А что, если

Глава 21

21 глава- Искры.

Иногда достаточно одного взгляда.

Я шла по тропе, не оглядываясь. Тишина деревни осталась позади, но внутри всё ещё звучали слова старухи. Я чувствовала, как амулет пульсирует у груди — не болью, а чем-то другим. Словно он знал, что впереди будет не просто дорога.

Калиас не стал ждать меня, оставив меня наедине с чувствами. Я задержалась, медленно проходя мимо полуразрушенных домов, заглядывая в окно, где когда-то горел свет. В одном- детская кроватка с причудливой самодельной резьбой, в другом- разбитая посуда на полу.

Я чувствовала ответственность за это место. За его разрушение и крах. Все внутри сжималось, будто органы завязывались в тугой узел, и каждый шаг отдавался в ребра.

Калиас ждал меня у развилки. Он стоял, оперевшись на меч одной рукой, лениво разглядывая ногти, как будто все происходящее было ему скучно. Он смотрел на меня с тем выражением, которое всегда выводило меня из себя — смесь насмешки и нетерпения.

— Ты наконец-то? — бросил он, не скрывая раздражения. — Или деревенская драма затянулась?

Я остановилась. Слова застряли в горле, как ком. Я не хотела говорить. Но он продолжил, голос стал резче:

— Мы теряем время. Ты думаешь, что твои слёзы что-то изменят? Люди умирали, умирают и будут умирать.

— Что на тебя нашло? — сказала я чуть громче, чем планировала.

—Я…,- он осекся. Он тряхнул головой, будто стряхивал пыль с мыслей. — Я немного устал.

Его зеленые глаза потускнели, как трава под инеем. Я заметила, как он незаметно сжал пальцы на рукояти меча. Возможно, моя попытка использовать древнюю магию истощила его большем, чем он показывал. Мне кажется, что он всегда был и будет таким- держит боль внутри, пока она не начнет говорить за него.

— Я знаю одно: если мы не начнём действовать, твоя сила — просто игрушка. И он её заберёт. С радостью.

Я шагнула к нему. Я расправила плечи, а мое дыхание стало резким. Мои глаза горели, пылали синим пламенем от злости.

—Мы?- повторила я с вызовом.

— Ты думаешь, что я позволю тебе сражаться в одиночку?

— У него нет шанса использовать мою силу во зло, - процедила я сквозь зубы, чувствуя, как амулет под ладонью становится горячим.

Он усмехнулся, но в этой усмешке было что-то сломанное, как трещина в стекле.

— Я не сомневаюсь в тебе, — сказал он. — Я сомневаюсь в себе.

Я отвернулась, не желая больше ловить его взгляд, в котором смешивались раздражение, усталость и нечто, что я не могла — или не хотела — распознать. Он умел задевать точно, метко, без пощады, и именно это бесило меня больше всего. Но даже сквозь раздражение я ощущала, как его взгляд продолжает следовать за мной, будто он пытался сказать что-то, чего сам не понимал.

— Ты не понимаешь, — произнесла я, не оборачиваясь, позволяя словам вытекать медленно, как вода из треснувшего сосуда. — Это не просто сила, которую можно измерить или использовать. Это память, напечатанная на моих костях. Это боль, которую нельзя забыть. Это ответственность, к которой я не стремилась.

— А ты не понимаешь, — ответил он, сделав шаг вперёд, и его голос, хотя и стал тише, приобрёл ту резкость, которая резала не слух, а сердце, — что если ты не научишься управлять этим, если не примешь, что это теперь часть тебя, он заберёт всё. Без остатка.

Я резко обернулась, и расстояние между нами сократилось до нескольких дыханий. Я чувствовала тепло его тела, напряжённость его плеч, и это раздражало меня ещё сильнее — не потому, что он был рядом, а потому, что я хотела, чтобы он был рядом по-другому.

— Ты ведёшь себя так, будто только ты знаешь, как правильно, — бросила я, и в голосе моём прозвучала не только злость, но и обида, накопленная за все дни, когда он молчал, когда он смотрел, но не говорил.

