Россия и современный мир №2/2012

1. До семнадцатого года. С Андрея Боголюбского до Ивана Грозного (XII–XVI вв.) складывается, с большими перерывами существованием иных властных моделей, уникальный феномен моносубъектности. Суть этого явления в том, что власть – единственная социальная субстанция, все остальное – функции. Исторически это называется самодержавием. Здесь источник власти в ее носителе. Поэтому она не только самодержавная, но и самозванная. До Павла I все русские цари – самозванцы. То есть в определенную эпоху самодержавие предполагает самозванничество. Следует обратить внимание на то, что наряду с моносубъектностью русская власть принимает наиболее эффективный, как считают специалисты, способ трансляции – примогенитуру («от отца к старшему сыну»). Точнее, преемство, наследование развились от лествичного принципа («старший брат – младший брат») до примогенитуры. Важнейшим ограничителем власти была религия (Бог). Наряду с Ним в различные периоды существовали и иные ограничители. Так, с середины XVI в. по конец XVII ими были Земские соборы.

Своей экстремы власть–моносубъект достигла в двух ее персонификаторах – Иване IV и Петре I. Последний нанес страшный удар по ограничителям. Он секуляризировал власть и отменил обычай примогенитуры. Как хорошо известно, наследника престола, согласно Указу императора от 1721 г., назначал сам венценосец. Иными словами, источником формирования власти был ее носитель на данный момент. Однако живая жизнь подправила Медного всадника. В дело «назначения» царей вмешалась русская гвардия – вооруженный авангард аристократии. Они-то и были весьма реальным ограничителем власти в XVIII в.

Автором важнейшей реформации власти–моносубъекта стал Павел I. Его «Учреждение об императорской фамилии» 1797 г. превратило примогенитуру из отброшенного обычая в господствующий институт и закон трансляции власти. Собственно говоря, это было первое правовое обрамление русского кратоса. Вследствие этого самодержавие избавилось от самозванничества. Конституция 1906 г. включила этот документ Павла в свой состав – первой, главной, статьей. Сама же она создала политико-правовую конструкцию, в которой власть начинала терять свой моносубъектный, субстанциальный характер. Во всяком случае, была существенно ограничена, возникали узлы новой власти (властей).

Вдогонку напомним: власть последние три столетия принадлежала династии Романовых. Это было их внутреннее дело. Власть была отграничена от всех остальных институций и людей, т.е. этим и ограничена. Вместе с тем общество уже свыклось с идеей разделения властей. Смысл которой не только в идее разделения, но и в том, что никакой Власти-Субстанции вообще быть не может.

2. Советский период. Коммунистическая идеология выступает здесь и в качестве легитимизирующей силы, и в качестве силы, формирующей власть, и, одновременно, как бы это ни было парадоксально, ее ограничивающей. Ведь ни один из всесильных вождей-генсеков (включая Сталина) не мог выйти за границы этой идеологии. То есть, конечно, выходили, поскольку она никаких границ не признает и готова включать в себя то, что ей выгодно. Но это по существу. Внешне же, формально это было исключено. Как ни странно, эта внешность, формальность оказывалась важнее всех сущностей. И держала советских деспотов в рамках, ограничивала их всевластие. Действительно, нельзя себе даже представить у них хоть какой-нибудь «ревизионизм». Они были обязаны «ходить» под ее императивами.

Порядок трансляции власти коммунисты толком не продумали. Ведь они были убеждены в неизбежности отмирания государства[13 - . Это, кстати, свидетельствует об ограничительной силе марксистско-ленин-ской идеологии. Маркс, в своих жалких высокомерии и самоуверенности, был убежден: государств в будущем не станет (об их исчезновении заявляют и теоретики глобализации; на nation-state поставлен крест, теперь другие actors заказывают музыку; всю эту дребедень невозможно слушать, они просто дети нашего «Владимира Лукича», который в своей эсдекской бескультурности как-то ляпнул нечто схожее про материю, помните?; все дело в том, что государства суть имманентные формы – сущности современной социальной эволюции; они, безусловно, меняются сами, но, подобно языку, семье, праву, религии, принадлежат к «вечным ценностям», подверженным изменениям, но не исчезновению; их действительное исчезновение приведет к исчезновению человека).]. – В связи с этим смерть любого вождя открывала маленькую войну за власть. Победа в ней венчалась Пленумом ЦК, который ее «утверждал».

Важно и то, что вождь-генсек не имел никакого юридически-релевантного статуса. Это, с одной стороны, вроде бы и давало ему беспредельную широту маневра и абсолютное могущество, с другой – ограничивало его амбиции. Ведь никакой правовой бастион не защищал его позиций. Пока успех сопутствует тебе, народ и привластные группы покорно и с восторгом бегут за твоей колесницей, но если он отвернется от тебя, неровен час придут за твоей головой. Никакого же внятного иммунитета у тебя нет. Кто ты такой?!

