Тамплиеры и другие тайные общества Средневековья

Приведенные выше рассказы, насколько правдивыми они бы ни были, подтверждают широко распространенное на Востоке убеждение, что горным владыкой задействовались некие необычайные средства для приобретения той власти, которой, как известно, он располагал над умами фидави. И в действительности это не такое уж невероятное предположение, что некий подобный трюк он периодически использовал. Поскольку, если вспомнить, что азиатское воображение очень сильно, особенно среди низших слоев общества, и то, что на Востоке мужчины редко видят других женщин, кроме членов собственной семьи, их правителю не составляло труда убедить юношу, которого он в состоянии оцепенения помещал в место, наполненное юными девами, что тот находится в настоящем раю, обещанном правоверным.

Но, отложив в сторону гипотезы, можно обнаружить, что та же самая власть над умами своих последователей, приписываемая Хасану Сабаху и его преемникам, демонстрировалась и в наши дни лидером ваххабитов. Сэр Джон Малколм[36 - История Персии.], на основании персидской рукописи, сообщает, что несколькими годами ранее один из тех сектантов, которые зарезали арабского вождя у Буссоры, будучи захваченным, не только отказался сделать что-либо во спасение своей жизни, но, наоборот, похоже, стремился к смерти. Было замечено, что он зажал в своей руке нечто, чем, похоже, дорожил больше, чем собственной жизнью. После того как этот предмет у него отобрали и изучили, оказалось, что это был приказ лидера ваххабитов о предоставлении изумрудного дворца и нескольких прекрасных рабынь в благословенном раю пророка. Необходимо, однако, признать, что данная история имеет мало общего с принципами секты ваххабитов, и можно предположить, что она базируется на каком-то недоразумении.

Следующий пример беспрекословного подчинения фидави приказам Хасана Сабаха приводится уважаемым восточным историком[37 - Ильмацин. История сарацин.]. Посол султана Малек-Шаха прибыл в Аламут, чтобы потребовать подчинения и повиновения от шейха. Хасан принял его в зале, в котором собрал нескольких своих сторонников. Подав знак одному из них, он сказал: «Убей себя!» Тут же кинжал молодого человека был вонзен в свою грудь, и его тело упало на землю. Другому он сказал: «Спрыгни вниз со стены!» Через мгновение его разбитое тело лежало на дне крепостного рва. Затем, повернувшись к пришедшему в ужас посланнику, он сказал: «У меня имеется 70 тысяч последователей, которые повинуются мне таким вот образом. Это и есть мой ответ твоему властителю».

Почти такая же история рассказывается западным летописцем[38 - Мринус Санутус.] о сирийских ассасинах. Когда Генри граф Шампанский в 1194 году путешествовал из Палестины в Армению[39 - Имеется в виду Армения в Силиции (современная провинция Адана в Турции. – Пер.; так называемая Малая Армения, в отличие от Великой Армении. – Ред.).], его путь пролегал через территорию исмаилитов. Их правитель выслал нескольких человек, чтобы приветствовать графа и попросить, чтобы по возвращении он остановился у них и воспользовался бы гостеприимством их замка. Граф принял приглашение. Когда он прибыл, дай-аль-кебир вышел ему навстречу, выказал ему все свое почтение, а также показал ему свои замки и крепости. Обойдя несколько из них, они в конце концов подошли к одной, башни которой поднимались на значительную высоту. На каждой из них стояло по два одетых в белое стражника. «Они, – заявил хозяин, указав на стражу, – повинуются мне куда лучше, чем подданные вашей христианской веры своим властителям». И по его сигналу двое из них бросились вниз, разбившись вдребезги. «Если вы пожелаете, – обратился он к пораженному графу, – все мои белые стражники сделают то же самое». Великодушный граф отклонил это предложение и откровенно признался, что ни один христианский властитель не может рассчитывать на подобное повиновение со стороны своих подданных. Когда он уезжал, вместе с многочисленными ценными подарками, дай-аль-кебир многозначительно сказал ему: «При помощи этих верных слуг я избавляюсь от врагов нашего общества».

