Статистка

Как же ты меня достал.

Таллин провожает дождем и несварением желудка от протеинового коктейля, выпитого, чтобы не сорваться и не сожрать половину фуршета на банкете после Гала. Закусив губу, расхаживаю по фойе отеля, ожидая Андрея и тренеров. Конечно, рассуждения про ястребов и стервятников – это очень хорошо и занимательно, но пока у меня нет конкретного плана действий, мой партнёр будет процветать. Я плюхаюсь на кожаный пуфик и утыкаюсь в телефон. В нём появляется новая заметка под названием «Список грехов А.Л.»

Грех номер один: ни одного чистого золота.

Абсолютно за каждой нашей победой стоят деньги, ну может кроме пресловутого «Волжского конька». На сленге фанатов, или должна ли я сказать хейтеров, мы одни из самых «грибных» спортсменов. Для людей, далёких от катания на лезвиях по замерзшей воде, объясняю: мы далеко не любители тихой охоты, просто наши элементы получают сумасшедшие надбавки, выросшие как грибы после дождя, как только мать Андрея подсуетилась.

Я задумчиво чешу голову и открываю первый попавшийся спортивный форум.

[+86; -1] Найдите уже Андрею другую партнёршу, смотреть больно, как Колесникову вместе с ним на подиум засовывают.

[+131; -29] Блатные оба, но хотя бы партнёра есть за что грибовать.

[+208; -2] Честно говоря, грибная в паре только партнёрша, сутулая как Квазимодо. Ларионов вполне заслуживает эти оценки…

Я сразу выпрямляю спину и закрываю вкладку, чтобы не узнать о себе много нового. Понятно, отмена. Если кому-то и будет плохо, то явно не Андрею. Все прекрасно знают, как широко распространено кумовство и взятничество в фигурке, этим никого не удивишь и карьеру не разрушишь. Нужно думать дальше.

Грех номер два: абсолютно хамское, потребительское отношение ко мне.

Убедившись, что никто не смотрит, приподнимаю край толстовки. Мой костлявый бок в идеальном состоянии, не битый, не крашеный как говорится… А если и в неидеальном, то кому какое дело? В узком кругу фигуристов Андрей славится своим крутым нравом, который все принимают как должно. Что поделать, в нашей стране считается, что победы возможны только через пот и кровь, поэтому сочувствия я не получу. Он действительно талантлив, что позволяет ему делать всё, что угодно. Случись это в Америке, я могла бы жаловаться на буллинг и срубить на этом немалые деньги, но здесь я окончательно превращусь в толстую, ленивую, бездарную и завистливую. Мне будет закрыта дорога и в шоу, и в тренерство.

Я начинаю нервно постукивать ногой.

То, что я смогла придумать, не считается у нас чем-то уж настолько ужасным. Из чего вытекает грех номер три: полное отсутствие грехов. Всё можно оправдать и замять. Андрей классный. Нет, правда, классный. Он не жалеет себя на тренировках, одинаково круто скатает любую тему ритм-танца, он развеселит вас в интервью и даже выручит в беде своего соперника. Если бы я ничего не знала, то без вопросов встала бы на его сторону. Но мне слишком плевать на то, какие прекрасные фигуры на льду выписывает его конек или на помощь какой-то затрапезной паре, которая даже во сне не смогла бы нас обойти.

Стерев очередную заметку, поглядываю на время: их до сих пор нет.

Опять открываю форум и печатаю сообщение в ответ пользователю skate_queen77, написавшему оду Андрею.

[21:13]

Nikogonet99: «У меня знакомая работает на катке, где он катается, постоянно слышит, как ваш Андрюша всех матом кроет ;))»

Сделал гадость – сердцу радость.

Обновляю страницу и вижу, как мой комментарий уже получил несколько минусов. Что и требовалось доказать.

