Летняя книга

У прибрежной прогулочной тропки она остановилась, поглядела налево, потом направо, но ни одного автомобиля не было видно. Она сказала:

– Теперь можно перейти дорогу!

Миссис Моррис ждала, что услышит больше о ее внуке, но миссис Хиггинс сказала только, что небо сегодня золотистое, и спросила, была ли она на борту «Баунти». Если она идет туда впервые, ей лучше пойти одной.

– Я подожду тебя на воздухе, – сказала миссис Хиггинс. – Там есть удобная скамейка и клетка с маленькими обезьянками.

Заплатив за билеты в кассе, они словно бы вошли на остров Таити, напоминающий мечту, – остров маленький, но очень романтичный. В густой субтропической зелени раскинулись хижины, крытые пальмовыми листьями. Там можно было найти все те сувениры из раковин, кораллов, лавы, бамбука или алебастра, каким только может придать форму превратное, но страстное стремление к красоте. И над всем этим пространством витал сладкий, удушающий запах смазанного маслом дерева.

Наполовину скрытые кустами, виднелись домики, где находились туалеты, а также кафе и буфеты, где можно было освежиться, где продавались соки, разные напитки, фрукты и конфеты. Красивая и очень нарядная девушка предлагала сувениры – маленькие пиратские суденышки и пластмассовых русалок.

– Здесь я и сяду, – сказала миссис Хиггинс. – Не экономь время, ведь здесь можно многое посмотреть.

У обезьянок в их клетках были шарообразные белые мордочки с черными глазенками и черным же носиком, маленькие меланхолические черепушки-скелеты. Миссис Моррис пошла дальше, она видела тотемные столбы и аутригер[27 - Аутригер – академическое гоночное судно с уключинами для весел за бортом (мор.).], полностью облепленный иглистыми глубоководными раковинами, и остановилась перед фигурами из фанеры: «Я на Южном море»[28 - Южное море – устаревшее название Тихого океана.] – гласила надпись под одной из них, две другие оказались «таитянцем и таитянкой в натуральную величину». Он – в синем мундире, а она – в юбке из полос лыка. Головы ни у одного из них не было. За пятьдесят центов можно было отдать им свою собственную голову и сфотографироваться.

А теперь, только теперь Элизабет Моррис подняла глаза и стала рассматривать «Баунти». Она ничего не знала о кораблях, но видела, что это судно изумительно красиво. Золотистая и темно-сине-черная, высоко на фоне неба поднималась в невообразимой красоте парусная оснастка корабля. И берег вокруг миссис Моррис исчезал, когда она шла к ожидающему ее «Баунти».

Джо стоял у сходней. На голове у него красовался венок из пластиковых орхидей.

– Привет! Алоха! – сказал он с легкой профессиональной улыбкой и протянул ей искусно сделанный цветок гибискуса. Однако цветок был жесткий и вызывал неприятное ощущение в руках.

– Привет! – поздоровалась миссис Моррис. – Разве не на Гавайях говорят «алоха»? Так же приветствуют и на Таити?

– Не знаю, – ответил Джо. – А что? Это так важно?

Стало быть, это был тот самый Джо с мотоциклом, Джо, которого любила Линда. Миссис Моррис сняла солнцезащитные очки и объяснила, что он абсолютно прав: приветствие имеет ценность само по себе и в переводе не нуждается, после чего она поднялась на борт.

Автобус с туристами из Таллахасси[29 - Таллахасси – город на севере штата Флорида, в 40 км от Мексиканского залива.] еще не пришел, и она оказалась одна на палубе. Просторная лощеная палуба в ее мирной протяженности и законченное, совершенное соответствие ее частей вызвали восхищение Элизабет Моррис. Наконец-то она увидела вокруг себя планомерность в чистом виде, мир, исполненный окончательного, не подлежащего пересмотру или отмене смысла. Здесь не было ничего случайного и ничего ненужного.

Испытывая почти благоговейные чувства, миссис Моррис спустилась вниз в трюм. Застывшее низко над горизонтом солнце окрасило кормовую часть судна темно-золотистым сиянием. Нигде, и она это прекрасно понимала, так не обихаживают место, где живешь, как на корабле. Каждая деталь была искусно выточена и отделана, каждая поверхность тщательно отполирована, беспредельно чиста, а медь и дерево отливали цветом меда или коричневого лоснящегося сиропа. Высоченные окна отбрасывали четырехугольный сноп света аж к самым ногам. «А когда умрешь, – с внезапно проснувшимся интересом подумала миссис Моррис, – когда, стало быть, покинешь свою комнату…» Пожалуй, было бы возможно – да, это мысль – оставить им сверкающую пустотой комнату, освобожденную от всяких вещей и чистую, как палуба. Ничего пролитого, никакого беспорядка – признака того, что тянется следом за исполненной усталости жизнью, за привычкой и забвением, этим мусором проведенных дней, позорной слякотью бытия.

Внезапно ей пришли на память слова: «Что-то медленно трещало в корпусе корабля» – предположительно, цитата из какой-то приключенческой книжки, одной из тех, что она так любила читать…

Она прошла дальше в идеально ухоженное помещение и увидела неподвижного и озабоченного капитана, склонившегося над картой. Он опирался руками на стол. Он был из воска.

«Нет», – прошептала Элизабет Моррис.

Повернувшись, она поспешила стыдливо убраться отсюда прочь, прочь от этого странного корабля, где и нашла всех этих корабельщиков, одного за другим застывшими в позе напряженной бдительности, страха или гнева, нашла их всех – давным-давно почивших в бозе и непристойно воплощенных в воске.

