Зима Муми-тролля

И вдруг он заметил кое-что. С цепочкой его следов пересеклась цепочка следов помельче. Муми-тролль долго стоял и смотрел на них. Кто-то живой проходил через лес не больше получаса назад. Вряд ли он успел далеко уйти. Этот кто-то шёл в долину и был меньше, чем сам Муми-тролль. Следы почти не проваливались в снег.

Муми-тролля бросило в жар от ушей до кончика хвоста.

– Подожди! – закричал он. – Не бросай меня!

Он побрёл по снегу, спотыкаясь и издавая жалобные звуки, и тут его охватил страх темноты и одиночества.

Этот страх, видно, прятался где-то с того момента, как Муми-тролль проснулся в спящем доме, но только теперь Муми-тролль достаточно осмелел, чтобы испугаться по-настоящему.

Он больше не кричал – боялся остаться без ответа. Он не смел поднять морду от следов, которые едва виднелись в темноте. Он брёл, полз и жалобно подвывал.

И внезапно увидел свет.

Это был маленький огонёк, но он наполнил весь лес ласковым оранжевым сиянием.

Муми-тролль успокоился. Он забыл про следы и медленно пошёл вперёд. И шёл, пока не увидел, что в снегу горит обыкновенная стеариновая свечка. Вокруг неё высился слепленный из снежков островерхий домик. Снежки были прозрачные и светились оранжевым, как абажур ночника у него дома.

За фонарём кто-то выкопал ямку в сугробе и лежал в ней, глядя в суровое зимнее небо, и насвистывал – тихо, себе под нос, но насвистывал же!

– Что это за песня? – спросил Муми-тролль.

– Это песня про меня, – донеслось из сугроба. – Песня про Туу-тикки, которая слепила из снега фонарь. Но припев будет совсем про другое.

– Понятно, – сказал Муми-тролль и сел в снег.

– Ничего тебе не понятно, – заметила Туу-тикки дружелюбно и приподнялась, так что стала видна её полосатая красно-белая курточка. – В припеве поётся о том, что понять невозможно. Я как раз думала про северное сияние. Неизвестно, правда оно есть или только кажется. Ничего-то мы толком не знаем, и от этого мне спокойнее.

Она снова опустилась в свою ямку и стала смотреть в небо, уже совсем чёрное.

Муми-тролль приподнял нос и увидел северное сияние, которого не видел до него ни один муми-тролль. Оно было синее, белое и немножко зелёное и колыхалось длинными складками, занавешивая небо.

– Оно правда есть, я его вижу, – сказал Муми-тролль.

Туу-тикки не ответила. Она подтянулась к фонарю и достала из него свою свечку.

– Заберём домой, – сказала она. – А то всё равно придёт Морра и усядется на неё.

Муми-тролль покивал. Морру он видел один-единственный раз, августовской ночью, давным-давно. Она забилась под куст сирени, ледяная, серая, и просто смотрела на них. Но как смотрела! А когда ушла, оказалось, что там, где она сидела, замёрзла земля.

Муми-тролль задумался: не оттого ли и случилась зима, что десять тысяч морр вдруг взяли и разом уселись на землю? Но он решил поговорить об этом потом, когда познакомится с Туу-тикки поближе.

Пока они взбирались на холм, в долине посветлело, и Муми-тролль увидел – вышла луна.

Муми-дом спал в одиночестве за мостом. Но Туу-тикки свернула через пустой сад к западу.

– Здесь росли яблоки, – сказал Муми-тролль, чтобы поддержать разговор.

– А теперь здесь растёт снег, – рассеянно заметила Туу-тикки, продолжая путь.

Они вышли на морской берег, где была одна сплошная темень, и осторожно ступили на мостки, ведущие к купальне.

– А здесь я всегда нырял, – шепнул Муми-тролль, глядя на жёлтый изломанный тростник, торчащий из-подо льда. – Однажды я прогрёб под водой целых девять раз. Тогда было тепло…

Туу-тикки открыла дверь купальни. Она зашла внутрь и поставила свечу на круглый столик, который Муми-папа выловил из моря давным-давно.

В восьмиугольной купальне всё было как раньше: пожелтевшие доски с «глазка?ми» сучков, красные и зелёные стёкла в маленьких окнах, узкие лавки, шкаф для купальных халатов и резиновый хемуль, которого никогда не удавалось надуть до конца.

Всё было точь-в-точь как летом. И всё же что-то изменилось. Непонятно.

Туу-тикки сняла шапочку, и та тут же вскарабкалась по стене и сама повесилась на гвоздь.

– Вот бы и мне такую, – сказал Муми-тролль.

– Тебе вообще не нужна шапка, – ответила Туу-тикки. – Шевели ушами, тогда не замёрзнешь. А вот лапы – другое дело.

Два шерстяных носка прошествовали по полу и предстали перед Муми-троллем.

Тут же вспыхнул огонь в трёхногой железной печке, и под столом кто-то тихонько заиграл на флейте.

– Она стесняется, – объяснила Туу-тикки. – Поэтому играет из-под стола.

– А почему её не видно?

– Они такие застенчивые, что стали невидимыми, – сказала Туу-тикки. – Землеройки-бурозубки, их тут восемь. Делят со мной кров.

– Это папина купальня, – заметил Муми-тролль.

Туу-тикки серьёзно посмотрела на него:

– Отчасти ты прав, а отчасти нет. Летом она папина, а зимой – Туу-тиккина.

В горшке на железной печке закипело. Крышка приподнялась, ложка помешала суп. Вторая ложка добавила в него соли и плавно вернулась на подоконник.

К вечеру мороз усилился, в красно-зелёных окошках ярче заблестела луна.

– Расскажи мне про снег, – попросил Муми-тролль, присев на папин облезлый садовый стул. – Я что-то ничего про него не пойму.

– Я тоже, – сказала Туу-тикки. – Кажется, что он холодный, но если построить из него дом, внутри будет тепло. Кажется, что он белый, но может быть и красноватым, и синим. Он бывает и мягкий-премягкий, и твёрдый как камень. Ничего нельзя сказать наверняка.

Тарелка рыбного супа осторожно проплыла по воздуху и опустилась на стол перед Муми-троллем.

– Как твои бурозубки научились летать? – спросил Муми-тролль.

– Слушай, – сказала Туу-тикки. – Не стоит задавать столько вопросов. Некоторые любят хранить свои тайны при себе. Думай поменьше про бурозубок, и про снег тоже.

Муми-тролль принялся за суп.

Он ел и задумчиво смотрел на угловой шкафчик. Как приятно знать, что там висит его собственный старый халат, что посреди всего этого нового и тревожного есть что-то надёжное и домашнее! Он помнил, что халат синий, с оторванной петелькой и в кармане должны лежать очки от солнца.