Желание

Но мне опять никто не отвечает.

– Неужели вы даже не попытаетесь помочь мне разработать план? – К черту остальных, думаю я, и смотрю то на Хадсона, то на Джексона. Уж они-то помогут мне наверняка.

– Дело не в том, что мы не хотим помочь, – успокаивающим тоном говорит Мекай. – Просто для того, чтобы пойти против Сайруса, нам нужен план получше, чем возможная помощь великана. Что, если мы явимся в Город Великанов и никто нам не поможет, но найдутся желающие донести Сайрусу, что мы делаем?

– Но надо же хотя бы попытаться, не так ли? – Когда никто не соглашается со мной, я не скрываю своего раздражения. – Ну а я попытаюсь. Вы можете делать что хотите… но вам придется заниматься этим в каком-нибудь другом месте, а не в моей комнате.

– Потому что мы с тобой не согласны? – спрашивает Мекай.

– Потому что я устала. Сегодня я летала к Кровопускательнице и обратно, и мне хочется одного – поспать. – Я подхожу к двери и открываю ее. – Спасибо за предупреждение. Я обеими руками за то, чтобы найти способ не дать Сайрусу навсегда погубить жизнь Хадсона и мою. Но… – Я делаю долгий выдох. – Завтра. Сегодня вечером я хочу просто съесть мой остывший сандвич с сыром, выпить газировку и лечь спать.

Секунду никто не двигается. Но затем Джексон кивком показывает на дверь, и члены Ордена выходят по одному.

Джексон тоже идет к двери, но в последнюю секунду поворачивается и устремляет на меня предостерегающий взгляд.

– Если ты будешь возлагать все свои надежды на нахождение Короны, это плохо кончится для нас всех. Нам нужен план получше.

– Я согласна, – отвечаю я. – И как только вы что-то придумаете, вы знаете, где меня искать. А до тех пор спокойной ночи. – Я смотрю на Хадсона и тоже показываю кивком на дверь. – Спокойной ночи вам обоим.

Хадсон ничего не говорит, но очевидно, что он так же недоволен, как и Джексон, когда я закрываю за ними дверь. Потому что… я чувствую, что сейчас у меня начнется полноценная паническая атака, и мне совсем не хочется, чтобы Хадсон видел ее.

Потому что я знаю точно, что Хадсон совершит какое-нибудь безрассудство – и, скорее всего, либо погибнет, либо окажется в тюрьме, в которой будет мучиться всю бессмертную жизнь, – лишь бы защитить меня.

Я надеюсь, что я выиграла достаточно времени, чтобы он оставался в безопасности до рассвета.

Глава 36. Как монстр на огонь

– Ну так что тебе в самом деле известно о Короне? – спрашиваю я Хадсона на следующий день после полудня, когда мы оба сидим в библиотеке, заканчивая работу над нашим дополнительным заданием по этике.

Оторвав взгляд от «Пира» Платона на древнегреческом, он настороженно смотрит на меня. Павлин.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну мне показалось, что ты ничего не знаешь о Короне, когда Кровопускательница заговорила о ней вчера. Но когда мы обсуждали ее с Орденом вечером, ты вел себя так, будто знаешь о ней все.

– Я знаю о ней не больше других, – отвечает он и снова начинает читать.

– Я тебе не верю. Ты сказал, что твой отец одержим этой штукой.

Отвечая на этот раз, он даже не отрывает глаз от книги.

– Так оно и есть. Он ею одержим. Но, если ты еще не заметила, нельзя сказать, чтобы мы с Сайрусом были близки.

Я жду, чтобы он сказал еще что-нибудь, но он, разумеется, молчит. Что тут скажешь, ведь это же Хадсон, а он всегда бывает немногословен, когда раздражен – хотя я ума не приложу, почему он раздражен теперь.

– Мы что, растянем это на весь день? – спрашиваю я, и у меня вырывается досадливый вздох.

Он вскидывает одну бровь.

– Что именно?

– Вот это. – Я машу рукой, показав на него, потом на себя. – Когда ты такой, как сейчас, пытаться поговорить с тобой – это то же самое, что дергать клещами клыки.

– Вообще-то, если у вампира удалить клыки, это его убьет, так что, полагаю, это все-таки не то же самое, ведь удаление клыков потребовало бы насилия. – Он картинно переворачивает страницу.

Я не уверена, что удержусь от насилия, если следующую страницу он перевернет так же. Однако я отвечаю ему:

– Я никогда не слышала про ваши клыки.

– Надо же.

Мои брови ползут вверх.

– Я думала, вампира можно убить, если загнать кол ему в сердце, а не…

– А кого бы это не убило? – Он закатывает глаза. – И вполне понятно, что прежде ты никогда не слышала про наши клыки. Думаешь, мы готовы болтать об этом направо и налево, чтобы люди смогли нас истребить?

– Да, но… – Я замолкаю, поняв, что мне нечего на это сказать. К тому же Хадсон все равно уже вернулся к своей книге. Впрочем, это меня не удивляет.

Я перевожу взгляд на свою книгу – «О душе» Аристотеля (разумеется, не на древнегреческом) – и пытаюсь сосредоточиться на моей части нашего проекта. Чем раньше я прочитаю эту книгу, тем скорее смогу дать ответ на вопрос о том, что о предмете нашего исследования по этике говорил Аристотель. И убраться подальше от Хадсона с его паршивым настроением.

Вот только я никак не могу сосредоточиться, когда он сидит рядом, молча накручивая себя. Возможно, он и понимает, что читает, когда бывает раздражен, но я с таким же успехом могла бы читать по-древнегречески. А значит, если мы не найдем способ выяснить отношения и разрядить атмосферу, то наша работа так и не будет завершена.

Только поэтому я и спрашиваю:

– Эй, что не так? – Во всяком случае, я говорю себе, что только поэтому.

Пока он не отвечает:

– Ничего.

– Это чушь, и ты это знаешь, – говорю я. – Ты игнорируешь меня, и я не понимаю, почему.

– Мы сидим за столом в библиотеке, работая вместе над заданием, и я отвечаю на все, что ты мне говоришь, – заявляет он с таким выраженным британским акцентом, что я злюсь еще больше. – При чем тут игнорирование?

– Не знаю, но так оно и есть. И мне это не нравится.

И да, я отлично понимаю, каким нелепым это может показаться, но мне все равно. Я знаю, когда меня игнорируют, даже если при этом не молчат, и Хадсон ведет себя именно так. Это несправедливо, ведь вчера вечером я всего-навсего не захотела выбивать его из колеи, когда сама совершенно расклеилась.

– Да, трудно быть горгульей. – Он опять многозначительно переворачивает страницу, и я выхожу из себя.

И, не дав себе возможности передумать, я подаюсь вперед и спихиваю его книгу со стола на пол.

Я ожидаю, что он разозлится, спросит, какого черта. Но вместо этого он просто смотрит на меня, потом на свою книгу и опять на меня. И говорит:

– Тебе не нравится Платон?

Я стискиваю зубы.