Тентаклиада. Книга щупалец

Приземистая перишельская шхуна Петара звалась «Пеламидой» – для привлечения несметного улова – но своими пузатыми обводами, крытою толстыми досками палубой, косыми парусами-юбками напоминала тётку Бажену, которой отец Эрика всё никак не решался сделать предложение. Судно пахло смолой и рыбой, мужички в ярких кушаках и красных шапочках сновали туда-сюда, распевали песни, смешно и неприлично охали, тягая из воды кошельковый невод, раздутый и шевелящийся от рыбин. Петар, тоже в красной шапочке, то стоял на верхнем мостике, попыхивая трубкой, то тянул невод вместе со всеми, то бродил по-деловому, ворчливо роняя распоряжения. Дети крутились рядом, глядя как в трюмы жирным, лоснящимся потоком устремляется форель, скумбрия, тунец, рукастые крабы и усатые лангусты, сверкая на солнце чешуёй и панцирями. Эрик подошёл слишком близко, разглядывая кишащую кучу малу, и маленький краб вдруг вылетел из общей струи, ударившись о доски, как выскакивает во время горного обвала шальной камешек, и угодил ему прямо в физиономию, зацепился и повис клешнёй на ноздре. Эрик заверещал, Лаура хихикнула в кулачок. Марко некоторое время натужно пыхтел, стараясь не расхохотаться, и отдирал клешню от Эрикова носа, потом ухватил крабика за панцирь и перевернул кверху брюхом, держа на ладонях, как на блюдце. Ребята склонились над ним: Эрик – с ненавистью, размазывая по лицу предательские слёзы и растирая распухший нос; Лаура – с тихим, но жадным любопытством. Марко тоже наклонил голову, так что почти зарылся лицом в светлые кудри принцессы. Это был голубой краб. Он причудливо шевелил в воздухе колючими конечностями, будто рисовал магические пентакли, открывая ворота в потустороннее.

– У, гадина! – промычал Эрик, показывая крабу кулак.

– Хорошенький, – улыбалась Лаура. – Смотри, он что-то пытается сказать нам…

– Как там живётся, на морском дне? – предположил Марко.

– Лучше бы он сейчас просил прощения! – ворчал Эрик. – Ну-ка, дай его сюда!

Он выхватил краба из рук принца и бросил на палубу. Ковыляя переливчатыми конечностями, тот беспорядочно захромал по доскам, пытаясь сообразить, в какую сторону правильнее выбираться из этой передряги.

– Ты чего задумал? – настороженно спросил Марко.

– Пну его! – рявкнул Эрик, разбегаясь.

– Завязывай, это ж просто маленький голубой краб!

– Не тебе нос прищемили, ваше высочество! – Эрик прицелился и отвесил крабику злобного пенделя, так, чтобы тот врезался в фальшборт и отскочил назад, в объятия сладкой Эриковой мести. Но расчет вышел неточным – краб взмыл по дуге, беспомощно махнув лазурными клешнями, и улетел за борт.

– Тьфу ты, ушёл, гад!

– Чего ты ещё от него хотел? – всплеснул руками Марко.

– Он бы у меня сполна отхватил!

– Теперь он приведёт целое полчище голубых крабов, – хихикнула принцесса. – И одним носом ты не отделаешься!

– Угу, смешно… – пробурчал Эрик. Он ещё очень стеснялся Лауры. А Марко ощутил приятное щекотание внизу живота: почему-то ему жутко нравилось слышать издёвки маленькой принцессы – неважно, были ли они направлены на него самого или на других. Словно бы эта девчушка своими тихими колкостями испытывала на прочность стереотипы, провоцировала, дразнила, пыталась перевернуть тебя с ног на голову – и потом с интересом наблюдала, как ты выкрутишься. Это ощущение неловкости возбуждало в душе маленького принца невероятное блаженство, и он готов был купаться в нём целую вечность. А вот Эрик, похоже, чувствовал себя не в своей тарелке. Он поджал губы и ожёг принца взглядом, говорящим что-то вроде: «И нет бы заступиться за друга, а он только улыбается!»

– Эгей, смотри! – крикнул кто-то из рыбаков. – Дельфины, дельфины!