В восточной, да и в западной литературе подобная легенда часто рассказывает о самых различных персонажах, что является обстоятельством, позволяющим усомниться в ее правдивости целиком либо в каком-либо определенном случае. Эта притча, например, с небольшими отличиями в деталях, рассказывается об Абу Тахере, знаменитом руководителе карматов. Он после своего похода на Мекку, где уничтожил 30 тысяч жителей, забросал священный колодец Зимзим телами убитых, с триумфом увез сакральный Черный камень и набрался дерзости подойти к Багдаду, резиденции халифа, всего лишь с 500 всадниками. Первосвященник ислама, разгневанный таким оскорблением, приказал своему генералу Абу Саю взять 30 тысяч воинов и захватить наглеца в плен. Собрав войско, тот послал к Абу Тахеру своего человека, чтобы тот сказал ему, что из уважения к нему, как к старому другу, генерал советует Абу Тахеру, у которого такое малое войско, либо самому сдаться халифу, либо подумать о том, как скрыться. Абу Тахер спросил посланника, как много воинов у Абу Сая:

– Тридцать тысяч, – ответил посланник.

– Ему по-прежнему не хватает трех таких, как у меня, – заявил Абу Тахер и, подозвав к себе троих из своих людей, приказал одному зарезать себя, второму броситься в Тигр, а третьему спрыгнуть с обрыва. Его приказы были немедленно исполнены. После этого, повернувшись к посланнику, он сказал: – Тот, у кого имеются такие воины, не боится количества врагов. Тебя я пощажу, но знай, что очень скоро я увижу генерала Абу Сая прикованным на цепь среди моих собак.

И действительно, в ту же ночь он атаковал и обратил в бегство войска халифа, а Абу Сай, попав к нему в руки, вскоре оказался прикованным цепью среди мастифов главы карматов[40 - Де Хербелот. Кармат.].

Описания рая шейха аль-Джебала и его власти над умами своих последователей по меньшей мере помогают понять образ жизни и характер мышления жителей Востока.

Нить повествования теперь идет дальше и переходит к описанию деяний ассасинов, как они здесь называются.

Глава 6

Кеах Бузург Умейд. – Деятельность общества в Персии. – Захват замка Баниас в Сирии. – Попытка сдачи Дамаска крестоносцам. – Убийства, совершенные в период правления Кеаха Бузурга

Кеах Бузург Умейд в точности пошел по стопам своего предшественника. Он выстроил мощную крепость Маймундис и дал почувствовать врагам общества, что оно все еще пропитано духом Хасана Сабаха. Султан Санжар, которого из-за заключенного на чрезвычайно выгодных для ассасинов условиях мирного договора правоверные мусульмане считали тайным сторонником их учения, в очередной раз открыто объявил себя их ненавистником и выслал армию, чтобы разрушить Кирдкох. Эти войска были разбиты высланными против них Кеахом бойцами. Но на следующий год Санжар мечом вырезал из секты огромное количество ее членов. Кинжал, как обычно, стал ответной мерой. Махмуд, преемник Санжара, безрезультатно испробовав поначалу силу оружия, послал своего старшего сокольничего Беренкеша в Аламут с пожеланием, чтобы к нему оттуда был отправлен посланник для заключения мира. Коях (Хозяин) Мухаммед Нассихи последовал за Беренкешем ко двору и поцеловал руку султана, который сказал несколько слов о заключении мира. Но когда Коях со своими спутниками выходил из дворца, на них напала толпа и растерзала их.

Когда султан направил в Аламут посла, чтобы оправдаться в обвинении в соучастии в этом нарушающем общепринятые негласные законы преступлении, Кеах дал такой ответ: «Возвращайся к султану и скажи ему от моего имени: Мухаммед Нассихи доверял твоим коварным заверениям и отправился во дворец. Если ты говоришь правду, выдай убийц для справедливого суда. В противном случае жди моей мести». После отказа султана отдать убийц отряд ассасинов появился у ворот Касвина, они убили 400 человек и увели 3 тысячи овец, 200 лошадей и 200 волов. В следующем году султан захватил и некоторое время удерживал крепость Аламут. Но высланный им против Ламсира отряд из 2 тысяч человек бежал, даже не обнажив мечей, узнав, что против них ассасины выслали рифииков (товарищи). Вскоре после этого султан умер, и ассасины организовали еще одну вылазку в район Касвина, где захватили трофеи и пленников.