Я толкнула его в грудь — не с силой, а с намерением, с желанием заставить его почувствовать, что я не марионетка, не носитель силы, а человек, который тоже имеет право на боль.

Он замер, словно не ожидал этого, а затем медленно выпрямился, и в его взгляде появилась та самая холодная ясность, которую я ненавидела — потому что она была защитой.

— А ты ведёшь себя как ребёнок, которому дали огонь и сказали: «Не обожгись», — произнёс он, и в этих словах было больше страха, чем упрёка.

— Лучше быть ребёнком, чем тем, кто боится чувствовать, — выкрикнула я, и голос мой дрогнул, но не сломался.

Молчание повисло между нами, как туман, плотный и вязкий. Только ветер прошёлся по тропе, шевеля мои волосы, будто напоминая, что время не ждёт.

Калиас отвернулся, но я видела, как напряглись его плечи, как он сжал кулаки, а затем, будто преодолевая внутреннюю стену, резко повернулся ко мне, и его глаза встретились с моими.

— Я боюсь, — сказал он, и голос его был хриплым, почти сорванным. — Я боюсь потерять тебя. Потому что ты — единственная, кто заставляет меня чувствовать, что я живой. За эти недели ты стала для меня чем-то… настоящим. Ты не боишься задавать вопросы, не боишься смотреть мне в глаза, даже когда я сам не могу смотреть на себя.

Я застыла, не в силах ответить. Его слова ударили в самое сердце, как волна, которая сначала сбивает с ног, а потом оставляет на берегу, мокрую и дрожащую.

Амулет у груди вспыхнул ярче, будто откликнулся на то, что было сказано, на то, что было наконец-то признано.

Он уже собирался отвернуться, но я протянула руку и коснулась его запястья — осторожно, как будто боялась, что он исчезнет.

— Не уходи, — прошептала я, и в этих двух словах было всё: страх, надежда, просьба, которую я не могла произнести иначе. — Даже если я кричу. Даже если я злюсь. Просто… останься.

Он кивнул, и впервые за всё время улыбнулся — устало, криво, но по-настоящему. Мы стояли так несколько мгновений, пока туман не начал сгущаться, обволакивая нас, как покрывало.

Я отпустила его руку, но не отступила. В груди всё ещё пульсировал вопрос, который я долго не решалась задать. И всё же теперь, когда между нами что-то сдвинулось, я не могла больше молчать.

— Калиас, — начала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — ты ведь ушёл со мной. Просто… взял и пошёл. Хотя мы едва были знакомы. Хотя у тебя был брат, которому ты был предан. Ты оставил его. Почему?

Он не ответил сразу. Его лицо словно застыло, как маска, и только пальцы на рукояти меча дрогнули. Он отвёл взгляд, уставившись куда-то в туман, будто искал там слова.

— Я не предавал его, — наконец сказал он. — Я… Я выбрал. Между тем, что было, и тем, что может быть.

— Это не ответ, — мягко, но настойчиво сказала я. — Ты не обязан мне ничем, я знаю. Но я хочу понять.

Он вздохнул, провёл рукой по волосам, как делал всегда, когда не знал, с чего начать.

— Мы с братом… мы были неразлучны. С детства. Он всегда был сильнее, умнее, быстрее. Я — просто тень. Он был героем, я — его оружием. И я не возражал. До тех пор, пока не понял, что перестал быть собой.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни злости, ни боли — только усталость.

— Когда я увидел тебя… я не знал, кто ты. Но я почувствовал, что ты не будешь использовать меня. Что ты не станешь командовать мной, как он. Ты не пряталась за чужими словами. Ты не пыталась понравится. Ты была настоящей- упрямой, резкой, живой. Ты смотрела на меня, как на человека, а не как на инструмент. И я… я захотел узнать, кто я есть, если не его тень.

