Всем я вам сообщаю, что здоровье мое пока, слава богу, хорошее и ученье мое солдатское идет своим порядком. А живу я теперь в городе Нерчинске в казарме, и всего нас, молодых солдат, прислали сюда в батарею только с наших краев восемьдесят человек.
Ехали мы очень долго, двадцать пять дней, и все Сибирью. Вот где просторно! Городов и сел мало, а все больше горы и густой лес. В горах тех золото копают, а по лесам пушного зверя бьют. Житель здешний, видать, в избытке. Дома бревенчатые, под тесовой крышей. Кругом, даже в лесу, изгороди, и домашнего скота много.
Забайкалье, где мы теперь служим, тоже богатая сторона, но уж больно студеная и бесснежная. Выйдешь на двор – и сапоги замерзают, и голенища у них сразу точно деревянные. Больше пятидесяти градусов бывают морозы.
Забайкальские крестьяне (их здесь зовут гуранами, а то есть еще староверы сосланные) занимаются хлебопашеством и скотоводством. Рогатый скот у них мелкий и немолочный. Хлеб едят ржаной и пшеничный.
Хотя мы и ехали от Орловской губернии до Нерчинска долго, но до конца России не добрались. Можно сказать, отсюдова начинается и река Амур, которая больше трех тысяч верст длиною, и в ней пропасть разной рыбы.
Еще раз желаю всем вам доброго здоровья. Напишите мне подробное письмо».
Новобранец кончил и сказал:
– Хорошо.
– Нет, не совсем хорошо, – остановил его Подковин. – Садись и перепиши своей рукой все письмо, да не забудь имена и отчества поставить. Когда будешь переписывать, то больше своих слов вставляй…
3
Через неделю Подковина вызвали в канцелярию батареи и поручили ему переписку ведомостей довольствия. Старший писарь в первый же день сказал ему:
– Прочти уставы воинской службы, и ты будешь знать словесность лучше своего дядьки, да, пожалуй, и фельдфебеля.
Каждое утро, до девяти часов, Подковину все же приходилось быть и на занятиях словесностью. Его коробили ненормальные отношения между учителями и новобранцами. Во всей казарме не было ни одного вдумчивого дядьки, который бы любовно передавал свои незначительные знания по уставу строевой службы. Все они были с грубыми, словно окаменевшими, лицами. Только злоба отражалась в их взглядах. Они говорили или кричали хриплыми голосами.
Дядька того десятка, в котором числился Подковин, имел одну «лычку» на погонах, то есть был бомбардиром. Только этой лычкой он и отличался от остальных.
Вначале дядька круто взялся за Подковина: заставлял делать прыжки, повороты, опрашивал о чинах и именах ближайших начальников. Все его требования, не выходящие из рамок программы обучения молодых солдат, Тихон выполнял быстро и отчетливо. Но по лицу дядьки было видно, что он все-таки недоволен. В его приказаниях сквозило желание выставить Подковина перед всем строем в смешном положении, и Тихон насторожился. Впоследствии оказалось, что дядьки и фейерверкеры не любили грамотных подчиненных, а Подковин для казармы был «белой вороной».
Недоброжелательность дядек к Тихону усилилась после первых дней пребывания его в канцелярии. Они следили за ним, прислушивались к его разговорам с товарищами.
Однажды, по заведенному порядку, все встали рано утром, начистили сапоги и заправили постели. На дворе стоял сорокаградусный мороз. Окна промерзли снизу доверху. Несмотря на все старания новобранцев, сапоги их не получали надлежащего блеска.
Обучение в строю вел младший фейерверкер Осипов – отделенный начальник четвертого взвода.
– Смирно! – скомандовал дядька.
Отделенный, выпятив грудь, подошел к шеренге молодых солдат.
– Здорово, ребята!
– Здравия желаем, господин отделенный!
Младший фейерверкер быстро прошелся вдоль строя.
Новобранцы не спускали с него глаз. От правого фланга он повернул обратно и насупился, устремив взгляд на ноги солдат.
– Почему сапоги плохо вычищены? Лодыри! Рассчитаться на первый-второй!
Прошло полминуты.
– Первые – направо, вторые – налево!..
Солдаты повернулись и очутились лицом к лицу.
– Ударьте друг друга по щекам!
Подковин получил пощечину от солдата, стоявшего напротив, но его бить не стал. Отделенный подскочил к Тихону:
– Бей!
Тихон по-прежнему стоял, вытянувши руки по швам.
– Направо! Два шага вперед!
Подковин вышел из строя.
– Коневязов, иди сюда! Ударь Подковина.
Тот-ударил слегка.
– Бей сильней! – скомандовал фейерверкер.
Коневязов ударил сильнее. Подковин сказал:
– Господин отделенный, доложите взводному о моем избиении в строю.
– А, ты жалуешься?!
– Да, я буду жаловаться и требовать, чтобы вы были наказаны.
– Почему же ты не бил своего соседа, раз я приказываю? – хрипло спросил фейерверкер,
– Я знаю, что ваше приказание незаконно, а следовательно, стал бы отвечать вместе с вами. Зачем мне это?
Наступила тишина. Все вытянули шеи. Отдельный побагровел.
– Что будет мне, если я закачу по уху покрепче?
Приподняв плечи, отделенный подошел к Тихону и поднял правую руку.
– Лишитесь звания и попадете в дисциплинарную роту, – громко ответил Подковин, обрадовавшись вопросу.
Рука фейерверка опустилась, и он отступил шаг назад.
– Доложите подробно! – выкрикнул Тихон.
– Ишь, разошелся! Не беспокойся, доложим о твоем неповиновении…