Горный властитель не терпел соперников вблизи своего трона. Узнав, что некий Абу Хашим, потомок Али, присвоил себе звание имама в провинции Гилан, которая находилась к северу от Кухистана, и стал рассылать письма, призывающие людей принять его, Кеах написал ему и предложил отказаться от своих притязаний. Самопровозглашенный имам в ответ разразился бранью в отношении гнусного учения исмаилитов. Шейх незамедлительно выслал против него войска, захватил его в плен и после судебного процесса приговорил к сожжению на костре.

Хотя, как это видно, общины ассасинов располагались в горных районах Ирака, на северо-западе Персии их власть имела такие особенности, что никакие расстояния не гарантировали защиту от них. Фидави могли быстро пересечь отделяющие их от жертвы регионы и вонзить кинжал в грудь любого властителя или визиря, которые навлекли на себя месть шейха аль-Джебала. Соответственно шах (король) Хауризма, страны, между которой и Ираком располагалась обширная провинция Хорасан, прибыл к султану Массуду, преемнику Махмуда, чтобы обсудить с ним план уничтожения этих грозных врагов всех правителей. Ранее шах Хауризма был вполне расположен к исмаилитам, но его глаза теперь открылись, и он стал одним из наиболее непримиримых их врагов. Султан Массуд, неизвестно по какой причине, одарил его землей, которую Беренкеш, старший сокольничий, получил от султана. Беренкеш, смертельно оскорбленный таким несправедливым обращением, вместе со своей семьей переехал на территорию исмаилитов и стал искать защиты у Кеаха, чьим врагом он до этого являлся. Политические соображения либо уважение к законам чести и гуманности заставили руководителя ассасинов предоставить защиту, о которой его просили. А когда шах Хауризма написал, напоминая Кеаху об их прежних дружеских отношениях, о ярой враждебности Беренкеша и призывал на этом основании выдать ему беглеца, шейх ответил: «Шах Хауризма верно говорит, но мы никогда не бросим молящих о помощи». Длительная и кровопролитная вражда между шейхом и шахом стала следствием этого отказа нарушить законы гостеприимства.

Сирийское подразделение общества в это время начинает привлекать еще больше внимания, чем персидское, главным образом из-за его связей с крестоносцами, которые преуспели в создании империи, раскинувшейся от границ Египта до Армении. Персидский исмаилит Беграм Астрабадский, который, как утверждается, начал свою карьеру с убийства собственного отца, заслужил доверие визиря при дворе дамасского принца, который предоставил ему замок Баниас, или Паниас (в древности Баланиа), для использования в интересах общества. Это место, ставшее центром власти ассасинов в Сирии, располагалось в плодородной, хорошо орошаемой долине, примерно в 4 тысячах шагов от моря. Долина, через которую протекали многочисленные реки, питавшие ее, называлась Вади-аль-Джинн (Долина Демонов). «…Место, – как отмечает Хаммер, от взора которого не ускользают случайные совпадения, – одним своим названием заслуживает того, чтобы стать пристанищем ассасинов». Из Баниаса они распространяли свое влияние на близлежащие замки и крепости до тех пор, пока 12 лет спустя резиденция их руководителя не была перенесена в Массьят.

Вскоре после этого Беграм пал в столкновении с жителями долины Таим, предводитель которых потерял брата, погибшего от кинжала ассасина. Его преемником стал Исмаил, перс, который продолжил поддерживать дружеские связи с визирем Дамаска, куда и послал на постоянное проживание человека по имени, как позже выяснится, совершенно напрасно данному, Абу эль-Вефа (Защитник преданности). Он добился такого расположения визиря и принца, что был назначен на должность хакима, верховного судьи. Приобретя таким образом власть и влияние, он немедленно стал искать наилучшие способы, как воспользоваться ими во благо общества – цель, которая всегда близка сердцу настоящего исмаилита. Укрепленное место на побережье, по его мнению, имело огромное значение для него, поэтому он придумал следующую уловку, чтобы овладеть Тиром.

