Красношейка

– Gluthaufen! – закричал он изо всех сил. – Gluthaufen, черт!

– Fehl! Ich schiesse![28 - Неверно! Стреляю! (нем.)]

Господи, да этот парень сошел с ума! В эту же секунду Эдвард вспомнил, что пароль поменяли сегодня с утра. После того как он ушел на участок «Север»! Палец Дале надавил на курок, но не смог продвинуться дальше. Над глазом появилась морщина. Дале перехватил винтовку. Неужели все так и закончится? После всего, что он пережил, погибнуть от пули контуженого соотечественника? Эдвард пристально смотрел в черный зев винтовки и ждал, когда брызнут искры. Успеет ли он их заметить? О господи боже! Он отвернулся от дула, посмотрел в голубое небо, где черным крестом вырисовывался русский истребитель. Он был слишком высоко, чтобы его можно было услышать. И Эдвард закрыл глаза.

– Engelstimme![29 - Голос ангела! (нем.)] – закричал кто-то.

Эдвард открыл глаза и увидел, как Дале два раза мигнул за прицелом.

Это был Гюдбранн. Прислонив голову вплотную к голове Дале, он кричал ему прямо в ухо:

– Engelstimme!

Дале опустил винтовку. Потом ухмыльнулся Эдварду и кивнул.

– Engelstimme! – повторил он.

Эдвард снова закрыл глаза и выдохнул.

– Письма есть? – спросил Гюдбранн.

Эдвард сел и дал Гюдбранну связку бумаги.

Дале по-прежнему ухмылялся, но выражение лица оставалось таким же пустым. Эдвард схватился за его винтовку и встал, оказавшись с ним прямо лицом к лицу.

– У нас там кто-нибудь есть внутри, Дале?

Он хотел сказать это нормальным голосом, но получился грубый, хриплый шепот.

– Он не слышит, – сказал Гюдбранн, рассматривая письма.

– Я не думал, что он так плох. – Эдвард помахал рукой перед лицом Дале.

– Ему уже нельзя здесь оставаться. Вот письмо от его семьи. Покажи это ему, и сам поймешь, о чем я.

Эдвард взял письмо и сунул его Дале прямо в лицо, но увидел, что на его лице не отобразилось ни малейшего чувства, он только коротко ухмыльнулся, а потом снова вытаращил глаза, устремив их в вечность или куда еще там.

– Ты прав, – сказал Эдвард. – Он готов.

Гюдбранн протянул Эдварду еще одно письмо.

– Как там дома? – спросил он.

– Эх, ты сам знаешь, – ответил Эдвард и стал разглядывать письмо.

Но Гюдбранн ничего не знал: они с Эдвардом не так много разговаривали с прошлой зимы. Удивительно, но даже и в таких условиях два человека могут ухитриться не разговаривать друг с другом, если им это неприятно. Не то чтобы Гюдбранну не нравился Эдвард, как раз наоборот, ему нравился командир, которого он уважал за ум, отвагу храброго бойца и заботу о молодых и новичках в их отделении. Осенью Эдварда повысили до шарфюрера, что соответствовало сержанту в норвежской армии, но ответственность оставалась той же самой. Как-то Эдвард пошутил, что его повысили, потому что всех остальных сержантов уже убили и у начальства остались лишние сержантские фуражки.

Гюдбранн часто думал, что при других обстоятельствах они с Эдвардом могли бы быть хорошими друзьями. Но то, что произошло прошлой зимой – исчезновение Синдре и этот труп Даниеля, который каким-то странным образом появился снова, – это все время стояло между ними.

Глухой далекий звук разорвал тишину, потом затрещали пулеметы, будто переговариваясь друг с другом.

– Становится туго, – произнес Гюдбранн, больше спрашивая, чем констатируя.

– Да, – сказал Эдвард. – А все окаянная оттепель. Наше снабжение увязло в грязи.

– Нам надо отступать?

Эдвард пожал плечами:

– Может, на несколько миль. Но мы вернемся.

Гюдбранн из-под ладони посмотрел на восток. Ему вовсе не хотелось возвращаться. Ему хотелось уехать домой: может, там он сможет жить?

– Видел норвежский указатель на перекрестке рядом с лазаретом, тот, со свастикой? – спросил он. – И стрелку, которая показывает на восток, на которой написано: «Ленинград, пять километров»?

Эдвард кивнул.

– Помнишь, что там написано на стрелке, которая указывает на запад?

– «Осло», – ответил Эдвард. – «Две тысячи шестьсот одиннадцать километров».

– Далёко.

– Да, далёко.

Дале оставил свою винтовку в руках Эдварда, а сам сел в сугроб, зарыв руки в снег перед собой. Его голова повисла между узких плеч, как сломанный цветок. Послышался еще один взрыв, на этот раз уже ближе.

– Спасибо, что…

– Не за что, – быстро проговорил Гюдбранн.

– Я видел Улафа Линдви в лазарете, – сказал Эдвард. Он не знал, зачем сказал это. Может, потому что Гюдбранн, как и Дале, был единственным в отделении, кто пробыл тут столько же, сколько и он сам.

– Он был?..

– Думаю, только легко ранен. Я видел его белый мундир.

– Я слышал, он хороший человек.

– Да, у нас много хороших людей.

Они некоторое время стояли молча, глядя друг другу в глаза.

Эдвард откашлялся и сунул в карман руку.

– Я раздобыл пару русских папирос на участке «Север». Если у тебя найдется огонек…

Гюдбранн кивнул, расстегнул куртку, нашел коробок спичек и чиркнул по серной бумаге. Подняв глаза, он сначала увидел лишь огромный, безумно вытаращенный глаз Эдварда. Он смотрел на что-то за спиной Гюдбранна. Потом он услышал визжащий звук.