Миссис Моррис охватил страх, она хотела поскорее подняться на палубу, но не смогла найти лесенку. Наверху, на потолке, включились громкоговорители – звуки, похожие на гавайскую гитару, размягчающие душу, неотшлифованные звуки, будто падающие на нее сверху…

Она попала в полосу голубоватого света неоновых ламп, и там, в своей каморке, при свете собственного своего прожектора лежал он, умирающий в одиночестве человек с открытыми глазами и разинутым ртом. Одна рука свисала с края койки, желтая, ужасающая, поросшая черным волосом рука. Он уронил свою фляжку, и темная жидкость призрачным иллюзорным потоком выливалась из нее, растекаясь по полу.

Обернувшись, миссис Моррис обнаружила лесенку. Поднявшись вверх на палубу и взявшись за перила, она оперлась лбом о свою руку.

– Алоха! – произнес Баунти-Джо. – С вами все all right?[30 - В порядке (англ.).]

– Да, all right, – ответила миссис Моррис.

Она попыталась разглядеть Ханну Хиггинс и скамейку возле обезьяньей клетки, но с пирса струился поток людей, мешавших ей видеть.

– Старой даме сделалось худо, – сказал Баунти-Джо. – Она уехала домой. Я раздобыл ей машину.

– Ей было очень плохо?

– Не знаю. Она не захотела, чтоб я ее сопровождал. Я бы охотно проводил ее, я это делаю часто. Такое случается здесь все время, уж поверьте мне!

– Абсолютно верно, – согласилась миссис Моррис. – Алоха!

На обратном пути ей попалось множество белок. А на веранде почти все места были заняты.

– Никакой опасности, – заверила ее мисс Фрей. – Ханне Хиггинс лучше, у нее есть все необходимое. Но долгие прогулки неразумны… я ведь говорила, что вам надо отправиться в парк, а не на берег, это слишком далеко.

Миссис Моррис поднялась вверх по лестнице и, постучавшись, сказала:

– Это всего лишь я!

– Войдите, войдите! – ответила Ханна Хиггинс.

Она лежала под покрывалом. А виновниками белых кругов под ее глазами были лишь пальмы.

– Ведь смотреть вверх нельзя, это вредно. Я знаю, что это вредно. Но сейчас меня немного вырвало, и стало легче. Ну как тебе кабинет восковых фигур?

– Он сделан очень искусно!

Миссис Хиггинс устроилась поудобней в кровати и стала смотреть в потолок.

– Странные дыры… – сказала она. – Мне не очень по душе кабинет восковых фигур, но корабль нравится.

Миссис Моррис медленно ходила по комнате… сколько тут фотографий и разных безделушек! Слишком много свидетельств о путешествиях и видов тропических красот… А на самой середине стены – большое бархатное панно с изображением дельфинов на фоне солнечного заката: они были забрызганы каким-то жиром.

При виде всего этого трудно было поверить, что миссис Хиггинс собственноручно выбирала предметы убранства. У нее ведь был внук, игравший на трубе; возможно, имелся и другой – моряк…

– У меня четырнадцать внуков, – произнесла со своей кровати миссис Хиггинс. – Вот здесь их фотографии, а вот там фотографии их родителей. Но тебе эти фото не так уж много скажут, если я не объясню, кто есть кто. Они все нормальные ребята. – И добавила: – А моряк выучится на капитана.

Миссис Моррис переходила от одной картины к другой и наконец, подойдя к кровати, спросила, какую музыку любит и играет внук Ханны – трубач.

– Рок, – устало ответила миссис Хиггинс. – Противный рок! – Она закрыла глаза.

Немного погодя Элизабет Моррис отправилась в свою комнату и там вновь наложила слой синей краски на брови, слой еще более синий, чем раньше.

5

Миссис Рубинстайн сушила высоко поднятые в сложную корону седые волосы у своей парикмахерши. Заполнившая собой весь стул и утончавшаяся снизу вверх, словно кит, она, с ее округлой спиной, которую обретаешь в процессе долгой жизни, выглядела все же очень статной. Мысли ее – великие и мрачные – были обращены в прошлое и вращались, как всегда, вокруг собственной семьи, ее громадной и далекой ныне семьи.

Миссис Рубинстайн была женщиной сильной и властвовала над своими близкими во втором и даже в третьем поколениях. Но все ее близкие жили уже самостоятельно и, казалось, справлялись с жизнью, поскольку она так редко слышала о них в последнее время. Или же они, возможно, помалкивали, потому как дела у них шли плохо. Однако, как бы там ни было, она постоянно воспринимала их всех лишь как сгусток бестолковой энергии на мрачном фоне, напоминавшем гравюры из Библии, гравюры, преисполненные ночных и могучих световых контрастов, изображающих детей Израиля, бредущих по пустыне, или танцующих вокруг золотого тельца, или радующихся на земле Ханаанской.

Она думала о том очень длительном времени, когда ее воля и интеллект формировали новехоньких Рубинстайнов, а также тех, на ком они женились, а также за кого выходили замуж или с кем разводились. Оценивая таким образом свое время, когда она блистала и ощущала свое влияние, дававшее цепную реакцию вкупе со склонностью своих родичей отправляться в иноземные страны, все более и более чуждые и отдаленные, и там продолжать посеянное ею, миссис Рубинстайн казалось, будто она несет с собой, как тяжкое бремя своего семени, весь земной шар.