Франки уже более тридцати лет как обосновались на Востоке. Их бесстрашие и фанатичный героизм одновременно и наводили ужас, и вызывали восхищение у их мусульманских противников, а их доблестными всадниками демонстрировалось превосходное кавалерийское искусство. Они стали той внешней силой, на которую обратил внимание Абу эль-Вефа. Стоит отметить, что фанатические настроения еще не объединили всех мусульман в борьбе с носителями креста, и правители Алеппо, Дамаска и других районов Сирии не раз вступали в альянс с христианскими городами Иерусалимом и Антиохом. Абу эль-Вефа поэтому послал письмо и заключил тайное соглашение с Болдуином II, королем Иерусалима, в котором он обязывался в случае, если крестоносцы незаметно доберутся и появятся у стен Дамаска в пятницу, когда эмир и его придворные будут в мечети, открыть перед ними ворота города. Король в обмен должен был передать Тир в руки исмаилитов.

Была собрана армия христиан, все бароны королевства встали в ее ряды, и сам король возглавил воинство. Только что сформированный рыцарский орден тамплиеров в первый раз поднял над полем боя свой флаг с полосками Босеан («окрашенный в два цвета» + см. сноску 71), который впоследствии стал хорошо известен во многих кровавых битвах. Принц Бернард из Антиоха, граф Понтиус из Триполи, храбрый Джосцелин из Эдессы повели своих всадников и пехотинцев, чтобы поучаствовать в захвате богатого города Дамаск. Окружающие озеро Тибериас горы были позади, и войско благополучно вступило на равнину между реками Абана и Фарпар. Но здесь их ждало поражение. Тадж аль-Молук (Монарший венец) Бузи, эмир Дамаска, вовремя раскрыл заговор хакима. Он казнил его вместе с визирем и приказал вырезать всех исмаилитов в городе[41 - Количество убитых составило 6 тысяч человек.]. Армия крестоносцев расположилась в районе Марж-Сафар, и пехотинцы начали грабить деревни, отбирая продовольствие, когда небольшой отряд отважных дамасских воинов выскочил из города и ринулся на них. Беззащитные крестоносцы падали под их ударами, неспособные сопротивляться. Остальные войска поспешили помочь или отомстить за своих соратников, когда внезапно[42 - Это было в декабре.] небо затянуло облаками, глубокая тьма окутала все вокруг, загремел гром, засверкали молнии, обрушился страшный ливень, и очень резко, что является обычным явлением на Востоке, дождь, потоки воды превратились в снег и лед, что лишь усилило ужасы этого дня. Суеверные и пораженные до глубины сознания крестоносцы увидели в этом жутком явлении незамедлительную реакцию Небес и решили, что оно ниспослано им в наказание за их грехи, а также вспомнили, что в этом же самом месте четырьмя годами ранее король Болдуин с горсткой людей одержал победу над армией Дамаска, чем та была страшно унижена. Единственный успех, которого они добились от этого похода, было приобретение замка Баниас, который исмаилитский комендант передал им в руки, чтобы под их покровительством он мог бы избежать участи своих собратьев.

Баниас был отдан христианам в тот год, в котором Аламут был захвачен сельджукским султаном, в результате ассасины, как казалось, утратили свое могущество. Однако это общество содержало в себе механизмы самосохранения и, подобно гидре, разрасталось от своих ран. Аламут был очень быстро возвращен, а тремя годами позже Баниас снова стал резиденцией дай-аль-кебира. В это же самое время кинжал свирепствовал с непривычной яростью против всех, кого общество считало опасным, и в анналы правления Кеаха Бузурга Умейда вошел обширный лист знаменитых жертв.