Наконец двери лифта открываются, и Андрей, придерживая опирающуюся на него Лидию Васильевну, направляется ко мне. Охламонов семенит за ними, ведя за собой два чемодана. В холодном свете ламп в фойе гостиницы я словно впервые вижу свою команду. Старушке Лидочке уже хорошо за семьдесят, последнее время она всё чаще жалуется нам на плохое самочувствие, но на людях держит себя в руках. А я всё чаще выполняю для нее роль врача сборной. Померить давление? Сбегать за лекарством в аптеку и на пальцах объяснить эстонскому фармацевту, что я от него хочу? Не вопрос, ведь наша кокетка не желает, чтобы все трещали о ее предсмертном состоянии. Как она перенесет это? Мне на секунду становится стыдно. Она боится Андрея и в тайне жалеет меня. Что если хорошая порция грязи выльется и на неё… Я ещё раз кручу в голове список грехов. Не думайте, что она святая, тут таких просто нет. Лидочка не может устоять перед маленькими подарочками со стороны моего партнёра и большими со стороны Федерации. Пока в её глазах будут стоять слезы, а лицо краснеть как помидор, пухлая ручка невозмутимо пересчитает причитающуюся ей часть призовых и засунет их в свой расшитый розами кошелек. Налом Лидии Васильевне брать спокойнее.

Мой лысеющий тренер с глазами в пол один из немногих старожилов фигурного катания, не превратившихся в экспертов, капающих желчью на всех подряд. Удивительно как его ещё не перемололи и выплюнули в этом мире большого спорта. Мягкий как пластилин, с полным отсутствием внутреннего стержня, он живет работой в своём розовом мирке и выползает из стен домашнего катка только из-за нас с Андреем.

Я по-своему люблю этих старых трусливых дураков, поэтому постараюсь оставить их репутацию безупречной. В конце концов, они достойны провести свой остаток жизни, грея морщинистые задницы где-нибудь на югах, а не ютясь в однушке в Реутове.

Охламонов рукой подзывает меня к ним и, стараясь казаться меньше, извиняющимся тоном блеет:

– Тут такое дело… Назад едем поездом, а не самолетом…

Пока я придумывала план мести, в номере случился конфликт, на лице Андрея ходят желваки. Но как же он держит себя в руках, подонок! Бедный Охламонов, готовый на что угодно, лишь бы довести нас до победы. Как же он унижается перед моим партнером.

Хореограф, подрагивающая как напуганный кролик, любитель игры в строгого тренера и пирожков на ночь и я – почти тридцатилетняя танцовщица среднего уровня, правдами и неправдами вытянутая на пьедестал. Мы молчим, ожидая пока Немезида в лице Андрея скажет своё последнее слово. Мы ненавидим, боимся и одновременно зависим от него. Вместо ответа, он опять достает бутылку воды, внимательно осматривает её и делает глоток, не осознавая, что мой больной мозг уже уцепился за эту картину.

Нарва

Поезд Таллин – Москва идет около пятнадцати часов, когда прямой рейс в Шереметьево занял бы всего полтора. И всё же тринадцать часов разницы не стоят лишней драмы, но Андрея не переубедишь. Внутри меня все свербит от желания спросить, почему ему так важно прилететь в Москву как можно скорее, но в моём положении лучше не привлекать к себе лишнего внимания.

Наш большой автобус останавливается у Таллин Пасс, Балтийский экспресс уже ждет пассажиров. Лидочка протягивает нам билеты, и мы вываливаемся к выходу. Пока проходим осмотр, мне приходит сообщение от Андрея.

[22:05]

Поменьше чеши языком.

Я оглядываюсь на него и коротко киваю. Кто же эти счастливцы, которые будут ехать с нами в одном купе? Боится, что раскрою какие-нибудь секреты тренировочного процесса, ха. Хотя какие секреты вообще могут быть, катай до одурения программы и всё. Но я не удивлена, сколько его знаю, он всегда был таким.

Нас поставили в пару, когда Андрею было четырнадцать, а мне шестнадцать. Знаете, это негласное правило фигурки, когда спортсмен не умеет прыгать, его отправляют либо в пары, либо в танцы. А в тот год, сюрприз-сюрприз, я как раз стабильно падала с шести прыжковых элементов из семи. Скандала не было, мне просто сказали, что лёд у меня теперь в другое время. Меня передали, чтобы не портить статистику текущему тренеру. В пары была закрыта дорога из-за высокого роста, а матери Андрея было, по сути, всё равно кого ставить в пару к сыну. Крепкие нервы и послушание партнёрши волновали её куда сильнее, чем умение мягко скользить. Ирину Александровну не смутило даже то, что я старше (неслыханная наглость в танцах!). Такой у нас спорт, что слепить на коленке историю любви, написать пару статей о нашем внеземном коннекте легче, чем найти ту, которая будет молча терпеть. И вот в шестнадцать лет я променяла полирование льда на, как мне казалось, вполне неплохую плату за загоны Андрея. Но с каждым годом ладить с любимым сыночком становилось всё сложнее и сложнее.

