыхание и оставил остальную часть предложения недосказанной. Внезапно на пирсе появился маленький щеголеватый французский денди с пушистыми усами, скользящей походкой, с цветком в петлице и сверкающим щегольским «топ-пером» на голове. Нэрком с изумлением вспомнил, что он видел, как этот оживший манекен из магазина мужской моды проходил мимо Скотланд-Ярда дважды за последний день!

Модник между тем поднялся на борт, проплыв по трапу, точно по подиуму. Там все еще стоял моравиец, глядя на толпу и обращая на него внимания не больше, чем на кого-либо еще. Но с исчезновением этого изысканного франта, которому он не уделил внимания, его бдительность и интерес куда-то исчезли; из зоркого стража моравиец превратился в праздного зеваку, гуляющего по палубе, пялясь на матросов. Когда раздался крик «Все провожающие – на берег!», он все еще бездельничал. Корабль отвалил от причала и, рассекая воды Канала, устремился во Францию, в Кале.

Ветер, незаметный в безопасном укрытии гавани, неистово играл волнами, обрушивая на палубы и такелаж облака брызг, и те пассажиры, которые не собирались укрываться в каютах и курительном салоне, столпились на корме.

– Идем! – прошептал Нэрком, хлопнув Доллопса по руке. – Мы не можем ни говорить, ни наблюдать в этой толпе. Лучше пойдем поищем уединения и покоя. Лучше одиночество, чем столпотворение. Пойдемте!

Мальчик повиновался, без возражений следуя за старшим товарищем по мокрой палубе, под нагромождениями намокшего такелажа, пока Нэрком не нашел убежище в тени, отбрасываемой спасательной шлюпкой, покрытой брезентом. Из этого безопасного укрытия они могли, вытянув шею, наблюдать за происходящим в курительном салоне через открытую дверь. И там сразу обнаружилось нечто интересное, потому что модный «месье» был там, выкуривая сигарету за сигаретой и потягивая время от времени абсент, который стоял на маленьком круглом столике у его локтя. Но ни моравийцев, ни апашей, ни восточного коробейника не было видно.

– Что ты думаешь об этом? – спросил Нэрком, когда через час неясные очертания французского побережья проступили на фоне чистого серебра залитого лунным светом неба. – Где наши друзья-апаши? Где коробейник?

– Путешествуют вторым классом, – уверенно объявил Доллопс, вылезая из-под шлюпки. Он осмотрел судно и снова забрался в свое укрытие. – Коробейник с ними, сэр. Делает вид, что впаривает им шмотки. Он один из них; а если к ним присоединится еще и тот француз, или этот моравиец… не удивлюсь! Сидим тихо, держим ухо востро! Тут что-то начинается!

Внезапно моравиец появился на мокрой и блестящей прогулочной палубе и, насвистывая, прошествовал мимо открытой двери курилки.

«Месье» незаметно кивнул головой, услышав его мелодию. Он допил свой абсент, бросил сигарету и не спеша вышел на палубу. Моравиец был в конце прогулочной палубы – одного взгляда хватило, чтобы выяснить это. «Месье» решительно посмотрел в сторону лебедок и побрел вразвалочку, пока не добрался до самого конца крытой палубы, где изогнутая передняя часть рубки смотрела на промытую брызгами переднюю палубу, затем остановился, прислонился спиной к ней и замер, ожидая, на расстоянии десяти футов от укрытия Нэркома и Доллопса.

Минуту спустя моравиец, продолжая, по всей видимости, свою одинокую прогулку, приблизился к нему.

А потом понеслось!

«Месье» заговорил, осторожно, но четко выговаривая слова, не оставляя места для сомнений:

– Mon ami, дело сделано, – сообщил он странно звонким и высоким голосом. – Вы должны сообщить об этом министрам его величества. Вуаля, дело сделано!

– Дело не сделано! – ответил моравиец быстрым, резким, решительным шепотом. – Вы спешите с выводами и выдаете желаемое за действительное. Вот! Это вечерняя газета. Все оказалось бесполезно… Его там не было!

– Не было! Боже!

– Ш-ш-ш! Тише. Увидимся, когда причалим. Не здесь…Здесь слишком опасно. До свидания!