Влияние хозяйственных реформ в России и КНР на экономическую мысль Запада. Учебное пособие

В первом параграфе главы рассматривается проблематика экономической реформы в КНР и обсуждается вопрос: в каком отношении экономическая политика правительства этой страны соответствует, а в каком – противоречит принципам Вашингтонского консенсуса? В чем западные экономисты видят причины несомненного успеха китайской реформы? Что следует считать общим, а что – специфическим в этом китайском опыте?

Во втором параграфе излагаются оценки западными экономистами рыночных реформ в странах Восточной Европы в сопоставлении с реформой в КНР.

В главе будут поставлены следующие вопросы:

• В какой мере в реформах в КНР был учтен международный опыт рыночных реформ и рекомендации западной экономической науки?

• Что нового, по мнению западных ученых, внес опыт КНР в мировую практику рыночных трансформаций и в постановку теоретических проблем?

• Что говорят западные экономисты о взаимодействии идеологии, политики и экономики в процессах реформирования в КНР?

• В чем принципиальные отличия реформ в Восточной Европе и в КНР?

• Каковы особенности реформ в отдельных странах Восточной Европы и каковы общие уроки реформирования в этом регионе?

3.1. Реформы в КНР: вывод для «мэйнстрим экономикс»

Необходимость глубоких реформ в КНР была вызвана прежде всего очевидным провалом предшествующих коммунистических экспериментов Мао Цзедуна – «народных коммун», «большого скачка», «культурной революции», которые поставили миллиардное население на грань голодного вымирания. В то же время соседние Южная Корея, Тайвань, Таиланд, Малайзия к концу 1970-х годов добились процветания, развиваясь по рыночно-капиталистическому пути.

Нищенский жизненный уровень основной массы населения и крайний недостаток ресурсов ограничивали выбор у нового руководства во главе с Дэн Сяопином и лишали его права на новые авантюрные эксперименты.

При выборе общего направления был учтен опыт нэпа и косыгинской реформы 1965–1968 гг. в СССР, венгерский и югославский опыт, а также латиноамериканский опыт (Мексика, Чили).

Из дальнейшего изложения будет видно, что по существу избранное направление реформы не противоречило общей ориентации Вашингтонского консенсуса, хотя по форме, по официальной идеологической риторике оно вначале представлялось как меры, направленные на укрепление госсоциализма. На практике же после двух десятилетий реформы, которая, по ряду оценок, продлится еще не менее трех десятилетий, становится все более полным отказ от госсоциализма хотя окончательная «модель» так и не определилась.

Что же касается путей, методов, темпов, то здесь китайское руководство избрало сугубо прагматический образ действий, отказавшись на практике от подражания чьему бы то ни было примеру и приверженности каким-либо «моделям» и установкам, кроме трех: немедленное повышение народного потребления, экономический рост, укрепление существующей государственной власти (эти три цели по-видимому, и имел в виду Дэн Сяопин под словом «мыши» когда разъяснял свой основной подход к выбору экономической политики: «не все равно ли какого цвета кошка, важно, чтобы она ловила мышей») В этом избранный образ действий вступал в острый конфликт со стандартной моделью рыночных преобразований навязываемой экспертами МВФ и Всемирного банка Этими экспертами указанные принципы как раз не принимаются во внимание.

В китайском подходе к реформам упор был сделан на выбор направления и на продуктивность самого процесса реформ, но не на конечную цель в виде некой определенной социально-экономической модели, ради построения которой следует терпеть и жертвовать. Подход же экспертов МВФ упор делает именно на конечную цель, достичь которую рекомендуется в кратчайший срок «любой ценой» (за каждым из подходов скрываются определенные философская и теоретико-экономическая позиции, на которых мы остановимся позже).

Международный опыт послевоенного развития как раз учит, что успехи достигнуты странами со смешанной, плюралистической экономикой, где активная государственная политика сочеталась с рынком и национальными традициями.

