Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 2. Круг победителей

В то же время, как сомневаться в возможности всего самого невероятного, что только может прийти на ум? В том числе в вашей персональной способности творить все, что только может прийти на ваш конкретный ум? Сомневаться в этом – все равно, что сомневаться во Всемогуществе Всевышнего.

?

Что же касается ощущения удовлетворенности, смирения, это, скорее всего бесовские ловушки… если вы в миру и у вас обязательства, конечно. Вы, например, молитесь-молитесь, ходите в храм, ставите свечки на последние копейки, исповедуетесь, каетесь, причащаетесь, в итоге приходите в состояние абсолютного покоя, умиротворения и…обнищания.

А потом в один день, на выходе из храма вам показывают, буквально тычут вас носом в сторону парней, разъезжающихся по домам после службы на классных тачках. И вы удивляетесь, почему так? Неужели именно так должно быть по истине? Вы ведь точно знаете, что храм и его служители на полном самофинансировании, то есть на финансировании прихода.

Спрашивается, разве не лучше, не честней, вместо покупки крутого авто на те же деньги открыть приют, например, или ночлежку для бомжей и бывших зеков, или благотворительную столовую? Наконец, поделиться с сельскими храмами – священникам там гораздо беднее живется; или устраивать летние лагеря тем, кто не может позволить поездки на моря??..

Раз деньги есть, и доходы оказываются выше прожиточного народного минимума.

А то получается, ты молишься, отдаешь свое время, силы, жизнь, деньги… и кому? Церкви? А кто в церкви верховодит? Бесы?

?

Бесы! Эти бесы чувствуют себя в церкви ничуть не хуже, чем в любом другом месте. Там они говорят с тобой даже четче, чем в сортире.

В сортире бесы молчат. Никогда ни один бес не говорил со мной в туалете. Зато в церкви…

рта не закрывают!

Или лекции йогов об аскетизме… тоже умиляют. Но попробуйте найти хоть одного йога без твердого прейскуранта цен на асаны. Какой же он аскет с такими бабками?

Так что, если вы начинаете испытывать чувство удовлетворенности, умиротворения, а в вашей кастрюле пусто и в доме шаром покати, вы точно в бесовской ловушке, как рабы пашете, черт знает на кого. Может это судьба ваша, не исключаю, если вы, к примеру, монах или мирянин-одиночка, но если у вас семья…

Разгадать, что вы попали в плен, тем более освободиться из него, не так-то легко, даже таким как я.

?

Говорю «даже», потому что с раннего детства дружила со своей интуицией. Но это не уберегло меня от жизненных невзгод, психологических, психиатрических и любых иных ловушек и не приблизило к тому, что принято называть просветлением или освобождением, или мудростью.

Может, потому что я не применяла получаемые таким путем знания, но смотрела на них, как на проплывающие в небе облака. Приведу два примера работы моей интуиции; оба – из детства.

Когда мне исполнилось семь лет, я начала учить младшую сестру преодолевать грусть. Трудно поверить, но Марине всего пять, а она в глубокой печали, без причины, почти всегда. Я объясняла сестре, что даже если ей очень-очень грустно и она не знает почему, нужно просто повторять приятные слова, вроде «спасибо», «все хорошо» или «я счастливая» и со временем настроение улучшится….

Теперь некоторые называет эти упражнения аффирмациями.

?

Сколько себя помню, любила танцевать. Стоило зазвучать музыкальным аккордам, любым, я бросала свои занятия, любые, и принималась упражняться перед зеркалом, «танцевать балет», прыгая, кружась и так далее. Балет, потому что во времена нашего детства и юности по радио и телевизору звучало много классики.

Но вот передача заканчивалась, я оставалась без музыкального сопровождения, пыл угасал, а желание стать красивой, стройной оставалось. Тогда я принималась делать зарядку. Но сухие упражнения – приседания, повороты и прочее – не приносили радости. Однажды, вспомнив ежедневную утреннюю гимнастику по радио, меня взяла досада. Подумала, почему нельзя делать те же упражнения под современную ритмическую музыку?

В следующий миг ритм и пластика вошли в меня, буквально, взламывая мое физическое тело, проникая в него мелкими, очень приятными осколочками и, одновременно, словно продувая меня бесчисленными пузырьками наисвежайшего чуть прохладного воздуха. Происходящее сопровождалась музыкой; она звучала в коже, под кожей, по всей поверхности тела и в глубине его. В тот же день я легко села на шпагат и сделала мостик.

А затем, в восьмидесятых, все мы услышали о Джейн Фонда и аэробике.

?

Как видим, определенного рода предрасположенность к нестандартным способам получения информации обнаружилась уже в раннем детстве. Так что и моя религиозность и общение то с ангелами, то с архангелами, то с вестниками беды – не знаю, почему их так называют – эльфами, джиннами и, конечно, дьяволом, – куда же нам без него, – в каком-то смысле были вполне ожидаемы.

