Испытание

– Значит, вот что она делает? – шепчу я. – Замораживает время?

– Да. Именно это ты и сделала с нами на те четыре месяца. И потом совершила обратное – когда мы вернулись, и время стало другим.

– И что это может означать? Я имею в виду мою способность замораживать и размораживать… – начинаю я, но Хадсон быстро перебивает меня.

– Грейс, кого еще мы знаем, кто способен замораживать и размораживать время?

– Кого еще… – Я запинаюсь, потому что меня вдруг охватывает ужас. – Я больше не хочу об этом говорить.

– Думаю, мы должны об этом поговорить, – мрачно говорит Хадсон. – Потому что из тех, кого я знаю, только она может делать то же, что и ты.

– И что это значит? – спрашиваю я, хотя гадкое сосущее ощущение в животе подсказывает мне, что я уже знаю ответ на этот вопрос.

– Точно не знаю. Но думаю, нам надо это выяснить. – Он сжимает зубы. – Грейс, возможно, Кровопускательница – единственный человек на земле, который может помочь нам отыскать Армию горгулий.

Глава 35. Давай, соберись

– Я так и знала, что ты это скажешь, – со стоном бормочу я, перевернувшись и уткнувшись лицом в подушку. – Я не хочу опять встречаться с этой женщиной. Просто не хочу, и все.

Черт, черт, черт. Мне ужасно хочется заорать в подушку, и меня останавливает только то, что я чувствую на себе взгляд Хадсона и знаю, что он уже беспокоится обо мне. Мне совсем не хочется слететь с катушек у него на глазах.

Да ладно – ведь эта женщина просто чудовище. Да, я знаю, она мне помогала – не бескорыстно – всякий раз, когда я о чем-то просила ее, но, даже если она помогала мне расхлебать кашу, разве это отменяет тот факт, что она сама ее и заваривала? Разве это отменяет тот факт, что именно она и запустила конфликт, когда сотворила узы сопряжения между Джексоном и мной?

Гибель моих родителей, гибель Зевьера и Луки, нога Флинта, душа Джексона… Все это произошло потому, что Кровопускательница вмешалась в мою жизнь.

От этой мысли я поворачиваюсь и, взяв Хадсона за руку, прижимаю ее к своей груди и заглядываю ему в глаза. Он снисходительно улыбается мне, но его улыбка кажется мне немного вымученной. Его скулы очерчены резче, чем обычно, а в его чудных глазах бушует шторм.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, хотя знаю, что это не так.

Его улыбка становится еще шире.

– Разумеется.

– Вид у тебя не очень. – Я поднимаю руку и глажу его щеку.

Он напускает на себя оскорбленный вид.

– Ух ты. Выходит, укатали сивку крутые горки, да?

Я закатываю глаза.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– В самом деле? – Он убирает с постели остатки моей трапезы, потом вдруг перекатывает меня к противоположному краю кровати и ложится сверху, так что его сногсшибательное лицо оказывается в считаных дюймах от моего.

– Ты все еще считаешь, что я плохо выгляжу? – спрашивает он, и его пальцы пробегают по моей коже, щекоча ребра.

Я так заливаюсь хохотом, что не могу ответить.

– Это значит нет? – Он щекочет меня еще сильнее.

– Перестань! – выдыхаю я, смеясь так, что на глазах у меня выступают слезы. – Пожалуйста, перестань!

Движение его пальцев замедляется.

– Значит ли это, что ты закончила оскорблять меня?

– Не знаю. – Я хватаю его за руки. – Значит ли это, что ты закончил устраивать кордебалет?

– Устраивать кордебалет? – Его брови взлетают вверх. – Похоже, кто-то здесь изучал британские идиомы. Хотя, строго говоря, я вовсе не закатывал сцен.

Черт возьми, похоже, я использовала не то выражение. А ведь я специально изучала британский сленг, чтобы произвести на него впечатление.

– Ага, ведь кто-то здесь сопряжен с британцем и думает, что ей, вероятно, следовало бы начать понимать его, когда он в следующий раз устроит кордебалет и примется сыпать сленговыми выражениями.

В его глазах вспыхивает озорной блеск.

– Думаю, ты и так отлично понимаешь меня.

– Верно, – соглашаюсь я. – Поэтому-то я и беспокоюсь за тебя, Хадсон.

– Тебе не о чем беспокоиться, – отвечает он, и секунду мне кажется, что сейчас он снова примется щекотать меня. Однако в конце концов он просто улыбается, глядя на меня с нежностью.

Я знаю, что мне следовало бы надавить на него, настоять на том, чтобы он рассказал мне, что беспокоит его. Но, когда он так смотрит на меня, когда мы на несколько минут оказываемся наедине, вдалеке от всего того дерьма, которое нам надо разгребать, мне не хочется на него давить. Мне хочется одного: прижать его к моему сердцу – и к моему телу – и не отпускать.

И я делаю это – обвиваю его руками и ногами и обхватываю так крепко, как только могу.

– Я люблю тебя, – шепчу я, уткнувшись в прохладную кожу его горла. И чувствую, как быстро бьется его сердце и как судорожно вздымается и опускается его грудь, пока он борется с демонами, о которых не желает мне рассказать.

– Я тоже тебя люблю, – шепчет он, обнимая меня.

Но в конечном итоге нам приходится вернуться к реальности, поскольку и на его, и на мой телефоны одновременно приходят сообщения. Значит, остальные уже проснулись и готовы обсуждать планы.

Хадсон откатывается, чтобы взять свой телефон, а я закрываю лицо подушкой. Возможно, если я спрячу голову в песок, мне удастся отвертеться от участия в предстоящем обсуждении. А значит, и от решений, которые я, как мне хорошо известно, должна буду принять.

– Ты же понимаешь, чем дольше ты будешь здесь прятаться, тем больше решений будет принято без тебя, не так ли? – весело спрашивает он.

– Ты говоришь это так, будто это плохо, – отзываюсь я, и мне в рот попадает наволочка.

Хадсон смеется и стаскивает подушку с моего лица.

– Отдай. – Я пытаюсь выхватить у него подушку, но он держит ее так, что я не могу до нее дотянуться. – Почему ты не хочешь посмотреть на вещи разумно?

Он ухмыляется еще шире.

– Потому что в этом вопросе я неразумен.

– Ладно. – Я опять плюхаюсь на спину и уставляюсь в выложенный белыми плитками потолок. – Мы можем отправиться к Кровопускательнице.