Я молчала. Эти слова были как ключ, открывающий дверь, за которой пряталась его история. Я вдруг увидела в нём не только воина, но и человека, который всю жизнь искал своё место — и, возможно, нашёл его рядом со мной.

— Ты не предал его, — сказала я. — Ты просто выбрал себя. Это не одно и то же.

Он усмехнулся, но на этот раз в его усмешке не было горечи.

— А теперь, похоже, я выбрал тебя.

Мы шли молча, плечом к плечу, не касаясь, но чувствуя друг друга. Замок уже виднелся впереди, его башни терялись в тумане, как воспоминания, которые ещё не стали прошлым. Каменные стены, казалось, ждали нас, храня в себе тепло и тишину.

Когда мы вошли в главный зал, воздух внутри показался особенно плотным — не от пыли или холода, а от чего-то неуловимого, что витало между нами. Я почувствовала, как Калиас замедлил шаг, и, обернувшись, встретила его взгляд. Он не отвёл глаз. И я — тоже. В этом взгляде было всё, что мы не сказали. Всё, что только начинало рождаться.

— Ну всё, хватит, — раздался голос Рут, и я вздрогнула, будто кто-то плеснул холодной водой. — Вы двое смотрите друг на друга так, будто забыли, что у вас есть свидетели. Или вы решили, что я — мебель?

Я покраснела, но Калиас лишь усмехнулся, не отводя взгляда.

— Что-то случилось? — Рут прищурилась, скрестив руки на груди. — Или вы просто решили молча страдать в унисон?

— Ничего, — ответила я, стараясь говорить спокойно, но голос предательски дрогнул. — Просто… много всего.

— Ага, — протянула она, подходя ближе. — Ты вся такая загадочная, как туман за окном. Только вот глаза у тебя светятся, как у кошки в темноте. И у него, кстати, тоже. Совпадение?

Я не ответила. Только прошла мимо, стараясь скрыть улыбку. Но Рут не отставала.

— Ладно, молчите. Но если вы решите устроить романтический заговор — предупреждайте заранее. Я, может, свечи поставлю. Или хотя бы уйду из комнаты.

Калиас тихо рассмеялся, и этот звук прозвучал неожиданно тепло. Я бросила на него взгляд — короткий, но он снова задержался дольше, чем следовало бы.

Рут закатила глаза.

— Всё, я поняла. Вы оба безнадёжны. Я пойду найду себе вино и притворюсь, что ничего не видела.

Когда Рут скрылась за углом, я осталась стоять в полумраке зала, чувствуя, как воздух вокруг стал плотнее, будто сам замок прислушивался к нашему молчанию. Калиас всё ещё был рядом, не двигаясь, не говоря ни слова, но его присутствие ощущалось, как тепло от камина — не обжигающее, но живое.

Я повернулась к нему, и он снова поймал мой взгляд. На этот раз мы не отвели глаза. В этом взгляде не было ни вызова, ни страха — только признание. Тихое, не оформленное словами, но уже существующее.

Амулет у груди едва заметно дрогнул, как будто откликнулся на то, что между нами начало прорастать.

— Завтра будет трудный день, — сказал он наконец, и голос его был ровным, но в нём слышалась та самая нота, которую я уже начинала узнавать — осторожная забота.

— Я знаю, — ответила я. — Но сегодня… спасибо за помощь.

Он кивнул, и мы разошлись по коридору, каждый в свою сторону. Но шаги его звучали в унисон с моими, даже когда стены уже скрыли его силуэт.

Глава 22

22 глава- Связанные.

«Связь душ — древнейшая из клятв. Она не требует слов, лишь согласия сердца. Когда один выбирает, второй чувствует. И если выбор чист, магия сама сплетает нити. Но лишь немногие знают: истинная связь начинается не с ритуала, а с первого взгляда.»

— Из «Хроник Небесной крови», том III, глава о связях.

Ночь была тёмной, но не беззвёздной. Планета Ниро висела над морем, как забытая монета, тусклая и одинокая. Я стояла на балконе, облокотившись на холодный каменный парапет, и ветер с моря бил в лицо, будто хотел стереть мысли, которые не давали мне покоя.