Детишки рванули к борту, вцепились в планширь и перегнулись наружу. Окунувшись в морскую синь, утреннее солнце вынырнуло, разбросав в волнах мелкие сверкающие драгоценности, и теперь парило над простором, чистое и умытое. Бокастая «Пеламида», как сквозь дрёму, скользила в море солнечных бликов и отражений, будто шла по звёздному небу. А рядом, прямо вдоль тяжёлого обвода, широкими пенными стежками летела стая дельфинов. Их гладкие тела легко взмывали над водой, нежась в потоках света и тучах сияющих брызг, а потом задорно ухали в морскую толщу и неслись там, в глубине, таинственными дрожащими тенями, чтобы затем снова вынырнуть и взлететь, почти к самому солнцу. Дети зачарованно смотрели на этот волшебный полёт – над морем и под ним, а Петар добродушно хмыкнул в бороду:

– Дельфины – хорошая примета. Может быть, нам ещё повезёт увидеть гиппокампов.

– Морских коней? – быстро спросила Лаура, и в голосе её чувствовалось лёгкое возбуждение.

– Их самых, ваше высочество, – подмигнул Петар, щегольски перекидывая трубочку губами на другую сторону. – Тогда уж мы точно вернёмся с богатым уловом!

– Я думала, морские кони обитают только в дальних странах! – Лаура обернулась к принцу, и глаза её ярко горели. – Ты же помнишь, что нам рассказывал тот здоровый факир на празднике? Про мифических зверей с драгоценными камнями во рту!

Марко кивнул, глядя на принцессу во все глаза, и маленькое сердце его сладко щемило. Она была абсолютно удивительной. Такая сдержанная и насмешливая с людьми, она вся вспыхивала и расцветала, лишь только речь заходила о всевозможных сказочных тварях. Словно бы в принцессе, в её серых дышащих глазах, открывалась какая-то новая глубина, от которой у Марко захватывало дух.

– Нет, принцесса, в здешних водах животные свободные, – сказал Петар, махнув рукой. – Они не хранят никаких камней и тому подобных причиндалов. Гиппокампы завсегда пасутся среди кораллов, и чем ярче риф, чем населённей он всякой подводной живностью, тем больше вольных морских жеребцов он привлекает. Мы скоро как раз будем проплывать такой.

Петар посмотрел на принцессу Млена, которая ловила каждое его слово, и, похоже, начал входить во вкус. Он накрутил ус и сказал:

– Но коли уж вашему высочеству любопытны самоцветы в пастях, слыхал я тут одну историю от бывалых людей…

Принцесса вся обратилась в слух. Эрик состроил кислую мину «опять эти отцовские байки» и хмуро уставился на дельфинов. Марко же смотрел, как свежее солнце, забираясь всё выше, зажигает в локонах Лауры дымчатые золотые всполохи. А Петар сощурил глаза и указал вдаль, где по самому окоёму расползлось неясное тёмное марево, будто родимое пятно на небе.

– Знаете, что это там такое?

– Конечно! Там Грк. Порченый остров. Никто никогда не плавает туда, – губки Лауры чуть скривились. – Мне так кажется, что мужчины просто трусы.

– Ну уж, скажете, – крякнул Петар. – Да, большинство моряков не суются на Грк, после того, как изгнанные монахи прокляли его. Но не таков был Руфус Жемчужная Борода, капитан пиратского галеона и отважный малый!

– Руфус Жемчужная Борода?

– О да! В знак каждой славной победы на море он вплетал себе в бороду по жемчужине. А побед он одержал немало! Ведь за ним гонялись все кому не лень – и нюктианцы, и флоты Перишельских королевств, а за голову его была назначена такая награда, что в миг бы сделала получившего её богаче любого правителя! Но никто не мог достать ретивого капитана.

– Не слыхал о таком, – пожал плечами Марко.

– И я, – подтвердила Лаура.

– Это потому, детки, что ваши королевские летописцы умалчивают о тех событиях, ведь никто Руфуса так и не одолел: ни Локрум, ни Млен, ни Букор, ни какая другая Перишельская твердыня… Капитан Жемчужная Борода был игрок. Он всегда плясал на острие клинка, риск давал ему силы и какую-то дьявольскую удачу. Чем больше Руфус дразнил судьбу, тем шире судьба ему улыбалась.

– Папань, ты вроде хотел рассказать про Грк, – перебил его Эрик скептически. – Что-то там такое, чего мы не знаем.