Первой из них стал известный Аксункур, принц Мосула, воин, которого одинаково боялись и христиане, и ассасины. Когда принц, вернувшись из Маары-Месрин, где мусульманская и христианская армии сошлись, так и не рискнув сразиться друг с другом, вошел в мечеть в Мосуле для того, чтобы совершить молебен, на него напали, не дав ему сесть на его привычное место, восемь ассасинов, одетых дервишами. Трое из них погибли от ударов мужественного эмира, но, прежде чем его люди успели прийти на помощь, он получил смертельный удар и скончался. Остальные убийцы стали жертвами ярости толпы, лишь один из юношей сумел скрыться. Арабский историк Кемаль-эд-Дин в этой связи рассказывает о необычной особенности фанатичного и спартанского духа, который был свойственен членам секты исмаилитов. Когда мать вышеупомянутого убийцы узнала, что грозный Аксункур убит, она выкрасила свое лицо, надела самые яркие одежды и украшения, радуясь, что ее сын оказался достойным умереть блистательной смертью мученика за благое дело имама. Однако когда она увидела его вернувшимся живым и невредимым, то обрезала свои волосы, почернела лицом и не смогла найти себе утешение.

В следующем году (1127) погиб Мойн-эд-Дин, визирь султана Санжара. В данном случае ассасин выступил в роли конюха на службе у визиря. Когда Мойн-эд-Дин как-то днем зашел в конюшню, чтобы проверить своих лошадей, ассасин появился перед ним обнаженным, держа коня за уздечку. Как только ничего не подозревающий визирь подошел к нему, лжеконюх заставил животное встать на дыбы и, делая вид, что успокаивает своенравную лошадь, выхватил спрятанный под гривой небольшой кинжал и вонзил его в грудь визиря.

Устроенная исмаилитам бойня принцем Дамаска не была забыта, и два года спустя кинжалом ему было нанесено две раны, одна из которых оказалась смертельной. Жажда мести не была удовлетворена его кровью, его сын и преемник Шимс аль-Мулук (Солнце Королей) погиб в результате заговора, ответственность за который была возложена на ассасинов. В списке жертв этого периода значатся имена судей Востока и Запада – муфтия Касвина, рейса Исфахана и рейса Тебриза.

Восток во все времена изобиловал преступлениями. Человеческая жизнь там не имела той ценности, которую ей придавали в Европе, и кинжал с ядом легко задействовались для устранения внушающих опасения лиц, преодоления препятствий на пути амбиций либо для утоления жажды мести. Поэтому не следует с легкостью доверять обвинениям, выдвинутым против ассасинов, и считать их ответственными за убийства, которые не приносили им никакой пользы. Так, когда в это же время от рук убийц погиб фатимидский халиф Амир би-ахками-Илах (Ответственный за соблюдение законов Божьих), то имеются все основания полагать с большой вероятностью, что он стал жертвой мести не общества исмаилитов, которым он никогда не причинял вреда, а скорее семьи могущественного визиря Афдала, который был убит несколько ранее по приказу халифа.

С гораздо более очевидными основаниями горному властителю может быть приписано убийство багдадского халифа Мостаршида. Сельджукские правители, предшественники Массуда, были вполне удовлетворены реальной властью, которую они имели в империи, когда-то повиновавшейся династии Аббасидов, и предоставляли этой Тени Господа на Земле несущественную привилегию чеканки монет королевства и пятничных богослужений в мечетях от его имени. Но Массуд даже эти права присвоил себе, и беспомощный преемник пророка был вынужден покориться унижению, с которым он ничего не мог поделать. В конце концов несколько недовольных военачальников со своими отрядами пришли к багдадскому халифу и убедили его, что одним дерзким движением он может низвергнуть власть турецкого султана и заполучить все его права. Халиф выслушал их доводы и, встав во главе армии, двинулся на Массуда. Однако удача отвернулась от него. При первом же столкновении основная часть багдадского войска бросила халифа, и он оказался пленником султана, который взял его с собой и заключил в Мараге. Там между ними было достигнуто соглашение, по которому халиф обязался не покидать более стен Багдада и платить ежегодную дань. Похоже, данный договор не понравился ассасинам, и, увидев хорошую для себя возможность, когда Массуд выехал на встречу с послами султана Санжара, они небольшой группой напали и убили халифа вместе с его свитой. Безжизненное тело командующего правоверными было изувечено самым возмутительным образом.