Замок возвышался над скалой, как страж, наблюдающий за бескрайними водами. Внизу, где волны разбивались о камень, звучал глухой ритм — тяжёлый, постоянный, как биение сердца, которое я пыталась унять.

Я не могла уснуть. Слова Калиаса, сказанные в лесу, крутились в голове, как заклинание, которое не отпускает. «Ты — единственная, кто заставляет меня чувствовать, что я живой.»

Почему это так задело меня? Почему именно он — тот, кто всегда был резким, закрытым, упрямым — вдруг стал тем, чьи слова проникают глубже, чем любая магия?

Я не просила этого. Не искала. Но теперь, когда оно есть… могу ли я отвернуться?

Я сжала амулет у груди. Он был тёплым, как будто чувствовал мои сомнения. Может, он знал, что я готова. Или боялась быть готовой.

Я выпрямилась, вдохнула глубже, и, не давая себе времени на размышления, вернулась в комнату. Накинула плащ поверх рубашки, затянула пояс, поправила волосы. Шаги были тихими, но решительными. Я знала, куда иду. И зачем.

Я остановилась перед дверью, крепко стискивая блестящую ручку в форме небольшой веточки, оканчивающейся цветком. Воздух заполнял мои легкие полностью, но дышать становилось тяжелее. Мои ладони становились влажными от пота, и я не стала больше задерживаться.

Моя рука скользнула по ручке, сильно дернув ее и соскользнув вниз. Дверь распахнулась от сквозняка, и на пороге стояла причина моего волнения.

Рука Калиаса застыла в воздухе, всего в нескольких сантиметрах от моей двери, будто он собирался постучать.

Мы замерли, глядя друг на друга. Его рука всё ещё висела в воздухе, словно время застыло вместе с нами. Его пальцы были чуть согнуты, как будто он не решался дотронуться до двери — или до меня. Я смотрела на него, и в этот миг всё вокруг исчезло: каменные стены, ночной ветер, даже гул моря внизу стал далёким, как сон.

Он моргнул, и я заметила, как его взгляд изменился — сначала удивление, потом что-то мягкое, почти неуловимое, как тень улыбки, не решившейся появиться. Его зрачки расширились, и я увидела в них отражение — себя, стоящую в полумраке, с растрёпанными волосами и сердцем, которое билось слишком громко.

Он тяжело сглотнул, и я услышала этот звук, как будто он прозвучал внутри меня. Его кадык дрогнул, и вместе с этим движением я почувствовала, как что-то внутри меня сжалось — не от страха, а от предвкушения.

Я хотела сказать что-то — хоть слово, хоть звук, хоть дыхание, но всё, что я готовила, всё, что так отчётливо звучало в голове минуту назад, вдруг исчезло. Растворилось. Осталась только тишина. И он.

Я чувствовала, как в груди нарастает тепло, как будто амулет у сердца снова ожил, отзываясь на его присутствие. Я ждала. Ждала, что он скажет. Что я скажу. Что этот момент, такой хрупкий и невозможный, не рассыплется, не исчезнет, не окажется сном.

Я не знала, что будет дальше. Но знала одно: я не хотела, чтобы он уходил. Не сейчас. Не после всего.

Он моргнул, будто только сейчас понял, что стоит передо мной, и что я — перед ним. Его рука медленно опустилась, но он не отступил. Напротив — сделал полшага ближе, и теперь между нами оставалось всего несколько дыханий.

— Я… э… — начал он, и голос его прозвучал чуть хрипло, будто он не ожидал, что придётся говорить. — Я хотел… спросить, ты не видела мою… эм… перчатку?

Я моргнула. Перчатку?

Он опустил взгляд, провёл рукой по волосам, и добавил с кривой усмешкой:

— Она, кажется, сбежала. Как и здравый смысл.

Я не выдержала — губы дрогнули, и я рассмеялась. Тихо, но искренне. Смех вырвался сам собой, как вздох облегчения, как свет в темноте.

