На зубок. Сборник рассказов

– Орт? Ну, это, – дед Васси огляделся и придвинулся к Пульке. – Когда человек рождается, появляется и орт – двойник его, только невидимый. Живет себе и живет, тем же, что и человек, занимается, то же любит, с теми же дружит. Одним словом, повторение хозяина. Один раз его присутствие только можно почувствовать – перед смертью. Орт приходит к хозяину и может даже показаться.

– Так это… – Пулька нервно сглотнул, – вы решили, что раз я слышал не пойми кого, это мой орт пришел. Я что же, умру, что ли?

Дед Васси развел руками и хитро улыбнулся.

– А ты коли думаешь, что то человек был, так сходи и погляди. Может, найдешь его.

Пулька рванул на улицу. Бежал и бежал по темной деревне, заглядывая во дворы, всматриваясь в заросли багульника. Никого не было. Кто хотел ? праздновал, остальные спали. Но чем дальше бежал Пулька, тем светлее становилась ночь, тем яростнее у соседских изб выли собаки. Он крутил головой, соображая, что за чудной свет обволакивает его деревню, почему так светло, рассвета ведь не было. И не мог он рассвет пропустить, недолго бежит, даже конец деревни не показался. Пулька обернулся. Прозрачная серость сумерек обволокла улицу.

– Почему так светло?

Остроухая псина сорвалась с цепи и кинулась на него. Пулька едва успел отпрыгнуть. Пес ревел зверем, но раз за разом бросался на что-то рядом с Пулькой. От безотчетной ярости псины ноги Пульки задеревенели и захлестнул новый приступ кашля. Неуклюже бросился он прочь от безумной собаки, мечтая скорее добраться до избы, разузнать у людей, что случилось.

Добравшись, Пулька заметил, что свет как будто утих. Вновь ночь, звезды, тишина. Даже собака на крыльце так же спит, никак не обращая на него внимания. Пир идет: плакательницы плачут, девки поют, парни рычат, гремя посудинами.

– Неужели показалось? – прошептал Пулька и вошел в сени.

Подошел осторожно к двери, приложил ухо и вслушался. Празднуют. И вдруг он, Пулька, услышал среди общего гомона кашель. Лающий противный кашель, который внезапно стал близиться к нему. Отшатнулся от двери, постоял, а она вдруг распахнулась.

На пороге стоял Пулька. Бледный, замученный, пытливо всматривающийся в темные сени, никого там не видя. Затем Пулька из избы развернулся в сторону гостей, что тут же замерли. И только сейчас Пулька в сенях понял, что они-то его видят совершенно точно. Молчат, таращатся.

Он попятился и осознал, что тело его размывается, растворяется в темноте ночи, и лишь неслышно сказал:

– Так значит, это я… орт.

Стирая реальность

Я с детства мечтала увидеть Париж. Однако, как только попала в город своих грез, оказалась завалена учебой и бытовухой. Да, именно так и бывает, когда выпадает шанс учиться по обмену, но денег у тебя только на билет и еще капелюшка. Уж какая там Эйфелева башня… Надо учить лекции и язык, чтобы в следующем семестре стипендию не проворонить. Совсем не живописные виды окраины и хмурые жители нагоняли тоску, но ничего – надо просто собраться и двигаться вперед.

К завершению очередной недели я валилась с ног. А еще столько предстоит сделать. Посмотрела в еженедельник: запланирована стирка. Вздохнула и спустилась в темную прачечную в подвале.

Когда первый раз зашла сюда, то стояла минут десять, опасаясь, что из какого-нибудь угла на меня кинется жуткое нечто. Однако, несмотря на первое впечатление, вскоре я даже полюбила это место. Темно, тихо, ритмично хлопочут машинки. Было в этом что-то успокаивающее. Может, поэтому, пока моя одежда ворочалась в громоздком барабане, я завела привычку дремать в уголке на складном стульчике.

Но сегодня, как только стала проваливаться в сон, пустая машина напротив с грохотом захлопнулась и начала работу. Я аж подпрыгнула от неожиданности. Но каково было мое удивление, когда металлический монстр стал скрежетать, будто пережевывает тостер, и засветился. Я протерла очки, надеясь, что это всего лишь остаток сна или неведомая оптическая иллюзия. Но свет из машины только усиливался, а грохот крепчал.

Вдруг подвальный зверь затих, в его барабане что-то бухнуло, а машина стала спускать воду. Я присмотрелась к мыльным разводам на темном стекле и оторопела. Внутри что-то было. Я точно помнила, что машинка стояла пустой. Выходит, она из воздуха что-то настирала? Сделала пару шагов, чтобы присмотреться. Эта штука внутри полностью заполнила пространство, но она из ткани. Хорошо. Наверное, показалось. Я открыла дверцу, и на меня из пышной пены посмотрел парень.

Сидел, скрючившись в странной позе – вообще не представляю, как он там поместился, – и методично снимал мыльную пенку с мокрой шерстяной накидки, из-под которой выглядывал расшитый серебром камзол, века этак семнадцатого. Лицо его почти полностью скрывала придавленная со всех сторон широкополая шляпа, с которой нелепо свисали влажные страусиные перья.

– Простите, у вас не найдется пара канеле? – спросил парень и хлебнул из чашки, которая из ниоткуда появилась в его руке.

– О, я обычно покупаю птифур, – несуразно пробормотала я, поражаясь его виду и философскому спокойствию.

Парень хмыкнул и, выглянув из машины, осмотрел прачечную.