В нашем купе уже сидят Елисеев и Фадеева, молодые спортсмены, не так давно ещё катавшие по юниорам. Макар сразу же жмет руку Андрею и помогает мне убрать чемодан, Лера сидит, вся сжавшись, пальцы перебирают краешек простыни. Была бы её воля, она бы пешком пошла, а не ехала с такими «именитыми, выдающимися, уникальными, единственными в своем роде спортсменами» как мы. То, как нас сегодня объявили перед показательными выступлениями, заставило передёрнуться даже Андрея.

Я искренне симпатизирую Лере и Макару и надеюсь на их дальнейшие успехи, если им хватит терпения выстоять очередь к пьедесталу. На этой Европе им зажали вторую оценку, чтобы не подпустить к нам по баллам, ведь мы первая пара страны и главные претенденты на Игры.

– Поздравляем с победой, – слишком бодро рапортует Лера, от чего мне становится грустно. Они талантливая пара, тем хуже для них осознавать, что ближайшие пару лет им нужно работать на зачетку. И нет никакого волшебного прыжка, который перенесёт из талантливых новичков в элиту.

– Угу, – Андрей не намерен продолжать разговор. Он взбирается на верхнюю полку, втыкает наушники и включает на телефоне фильм.

Мне хочется подсластить ребятам проигрыш, и я залезаю в рюкзак с игрушками, которые нам кинули на лед после проката. Покопавшись в нём, достаю маленькую плюшевую пчелу и протягиваю её Фадеевой. Она сама как хорошенькая пчёлка, совсем крохотная, смешная, с круглым личиком и короткими кучерявыми волосиками.

Лицо Леры светлеет.

– Ого, целый мешок всего, – с детской непосредственностью влезает Макар. Он выглядит словно Лерин старший брат, тоже невысокий, кудрявый и курносый.

– На, найди себе сам что-нибудь, – я даю ему рюкзак, и он с восторгом начинает копаться в нем, пока его партнёрша, заглядывает через плечо.

Андрей лежит, свернувшись, потому что рост не позволяет вытянуться целиком, идеальная укладка чуть примята. Его брови сдвинуты, а взгляд сосредоточен на экране. В отражении стекла я вижу, что никакое кино он не смотрит. Мой партнер пересматривает наши выступления, анализируя все ошибки. Запись доходит до того, момента, где я запнулась, и его глаза превращаются в щелки. Главная ошибка – это я, привязанная к нему как балласт.

– О-о-о, – Макар вытаскивает из мешка плюшевое авокадо и тыкает его в нос, посмеивающейся Лере.

Может быть, у нас тоже был бы шанс, не будь ты, идущим по головам ради золота, не будь я такой жадной до денег.

В Нарве поезд стоит сорок минут, мы выходим на перрон, чтобы немного размяться, пока наши соседи остаются в купе. Я чувствую, как совсем расклеилась, пообщавшись с ребятами. День фигуриста – это день сурка, в одних и тех же стенах катка, с одними и теми же людьми. Я настолько привыкла к грубости Андрея, к слабости и трусости тренеров, что пара часов с обычными, нормальными людьми со здоровыми партнёрскими отношениями повергла меня в уныние. Вот, значит, как может быть, когда вы работаете как одна команда, когда вы не друг против друга, а друг за друга.

Мне двадцать семь, Андрею всего двадцать пять, для партнёра в танцах это не возраст. Я устала и больше не могу здесь находиться, я готова катать на новогодних елках, давать мастер-классы, или, прости Господи, пойти на Ледниковый период. Десять лет вместе вымотали меня, постоянные диеты напрочь испортили желудок, а от стресса выпадают волосы. Я хочу уйти, хочу, чтобы Андрей отпустил меня. Он должен понять меня хотя бы раз в жизни. А я должна попытаться в последний раз найти компромисс.

Быстрым шагом направляюсь на другой конец платформы, где вовсю разминается мой партнёр. Разъезжающиеся ноги и полное отсутствие баланса на скользком перроне показывают высочайший профессиональный уровень.

– Андрей, – зову его я.

Он вынимает один наушник и ждет, что будет дальше. Я вытираю сбитые ладони о штаны и собираю всю волю в кулак.

– Послушай, я понимаю, сейчас совсем не время…