— Перчатку, значит? — переспросила я, приподняв бровь. — В такое время ночи?

— Ну, — он пожал плечами, — я подумал, что если уж терять голову, то хотя бы с полным комплектом экипировки.

Я покачала головой, всё ещё улыбаясь, и почувствовала, как напряжение в груди отступает. Он стоял передо мной — не как воин, не как тень прошлого, а как человек. Смущённый, живой, настоящий.

— Заходи, — сказала я, отступая в сторону. — Может, твоя перчатка прячется где-то у меня.

Он шагнул внутрь, и я закрыла за ним дверь, зная, что теперь уже не отступлю.

Калиас шагнул внутрь, и я заметила, как его взгляд скользнул по комнате, задерживаясь на деталях. Он не говорил ни слова, но я видела, как он вбирает в себя всё: свет, воздух, меня — как будто впервые оказался в моём мире.

Комната была просторной, залитой мягким лунным светом, проникающим сквозь стеклянные створки балкона. Стены были выкрашены в светло-голубой, почти небесный оттенок, с тонкими серебристыми узорами, напоминающими морскую пену. Всё здесь дышало лёгкостью и глубиной — как будто я жила внутри самой воды.

Справа возвышалась кровать — массивная, в форме сердца, с изогнутыми синими столбиками по углам, обвитыми тонкими лентами ткани. Полупрозрачные шторы цвета морской бездны ниспадали с балдахина, создавая ощущение уюта и тайны. На фоне светлой комнаты это место казалось тёмным пятном — как морское дно, глубокое и манящее.

Слева от входа располагалась арка, ведущая в купальню и гардеробную. Оттуда доносился лёгкий аромат морской соли, корицы и чего-то фруктового — моего любимого масла, которое я хранила в резной баночке из перламутра.

У стены стоял столик с овальным зеркалом, обрамлённым в раму, напоминающую раковину. На поверхности — аккуратно расставленные флаконы, баночки, гребни, украшения. Всё в утончённом морском стиле: голубые, жемчужные, с переливами, как у чешуи русалки. Даже ручки ящиков были в форме крошечных кораллов.

Я заметила, как он чуть приподнял бровь, будто хотел что-то сказать, но передумал. Его глаза на мгновение стали мягче, и я почувствовала, как внутри всё сжалось.

— У тебя… красиво, — сказал он наконец, и голос его прозвучал тише, чем обычно. — Не так, как я ожидал. Но… это ты.

Я улыбнулась. Он не знал, как точно выразиться, но я поняла. Он увидел не просто комнату — он увидел меня.

Калиас стоял посреди комнаты, будто не знал, куда себя деть. Его взгляд метался — от кровати к зеркалу, от балкона к моим рукам, будто он искал, за что зацепиться, чтобы не утонуть в этом пространстве.

Я наблюдала за ним, и не смогла сдержать лёгкую усмешку.

— Знаешь, — сказала я, скрестив руки на груди, — непривычно видеть тебя таким… потерянным. Обычно ты формулируешь мысли с точностью клинка. А сейчас — будто забыл, как говорить.

Он резко выдохнул, будто я застала его врасплох, и провёл рукой по затылку, взъерошив волосы.

— Просто… — начал он, потом замолчал, нахмурился, — я не думал, что твоя комната будет… ну… такой.

— Такой? — приподняла я бровь, подходя ближе.

Он махнул рукой в сторону кровати, потом на зеркало, потом снова на меня.

— Слишком… для принцессы. А не для королевы.

Я замерла, а потом, неожиданно для себя, улыбнулась. Не от иронии — от чего-то тёплого, щемящего.

— Её оформляла моя мама, — тихо сказала я. — Когда я была ещё ребёнком. После её смерти я не смогла ничего изменить. Как будто, если я сдвину хоть одну вещь, она исчезнет окончательно.