Этот дьявол. Он меня таки жестко напряг, сопровождая неотступно весь описанный в этой книге период. О встрече с ним рассказ впереди, но сначала о знакомстве с двумя джиннами…

Это случилось днем, где-то между 2003-м и 2005-м годами. Они пришли не в сумерках и не перед рассветом, не пробрались ночью, как дьявол, но средь бела дня. Я почувствовала сильную слабость и легла на пол. Затем погрузилась в состояние чем-то напоминающее нокаут, но тут я видела. В комнату вошли трое; Алекс шел впереди.

Он привел с собой двух мужчин, один из которых ощущался не только старшим по возрасту, но и главным. Алекс хотел, чтобы тот осмотрел меня: главный был кем-то вроде доктора, гинеколога. До осмотра, которому не могла противиться, поинтересовалась у «доктора»: «Вы кто?» Он тут же представился джинном. «Я джинн», – сказал он просто.

Помню его руки, с длинными, сантиметров пятнадцать-двадцать, гибкими пальцами-щупальцами, с большими подушечками на концах.

Непосредственно перед осмотром, я отключилась полностью; от страха захотела лишиться чувств.

Глава 6

К тому времени у меня уже был негативный опыт общения с гинекологом во плоти, страшной женщиной с «большим опытом работы» и длинным пинцетом. Она делала мне большой аборт, но неудачно – плод продолжил развиваться.

Аборты делаются в абортарии, кто не знает. Я, например, сначала не знала об этом, но даже узнав, побоялась идти к незнакомым, пошла к разрекламированным. Сделала это несмотря на предупреждение участковой, что аборт – сложная манипуляция, равная полостной операции.

В моем случае аборт отягощался опухолью. Наблюдала ее у «страшной женщины». Именно из-за опухоли не могла делать мини-аборт и вообще не должна была его делать, но рекомендовалось рожать… хотя и рожать тоже было нежелательно.

В общем, параллельно с лечением опухоли, я договорилась об аборте. Заплатила как положено, но аборт, с давно запрещенным в стране анестезирующим препаратом, не удался. И тогда я вернулась в отделение, довести начатое до конца – другие врачи отказывались браться за исправление чужой ошибки. К слову, тогда я впервые столкнулась с корпоративной солидарностью врачей и тем как они интерпретируют понятие врачебной этики…

Мой второй заход на аборт начался с неприятности. Главный врач больницы, тоже гинеколог, зайдя в процедурный кабинет по каким-то своим делам, сразу поняла, что готовится подпольная, левая манипуляция. Она подошла ко мне и по праву руководителя пожелала осмотреть.

?

Опять же, к слову, никого не осматривали сразу семь гинекологов? В моем городе, в том отделении, оказалось, раз в неделю проходит осмотр с участием ординаторов. В эти дни все гинекологи отделения – их может быть и больше семи, как придется – разом лезут к вам внутрь. Вы лежите в кресле, в абсолютно беспомощном состоянии и к вам выстраивается очередь. Сначала вас смотрит врач, потом главный врач, у них одно зеркало на двоих; затем подходит ординатор, ставит свое зеркало, смотрит, говорит, что видит, извлекает зеркало; следом подходит другой ординатор, вновь ставит зеркало, – молодежь учится ставить зеркала, – говорит, что видит и вновь извлекает зеркало; и так далее…

Ну да, ординаторам надо же на ком-то учиться. На ком же еще учиться, кроме как не на пациентах государственной бесплатно-платной больницы.

?

Каждое утро в гинекологии начиналось с криков главного врача. Затем она шла орать в другие отделения – их она любила меньше гинекологического, поскольку сама была по специальности гинеколог. Ее возвращение в отделение всегда сопровождалось ором, затем она заходила в операционную и наступала тишина. После операций она уже не кричала, час-другой посидев в ординаторской, шла домой спокойная, часто с цветами, всегда с пакетами, полными даров от благодарных бесплатных пациентов.

Когда главврач скомандовала: «Расслабьтесь!» – я еще больше напряглась и зажалась. Главную это очевидно разозлило, но она закончила осмотр, сказала: «Большая опухоль, надо оперировать», – и ушла.

Моя лечащая и главная соперничали; они конкурировали между собой много лет. Потому моя «страшная» тоже разозлилась.

– Неужели так трудно расслабиться? – спросила она как-то мерзко улыбаясь.

Жалко улыбаясь в ответ, я ответила:

– Я такая.

– Ах, ты значит такая? – сказала она мне, и… наказала не только полуметровым пинцетом с тампоном, который засадила в меня, но и вторым неудачным абортом, приведшим к кровотечению, температуре и третьей чистке…

Боже, не приведи мне снова жить на этой Земле без доброго, заботливого мужа…

?