После четырнадцати лет и трех дней залитого кровью правления Кеах Бузург Умейд умер. Изменяя принципам Хасана Сабаха, который, вероятно, желал подражать образу действия пророка и считал, что высший пост должен быть избирательным, он назначил преемником своего сына Кеаха Мухаммеда, руководствуясь то ли отцовской привязанностью, то ли считая его наиболее подходящей для этой роли личностью.

Глава 7

Кеах Мухаммед. – Убийство халифа. – Замки, захваченные в Сирии. – Суть вероучения исмаилитов. – Сын Мухаммеда Хасан выдает себя за обещанного имама. – Его сторонники наказаны. – Хасан становится наследником. – Он отменяет законы. – Выдает себя за потомка пророка. – Убит

Политика общества не претерпела каких-либо изменений с приходом Мухаммеда. Кинжал продолжал карать его врагов, и с каждой павшей жертвой те, кто отстаивал права Исмаила и кого держали в строгом соблюдении заповедей Корана, не замечали ничего, кроме справедливой руки Небес, обнаженной для того, чтобы осуществить возмездие за преступления и незаконное присвоение прав. Горный властитель едва успел взять в свои руки бразды правления, когда Рашид, преемник последнего халифа, стремясь отомстить за убийство своего отца, собрал армию и отправился в поход на Аламут. Он достиг Исфахана, но здесь его поход и завершился. Четыре ассасина, которые специально для этого поступили к нему на службу, напали на него в палатке и зарубили. Когда эта новость дошла до Аламута, то были устроены великие торжества, и в течение семи дней и семи ночей трубы и литавры гремели с крепостных башен, возвещая окрестностям о триумфе кинжала.

Сирийские владения исмаилитов к этому времени значительно расширились. Они выкупили у Ибн Амру принадлежавшие тому замки Кадмос и Кахаф, а также силою захватили у властителей Шейсера замок Массьят. Этот замок, расположенный на западной стороне горы Легам, напротив Антарадуса, с тех пор стал главным местом расположения исмаилитов в Сирии. Теперь обществу принадлежала вся береговая линия до Триполи на севере, а внутрь страны их владения простирались вплоть до Хаурана.

Правление Мухаммеда оставило немного событий, которые могли бы проиллюстрировать историю ассасинов. Возможно, при нем было дано следующее описание сути вероучения исмаилитов людям, которых султан Санжар послал в Аламут, чтобы разузнать о нем[43 - Поскольку Санжар был долгожителем, несколько исмаилитских шейхов были его современниками.].

«Наше учение такое, – рассказал глава общества, – мы верим в единого Бога и признаем в качестве истинного знания и правой веры только то, что соответствует слову Божьему и наставлениям Пророка. Мы исповедуем их, как они нам даны в Священном Писании, Коране, и веруем во все, чему учил Пророк о Сотворении мира, о конце света, о вознаграждении и воздаянии, о Судном дне и о воскресении. Верить в это необходимо и никто не вправе самостоятельно судить о предписаниях Всевышнего либо исправлять хотя бы букву в них. Это фундаментальные основы вероучения нашей секты, и, если султан не согласен с ними, пусть он вышлет к нам одного из своих высокообразованных духовников, с которым мы могли бы обсудить этот вопрос».

Такому кредо ни один правоверный мусульманин не мог что-либо возразить. Единственным вопросом было – в чем заключалась исмаилитская система интерпретации и какие еще доктрины они вывели из сакрального текста. Активное же использование кинжала фидави в достаточно ясной форме предполагало, что были и другие теории и что за портьерой скрывалось нечто плохо совместимое с общественными устоями и мирным существованием. Действительно, положение дел, при котором правители исмаилитов преподносили себя всего лишь слугами и представителями невидимого имама, само по себе вызывало серьезные подозрения, что могло помешать им приказать совершить какое-либо злодеяние, которое отвечало их собственным интересам, но прикрывалось именем невидимого хозяина. Совершенно не разбираются в человеческой природе те, кто считает, что на незамедлительное исполнение подобных приказов не согласятся невежественные и фанатичные члены секты.