– Прошу прощения, мадемуазель, кажется, я перепутал поток.

Чашка исчезла, а незнакомец поднял руку и щелкнул пальцами. Наверное, что-то должно было произойти, потому что он взглянул на меня растерянно и еще несколько раз повторил щелчок.

– Ну? – вдруг спросил он, а я по-дурацки развела руками.

Тут из-под накидки странного типа вылезла саламандра сантиметров тридцати в длину. И не успела я удивиться, каким образом она уместилась в камзоле, как зверек заговорил. Нет, не по-человечески, но по интонации и потоку звуков стало очевидно, что это речь. Парень покивал, затем пристально на меня посмотрел и пытливо спросил:

– Вы когда-нибудь гуляли в Люксембургском саду?

Откуда, о господи? Я тут пашу как белка в проруби!

– Нет, не довелось, – неслышно ответила я.

На ребристой стенке барабана, словно на пупырчатом мониторе, высветился мой инстаграм, и незнакомец ловко пролистал фото в профиле.

– Без обид. Просто проверка, – беззаботно подытожил парень, из недр машины вытаскивая коробку. – Пожалуйста, мадемуазель, это ваше.

Я приняла подарок, который, несмотря на объем, оказался достаточно легким.

– А это что?

– Как что? – удивился парень. – Туфли. Там еще приглашение на вечеринку. Платье мыши занесут. Ну да ладно. Наше дело передать, а дальше ты сама.

Незнакомец хлебнул из вновь появившейся чашки и, щелкнув пальцами, исчез.

Тинико

Прежде чем я расскажу вам эту историю, давайте познакомимся с Тинико. Правда, так ее звали лишь родственники и близкие друзья. Для остальных молчаливая и уступчивая южанка оставалась Тинико Малхазовной – учителем географии средней общеобразовательной школы номер один в небольшом городском поселении на севере. Позабытом настолько, что и официального названия оно не имело, а по документам значилось как Двенадцатый километр.

Местные, конечно же, название себе давно придумали – гордое и снежное, – но администрации края все эти пожелания были безразличны, как и само поселение и жизнь в нем. Есть она вообще или нет? Никто подобными глупостями не задавался. А жизнь, тем не менее, шла, а порой бурлила. Именно таким бурливым потоком и занесло Тинико на край света.

Старший брат, служивший недалеко от дома, познакомил. Юноша с горящими авророй глазами захватил сердце девушки, подарив взамен: себя, колечко и двушку за Полярным кругом. Жили они сладко, но недолго. Холодные воды сомкнулись над головой отдыхающего в отпуске рыболова. Так наш южный цветок обледенел и ассимилировался, смирившись с полярной ночью не только на улице, но и в сердце.

Но вернёмся к нашей истории. Это произошло первого сентября, в двадцати километрах от поселка, недалеко от моего дома. Я – причина перемены в жизни Тинико. Хотя ни я, ни тем более она, не смогли бы предположить, что такое случится.

Итак, чуть ранее, за пару дней до Дня знаний, Тинико вышла из отпуска и внезапно узнала, что в ее класс поступил новый ученик. И не просто поступил, а на домашнее обучение. Незапланированность усугублялась еще и тем, что приезжие мама с сыном поселились не в поселке, а в заброшенном доме в лесу, обосновав свой выбор: дом этот достался по наследству и потому тратиться на съём они не будут. Именно такую информацию выдала Тинико директор и поставила перед фактом, что раз уж вы, Тинико Малхазовна, классный руководитель десятого “Б”, то вам, уважаемая, и разгребать, к тому же авто имеется, водительское удостоверение тоже.

– Школа все компенсирует, – согнала Тинико воробьев с капота машины и попыталась найти адрес на карте. – Лишь бы перенести с больной головы на здоровую.

Пропахивая грязевую массу из сухой травы и листьев, машина ехала по запущенной проселочной дороге, а Тинико размышляла, как бы поскорее вернуться. Не хотелось тащиться по голому лесу в потемках. В принципе этого случиться не должно было, ее задача на сегодня лишь познакомиться, поздравить с новым учебным годом, разузнать, что да как. По какой причине подросток не может посещать занятия в классе. Сама она, полагаю, думала, что я просто слаб здоровьем, вечные бронхиты и мать-переживалка или что-то вроде того. Никакие редкие особенности Тинико в голову не приходили. Потому она заметно растерялась, когда за чаем я сказал, что у меня порфирия.

– Что? – переспросила она.

– “Болезнь вампира”, – ответил я. – У меня сложные отношения с солнцем и я бываю не в себе.

Последнее я уточнять не стал. И папы дома не было, чтобы ловко все объяснить. Она сидела с застрявшей в торте ложкой, и рука стала подрагивать так, что взбитые сливки это переняли. Я улыбнулся.

– Но вы не переживайте, я хорошо учусь. И здесь полярная ночь, должно быть, мне будет легче. Может, на елку схожу или даже на Хэллоуин.

– Понятно, – сказала она и допила чай. – Что ж… Рада была с тобой познакомиться. Добро пожаловать в наш край. Как только мы составим расписание и определим, как до вас будут добираться учителя, я созвонюсь с твоей мамой.

– Лучше папой. Мама… она часто болеет и, – я покосился на дверь в ее комнату, надеясь, что нас не подслушивают, – мы оберегаем ее от бумажной волокиты и организационных вопросов. Потому лучше все решайте через моего отца. Хорошо?