Вообще-то подобная власть недолговечна. Даже удивительно, что она продержалась семь десятилетий.

3. Современная Россия. Пожалуй, здесь вновь складывается уникально-парадоксальная ситуация. По-своему не менее своеобычная, чем дореволюционная и советская. Власть формирует действующий президент. Ельцин – Путина. Путин – Медведева. Затем возникает тандем (Владимир Владимирович не захотел далеко уходить от власти). Правительствующий тандем, он же – электорат. Выборы следующего президента сведены к формуле: «сядем и договоримся»[14 - . И договорились. В конце сентября Медведев выдвинул Путина. Точнее, Путин устами Медведева выдвинул себя. Высший пилотаж!]. Нам, обывателям, отводится роль одобряющих это «договоримся». То есть, по известному выражению, нас там не стояло. Конечно, ситуация тандемности в 2012 г. может закончиться. Тем не менее обычай преемничества уже сложился.

На первый взгляд, все это похоже на XVIII в., от Петра I до Павла I. Однако только на первый. Мы живем в массовом современном обществе, в котором главным регулятором функционирования социума является право (другие – историко-культурные традиции и обычаи, социопсихологические стереотипы и т.п.). Основная норма права – конституция. Она во всех смыслах – основной закон общества. И именно конституция отброшена. Вместо равного, тайного, прямого и т.д. – «договоримся». Мне, впрочем, могут возразить: выборы никто не отменял, будут и другие кандидаты, «выбор» же внутри тандема – есть внутреннее дело этих двух. В том-то все и дело, что это не так. Система выстроена под простое преемничество («я тебя назначаю»), но может выдержать и тандемность.

При этом отброшена, растоптана не только конституция. Весь уклад современной жизни, который – хочешь не хочешь – построен по принципу выбора. Мы в нашей жизни выбираем все: профессию, жен–мужей, еду, одежду, досуг, круг чтения, телепрограммы и т.д. Это и есть Modernity или, тоже на выбор, Postmodernity. И лишь в вопросе о власти мы лишены этой возможности. И это во властецентричной культуре, которая остается таковой несмотря ни на что! А времена-то, повторим, совсем иные, чем в XVIII в.

Наконец об ограничителях. По сути их нет. Впервые в русской истории. Ни религии, ни идеологии. Право? – См. выше. Оно отброшено. Более того, даже единственный временной ограничитель де-факто похерен. Ведь возможность президентствовать двенадцать лет подряд – совершенно невероятный подарок в сегодняшнем кипящем мире.

Что же нас ждет впереди? – Думаю, есть (в целом, конечно) два варианта дальнейшего исторического бытования России. Продолжать идти по дороге нулевых годов или, установив сотрудничество власти и общества, отважиться на серьезные социальные (конституционные, политические) реформы. Цель этих реформ – преодолеть систему самодержавного президентства. От моносубъектной конфигурации власти сдвинуться к полиархической. Шансы на это имеются.

МНОГОПАРТИЙНАЯ БЕСПАРТИЙНАЯ РОССИЯ

    Ю.И. Игрицкий

Игрицкий Юрий Иванович – кандидат исторических наук, заведующий Отделом Восточной Европы ИНИОН РАН, главный редактор журнала «Россия и современный мир»

1. Партийная система: Есть или нет?

Отправной точкой анализа современной партийной системы в России может быть умозаключение, что в стране, где:

– в течение предыдущих семи десятков лет монопольно правила одна-единственная партия, по существу срастившаяся с государством;

– не сформировалось полноценное демократическое общество с традициями политического плюрализма;

– в общественном сознании сохранился код упования на сильную персональную власть;

– государство и бизнес, исполнительная, законодательная и судебная ветви власти слабо отделены друг от друга;

– крайне маловероятно сколько-нибудь быстрое, измеряющееся не десятилетиями, а годами, образование мощных соперничающих политических партий с устойчивой социальной базой и существенно различающимися идеологиями.

Этот умозрительный постулат настолько точно подтверждается 20-летней постсоветской историей России, что практически все независимые исследователи в современной России либо раз за разом излагают, либо придерживаются его.

Тем не менее свыше двух десятилетий в стране существует формальная многопартийность, которая в разные годы исчислялась в амплитуде от нескольких десятков до десятка организаций, называющих себя политическими партиями, и этот феномен внимательнейшим образом изучался как отечественным, так и зарубежным экспертными сообществами. Историю формальной российской многопартийности конца ХХ – начала ХХI в. можно условно рассматривать под углом зрения эволюционной теории. Подобно биологическим видам партии рождались, множились, крепли, отмирали, соперничали, завоевывали или утрачивали территории и анклавы. Наиболее сильные выжили и функционируют сейчас. Каждая из них имеет своих партийных статистиков и историков, хотя их данные далеко не всегда предаются огласке.