Он кивнул, но не сразу. Его пальцы сжались в кулак, потом разжались. Он сделал шаг к столику, провёл пальцем по краю зеркала, будто хотел что-то сказать, но передумал. Его плечи были напряжены, как перед боем, и я впервые увидела в нём не силу, а уязвимость.

— Прости, — сказал он, не глядя на меня. — Я не хотел задеть.

— Ты не задел, — ответила я. — Просто… ты спросил, и я ответила.

Он кивнул снова, но взгляд его всё ещё был прикован к столу, к баночкам, к отражению в зеркале. Я видела, как он борется с собой, как сдерживает что-то внутри. И в этом молчании было больше откровенности, чем в любом признании.

Я стояла напротив него, чувствуя, как внутри всё дрожит — не от страха, а от того, что я наконец решилась. Решилась сказать то, что так долго держала в себе. Он всё ещё смотрел на зеркало, но я знала: он слушает.

— Калиас, — начала я, голос дрогнул, но я не остановилась. — Я хотела сказать, что…

Он резко повернулся, и я замолчала. Его глаза встретились с моими, и в них было то, что я не ожидала — не гнев, не защита, а тревога. Настоящая, живая.

— Нет, — перебил он, шагнув ближе. — Позволь мне сказать первым. Если ты начнёшь, я… я могу не успеть.

Я замерла. Он сглотнул, снова провёл рукой по волосам, потом опустил её, будто сдался.

— Я не умею говорить красиво. Ты знаешь. Я умею командовать, спорить, защищать. Но когда дело касается тебя… всё рушится. Я теряю слова. Теряю контроль. Теряю себя.

Он сделал ещё шаг, и теперь между нами не было расстояния.

— Я не знаю, что это. Не знаю, как с этим быть. Но я знаю одно: когда ты рядом — я живой. И если ты уйдёшь… я снова стану тем, кем был. Пустым.

Я смотрела на него, и сердце билось так громко, что казалось — он слышит. Его голос был хриплым, почти сорванным, но каждое слово резонировало внутри меня, как правда, которую я боялась услышать.

Он опустил взгляд, будто испугался, что сказал слишком много. Но я уже знала: это было именно то, что мне нужно было услышать.

Он всё ещё держал мою руку, но вдруг опустился на одно колено. Медленно, сдержанно, будто каждое движение давалось ему с усилием. Его ладонь поднялась, и в ней вспыхнула магия — изумрудные искры, тёмные и яркие, закружились в вихре, потрескивая, как пламя в камине.

Я затаила дыхание. Сердце сжалось. Я знала, что он собирается сделать.

Клятва верности — это не просто слова. Это связь. Магическая, нерушимая. Её не разорвать. Только смерть может освободить от неё. Я уже проходила через это с теми, кто служил мне в замке. Но сейчас всё было иначе. Сейчас — это был он.

Калиас поднял глаза. В них не было страха. Только решимость. И что-то ещё — то, что я не смела называть вслух.

— Я, Калиас из рода Лиэн, сын леса и стали, — произнёс он, и голос его звучал глухо, но твёрдо, — приношу клятву верности Небесной наследнице. Я отдаю ей свою силу, свою волю и свою жизнь. Пусть моя душа будет связана с её до последнего дыхания. Пусть её боль станет моей, а её враги — моими. Я служу ей, пока жив мой дух… и даже после.

Магия в его руке вспыхнула ярче, поднимаясь вверх, как живое пламя, и замерла, ожидая моего ответа. Я чувствовала, как дрожит воздух между нами. Как дрожу я сама.

Я шагнула ближе, подняла руку. Колебалась лишь на миг.

— Я принимаю тебя, Калиас, — прошептала я. — Пусть связь между нами будет чистой и нерушимой. Пусть звёзды станут свидетелями.

Я коснулась его ладони, обхватила её, перевернула, чтобы моя рука оказалась снизу. Моя магия — серебристо-синяя, как лунный свет на воде — вспыхнула в ответ. Вихри зелёного и синего переплелись, закружились, образуя символ, который на мгновение завис в воздухе между нашими руками, а затем растворился, втекая в нас.