– Ну-ка цыц, сын! – нахмурил брови Петар и тюкнул его трубочкой по макушке. – Я как раз перехожу! Секрет неуловимости Руфуса во многом лежал на том проклятом острове. Наплевав на суеверия, он взял да и устроил на Грке пиратское логово, и принялся свозить туда все свои бесчисленные трофеи с разных концов света. Драгоценности, оружие, пряности, невиданных зверушек, всякую бесовскую экзотику… Брошеный монастырь на самом высоком холме острова он перестроил в крепость, хотя никто даже сунуться туда за ним не посмел бы! Боялись все! Думали, сгубит Грк Жемчужную Бороду. Сгноит – рано или поздно. Так и вышло. Прослышал Жемчужная Борода, что к восходу за Эпиотикой, в подземельях, укутанных дремучими джунглями, спрятан самый большой драгоценный камень в мире – сапфир Радамант. И охраняет тот камень неусыпно уже многие века племя полулюдей-полуобезьян.

– Ванар? – живо подсказал Марко.

– Ванар, ванар, – важно покивал Петар. – Но разве ж это удержало бы капитана Руфуса! Не мог Жемчужная Борода смириться с мыслью, что такая вещь принадлежит не ему, а прозябает в каких-то там катакомбах на краю земли. Он снарядил одиннадцать кораблей – несчастливое число для мореходов, но Руфус плевал в лицо суевериям. Одиннадцать боевых кораблей, четыре галеона и семь фрегатов, напичканных пушками и головорезами, как бочка солёными грибами! И на каждый борт он взял по одиннадцать красавиц – совсем плохой знак! Женщина на корабле – жди бе…

Рыбак осёкся.

– Продолжайте, Петар, продолжайте, – процедила маленькая Лаура.

– Речь, разумеется, о военных кораблях, ваше высочество, – глуповато ухмыльнулся тот и развёл руками. – Я на своём судне никаких предрассудков не питаю. И дома, на суше, тоже! Сами видите, вон, пареньки-то как славно ладят – мой и короля! Какие уж тут предрассудки!

– Конечно, конечно, – леденяще улыбнулась девочка.

– А зачем же он так неосмотрительно? – ввернул Марко, чтобы разрядить обстановку.

– Игрок он был, капитан Жемчужная Борода, говорю же вам. Игрок! Над суевериями смеялся. Специально поступал так, чтобы все дурные знамения нарочно на себя понавести. Показать, что они ему нипочем. Как будто бы он старался затолкать их судьбе в пасть, чтобы она опешила и подавилась своими неудачами. И ему удавалось. До поры, до времени. Напор, задор, нахальство. Люди считали его неуязвимым – и для пушек королевских флотов, и для штормов с бурями, и для ударов провидения. Руфус пересёк Эпиотическое море, удрал от левиафана, преодолел Плавучие сады и нашёл те руины в джунглях, где берёгся синий камень Радамант. Сапфир тот был вложен в пасть жуткой статуи-мантикоры. Перед смертью поверженный вождь ванар, охранявших сапфир, – старый такой, седой обезьянин – сказал пирату, что любой, вытащивший камень из пасти статуи, умрёт. И нечто вдруг так напугало Руфуса Жемчужную Бороду, что поверил он волосатому вождю. Но оставить сапфир после таких мучений не позволяла пиратская гордость. Потому он выломал статую целиком – а она тяжеленная была, здоровая, из чёрного гранита – и на тросах погрузил на корабль, не потревожив Радамант в пасти чудища. Привёз на Грк и водрузил в самой большой башне крепости. Говорят, гранитная мантикора до сих пор там стоит, и если кто осмелится проплыть близко к дьявольскому острову, тот сможет увидеть сквозь пелену ливня синеватые проблески Радаманта на верхнем ярусе башни…

– А с Руфусом что случилось? – спросил Марко, которому начинал нравится этот бесшабашный пират. – Удача так и не изменила ему?

– Эх, принц, удача всем изменяет, рано или поздно. Помер капитан Жемчужная Борода. Смерть, нелепей и не придумаешь. Напился раз ночью со всей своею шумной командой, вышел на верхнюю палубу свежего бриза глотнуть, да не устоял на ногах, кувыркнулся за борт, башкой вниз, и пошёл ко дну. Разгильдяи-матросы только на утро пропажу капитана обнаружили.

– Думаешь, это остров его сгубил? – подал голос Эрик.

– Кто знает, сынок… Монахи сильное проклятье наплели. Даже такая непробиваемая удача, как у Жемчужной Бороды, могла трещину дать. Пусть не сразу, да прохудилась.

– Дядя Петар, – послышался голосок Лауры, которая, похоже, и думать забыла о неуклюжем пассаже про женщину на борту, и вновь вся погрузилась в историю, – а мантикора с сапфиром и правда сейчас стоит на острове?

– Откуда ж мне знать! – развёл руками рыбак. – Говорят!