Гнилая сущность учения секты проявила себя достаточно быстро. Кеах Мухаммед оказался слабым, неумелым руководителем, не пользовался уважением у своих последователей. Они начали примыкать к его сыну Хасану, который имел репутацию человека поразительной эрудиции, с хорошим знанием традиций и текста Корана, искусного в его толковании и хорошо знакомого с науками. Хасан, то ли из тщеславия, то ли по политическим мотивам, тайно начал распространять утверждение, что он сам и есть имам, чей приход был обещан Хасаном Сабахом. Обуянные этой идеей, более информированные члены общества стали соперничать друг с другом в стремлении исполнить его указания, и Кеах Мухаммед, видя, как постепенно власть утекает от него, в конце концов решил проявить силу. Собрав членов общества, он в самых жестких тонах осудил распространяемую ересь.

– Хасан, – заявил он, – мой сын, а я не имам, но лишь один из его проповедников. Любой, кто придерживается иного мнения, – неверный.

Затем, как подобает настоящему ассасину, он подтвердил действием свои слова, казнив 250 приверженцев своего сына и навсегда изгнав такое же количество из крепости. Сам Хасан, чтобы спасти свою жизнь, был вынужден публично проклясть тех, кто придерживался новых взглядов, и написать трактаты, осуждающие их взгляды и защищающие позицию отца. Тем самым ему удалось избавить сознание престарелого руководителя общества от подозрений. Но поскольку он скрытно продолжал пить вино и нарушал некоторые другие заповеди, его сторонники лишь еще больше уверовали в то, что он и есть тот имам, с приходом которого все установления законов перестанут иметь какую-либо силу.

Хасан был вынужден оставаться осторожным и скрывать свои взгляды при жизни отца, поскольку, какого бы мнения ни придерживались ассасины относительно способностей и интеллектуальных возможностей руководителя своей секты, они были убеждены, что обязаны подчиняться его приказам как исходящим от зримого представителя святого невидимого имама. И как высоко ни почитали бы они Хасана, его кровь пролилась бы в тот самый миг, как приказ об этом слетел бы с губ его отца. На как только умер Кеах Мухаммед, после двадцатичетырехлетнего правления, и верховный пост перешел к Хасану, он тут же решил сбросить маску и не только сам начал попирать законы, но позволил и стал поощрять своих подданных поступать так же.

Соответственно, когда пришел месяц Рамадан (Великий пост у мусульман) 559 года от хиджры (1163 н. э.), он приказал всем жителям Рудбара собраться на эспланаде для молебна (мозелла) перед стенами замка Аламут. Обращенной в сторону Кеблы[44 - Кебла – точка, в сторону которой мусульмане поворачиваются при молитве, а именно Мекка.] по его приказу была построена трибуна, по четырем углам которой были размещены флаги разных цветов, близких исламу, а именно белого, красного, желтого и зеленого, то есть тех, которые противопоставлялись черному цвету Аббасидов.

На 17-й день этого месяца народ, повинуясь его указаниям, в большом количестве собрался под стенами крепости. Через некоторое время вышел Хасан и взошел на трибуну. Все голоса стихли в ожидании слов шейха аль-Джебала. Он начал свою речь, ошеломив умы аудитории загадочными и невразумительными фразами. Через некоторое время, когда он ввел всех таким образом в заблуждение, Хасан сообщил, что посланник имама (то есть призрака халифа, который продолжал царствовать в Каире) прибыл и передал ему послание для всех исмаилитов, в котором обновляются и утверждаются новые фундаментальные принципы секты. Он продолжил заверять всех, что этим посланием врата Божьей милости и сострадания откроются для тех, кто последует и повинуется ему, что они являются избранными, что они освобождаются от всех налагаемых законом обязательств и избавляются от груза всех предписаний и запретов, что теперь он сопровождает их до дня воскресения и что все это является откровением имама. После этого он на арабском языке прочел Кутбех, молебен, который, по его словам, был получен от имама, а переводчик, стоявший у подножия трибуны, довел его до присутствующих следующим образом:

