Ахиллесова пята

– Да ну, не рассказывай сказки, – рассмеялся Юра. – Денег уже было отмыто прилично, вот и всё. А где сейчас подружка-то? Поссорились?

– Переехала, – лаконично ответила Надя.

Они пролезли в щель между прутьями и вылезли на крышу. Солнце скрылось за облаками, и ветер больно захлестал хлестал по щекам.

На горизонте, под кучевыми облаками гудела стройка. Город разрастался, и Эйфелева башня больше не была единственной высоткой, но всё ещё оставалась одинокой. Стройка шла только в Новом городе. Великаны-краны, издалека хлипкие и неустойчивые, поднимали тяжелые грузы. Шумели эскалаторы и грузовики. Всё работало как один слаженный механизм, подчиняясь замыслу Бога – архитектора. Есть, конечно, подрядчики и прорабы, застройщики и инвесторы, но это он создал план, вдохнул жизнь в цемент, металл, стекло и краску. Он выбрал создать уродство или шедевр.

Надя тянула время, а Юра терпеливо ждал, пока она заговорит.

– Надь, пошли домой, – наконец попросил он. – Ты не обязана мне всё выкладывать.

– Столько людей замешано в этой истории… Не знаю с чего начать, – Надя рассеяно закусила щеку. – Ладно, поехали. Тебе так будет проще понять, откуда у страха растут ноги. У моей бабушки обнаружили рак в последней стадии, и скоро она перестала походить на саму себя при жизни. Я не находила себе места, когда она заболела. Всё казалось неправильным. Меня заставляли с ней говорить. Уверяли, что хоть бабушка ничего и не может ответить, лишь смотрит тупым взглядом, всё равно всё понимает. Я бормотала банальности под нос, лишь бы от меня отвязались и уходила. Мама иногда просила взять бабушку за руку или поцеловать в лоб. Я выполняла без пререканий, но мне было так противно, словно я уже целую мертвеца. Безумно сложно было переступить порог квартиры, зайти в комнату и увидеть… Это. Мне было жутко смотреть на личность, что умерла раньше тела, – Надя рассказывала отрешенно, не задумываясь, словно читала текст суфлера. – Мне стало плохо на пороге их с дедушкой дома, и он имел неосторожность сказать, что у бабушки все начиналось абсолютно также.

В один миг мой мир перестал играть по привычным правилам. Оказалось, что даже если ты чистишь зубы два раза в день и исправно делаешь зарядку, это не гарантирует здоровье и долголетие. Когда мне стало плохо, контроль потерялся надо всем. Нужно было хвататься за тонкую ниточку, соединяющую тебя и внешний мир, пока порыв мыслей не вырвет ее из рук. Реальность становилась плоской и понимаемой только мозгом и не доступной чувствам. Я могла провести рукой по шершавой коре дерева, обойти и осмотреть его со всех сторон, пожевать его зеленый горький лист, но ничего не почувствовать – лишь убедить себя в том, что он на самом деле существует.

Надя давилась воспоминаниями. Боль от прожитого ядом текла по венам. Она сглотнула и продолжила.

– Но изменился не только внешний мир, изменилась я сама. Болезнь, настоящая или мнимая, отняла у меня несколько лет. Страх и тревога выедали до последней крошки. Не было бы не дня, когда у меня ничего не болело. Тело умело удивлять, и его сюрпризы становились всё изощреннее. Странное чувство в боку сменялось тахикардией, потом вместо нее приходили боли в спине. Потом в руке. Потом в ноге. Боль металась, сменялась головокружением, тошнотой или дрожью.

Всё потеряло смысл: и вкусная еда, и Новый Год, и день рождения, и новое платье. Перестали радовать те мелочи, из которых и состоит счастье. То, что раньше давалось легко и без усилий: запоминание и понимание дат и сложных формул, умение найти глубинные связи, вычленить из произведения его смысл, превратилось в туман. Голова не хотела работать. Или работала слишком быстро, что я выдыхалась прежде, чем успевала поймать хотя бы одну из мыслей за хвост. Желание обогнать кого-то и доказать, что я лучше, выглядело глупым и нелепым и из другой жизни. У девочки, которая могла днями и ночами могла не поднимать головы от учебников, начали вызывать трудности простые вещи. Мысль о том, что завтра нужно будет умыться и поесть причиняла головную боль. Я подкармливала свой страх, пока он не поглотил меня полностью.