– Хасан, сын Мухаммеда, сын Бузург Умейда, наш халиф (преемник), дай и худжет (доказательство). Все, кто следует нашему учению, должны прислушиваться к нему в вопросах веры и мирских делах и расценивать его указы как обязательные для выполнения, его слова как весомые. Его запреты не должны нарушаться, и его приказы должны расцениваться как наши собственные. Все должны знать, что наш повелитель проявляет к ним сострадание и ведет их дорогою к самому Всевышнему.

Когда это заявление было доведено до сведения собравшихся, Хасан спустился с трибуны, приказал расставить столы и повелел прекратить пост и, как в праздничные дни, предаться всем видам развлечений, с музыкой, различными играми и состязаниями.

– Потому что, – выкрикнул он, – сегодня день воскресения!

В соответствии с тем, как исмаилиты интерпретировали Коран, это был день явления имама.

То, что правоверные ранее лишь подозревали, нашло теперь подтверждение. Было провозглашено, без всяких иллюзий, что исмаилиты – это еретики, втаптывающие в грязь все наиболее очевидные и простые заповеди ислама. Поскольку, хотя они и могли попытаться оправдать свое поведение иносказательной системой толкования Корана, все это явно противоречило здравому смыслу и могло стать инструментом для одобрения любой гнусности под религиозным прикрытием. С этого времени термин «мулахид» (нечестивый) стал обычным и понятным обозначением для исмаилитов в устах правоверных мусульман. Что касается самих исмаилитов, то они были в восторге от совершенного и вели себя как освобожденные рабы. Они даже начали отсчет новой эры от 17-го числа (некоторые источники указывают на 7-е) Рамадана 559 года, того дня, когда явился имам. К имени Хасана отныне они добавляли: «Да прибудет в мире память о нем». Фраза, которая, как окажется, сама по себе использовалась при упоминании о нем. Так, историк Мирхонд уверяет, что заслуживающий доверия человек рассказывал ему о существовании следующей надписи над дверями в библиотеку Аламута:

С Божьей помощью
Путы законов он снял,
Владыка сущего,
Чье имя пребудет в мире.

Безумие Хасана достигло своего апогея. Он посчитал ниже своего достоинства быть почитаемым, как его предшественники, всего лишь в качестве представителя имама на земле, но стал выдавать себя за истинного и настоящего имама, который наконец-то явился в мир. Он выслал письма во все поселения общества, требуя признать его в этом новом статусе. Ему все же хватило благоразумия, чтобы высказать в своих посланиях уважение званиям и заслугам подчиненных ему местных лидеров. Как это видно в следующем письме, высланном в Кухистан, где правил рейс Мозаффар: «Я, Хасан, сообщаю тебе, что я – посланник Всевышнего на земле, а мой посланник в Кухистане – рейс Мозаффар, кому жители этой страны должны повиноваться и воспринимать его слова как мои».

Рейс возвел трибуну в замке Муминабад, где была его резиденция, и зачитал письмо жителям, большая часть которых с радостью вслушивалась в его содержание. Перед трибуной были накрыты столы, выставлено вино, звучали трубы и литавры, игра свирелей и флейт увеличивала веселье, и день отмены заповедей и законов превратился в торжество и празднество. Те немногие, которые искренне и честно исповедовали ислам, покинули край, который они посчитали прибежищем безбожия, и отправились искать другое пристанище. Другие, не столь решительные, остались, хотя и были шокированы тем, что были вынуждены ежедневно лицезреть. Подчинение приказам имама сой-дисант тем не менее было практически повсеместным и, согласно Хаммеру, которого вряд ли можно заподозрить в том, что он рассматривал систему Хасана как более свободную, чем подробно описанное им учение Магомета, «флаги неверия и самой бессовестной аморальности развевались теперь над всеми замками Рудбара и Кухистана, как примеры нового озарения и вместо имени египетского халифа со всех сторон разносилось имя Хасана как истинного преемника Пророка».