Для либеральных реформаторов еще с начала 1970-х годов хорошо была известна дорога в Чикагский университет, где их консультировал М. Фридмен и его коллеги-монетаристы. Однако экономисты КНР пошли другим путем. По свидетельству Лоуренса Клейна, первый контакт китайских ученых с группой экономистов из США произошел в 1979 г. Американская сторона представляла исследовательский совет в области социальных наук и Национальную академию наук. Л. Клейн, профессор Пенсильванского университета, получил Нобелевскую премию в 1976 г. за разработку экономической народно-хозяйственной прогнозной модели Уже в 1980 г в Китае начала работать экономическая школа и была развернута программа исследований по широкой проблематике В течение 1980-х годов в Китае было подготовлено новое поколение экономистов, с одной стороны усвоивших достижения современной теории, а с другой – владеющих методами экономического и общестатистического анализа и использующих их в исследовании хозяйственных процессов. Последнее предохранило их от ошибок, неизбежных при попытках непосредственного применения на практике абстрактных теоретических моделей, что характерно для сторонников «шоковой терапии».

В то время как среди экономистов в СССР и странах Восточной Европы при содействии чикагских монетаристов и их единомышленников из Гарварда, Лондона и Стокгольма (вроде Сакса, Лэйра и Ослунда) вынашивались идеи об отказе от всякого планирования, в Китае готовилась база для замены бюрократического директивного планирования научным экономическим планированием. Развивались банки данных, программное обеспечение моделирование и др.

Информационная база создавалась на эволюционной основе, формировались временные ряды, разрабатывались структурные обзоры и другие информационные системы, необходимые для упорядоченного планирования. Внедрение современного экономического мышления шло в тесной корреляции с развитием полезных информационных систем.

Суждения Л. Клейна о том, что научное экономическое мышление вырабатывается в тесной связи с эмпирическими исследованиями, созвучны идеям другого видного американского экономиста У. Баумоля, считающего необходимым требованием к современной экономической науке тесную «треугольную» связь между теорией, эмпирическими исследованиями и прикладными разработками.

Но возможен и другой «любовный треугольник»: идеология – экономическая теория – политика. Именно он возобладал в СССР и Восточной Европе, в силу чего и стали возможны «шоковые» реформы, не обеспеченные необходимой информационной базой.

В общем, можно заключить, что мышление и подготовка китайских экономистов, причастных к реформам, уже к концу 1980-х годов вполне соответствовали мировому уровню, а решения принимались китайским руководством во всеоружии мирового опыта.

То, что произошло в миллиардном Китае за четверть века после 1978 г., можно назвать Великой китайской экономической революцией, геополитические последствия которой, возможно, станут решающим фактором мирового развития начиная со второй половины XXI в., когда суммарные показатели экономики Китая превзойдут показатели экономики США.

Опыт этой революции долго будут изучать историки и теоретики (как мы до сих пор изучаем европейскую Промышленную революцию), однако уже теперь ясно, что подгонять этот опыт под имеющиеся стереотипы мышления бесполезно, – придется менять сами стереотипы.

Конечно, неразумно уподобляться тому древнегреческому философу, который, ссылаясь на изменчивость вещей, отказывался называть их, а лишь указывал пальцем. Тем не менее опыт Китая многое изменит в современном экономическом мышлении.

Во-первых, роспуск в 1978 г. коммун и последующий переход на семейный подряд (при повышении закупочных цен и снижении налогов) показали, каким мощным рыночным институтом способна явиться большая китайская полупатриархальная семья. Не «коллективизм», не «индивидуализм», а семейное начало, социально-экономическую природу которого еще в начале XX в. исследовал выдающийся российский ученый Н. Чаянов и которое не учитывается современной теорией.

Во-вторых, возникновение сотен тысяч «градо-деревенских» предприятий по переработке сельхозпродукции и выпуску промтоваров опровергло марксистский стереотип, будто у мелкотоварного хозяйства лишь два пути – либо к капитализму, либо к социализму. Эти предприятия показали, как могут успешно объединяться в рамках одной «фирмы» такие разнородные собственники, как его работники крестьянские хозяйства, муниципалитеты, частные лица «со стороны». Именно за счет бурного роста «градо-деревенских» предприятий и был получен основной прирост занятости и промышленной продукции При написании данного параграфа нами использованы данные из статьи академика Олега Богомолова и доктора экономических наук Людмилы Кондратьевой «Секреты китайской экономической кухни»[9 - НГ-Политэкономия. 1999. № 1. С. 5.]. На данные взятые из других источников, даются отдельные ссылки.

В-третьих, вопреки стереотипному представлению о ведущей роли накопления в процессе экономического развития отсталой страны, приоритет в Китае с самого начала реформы был отдан потреблению. Повышение в 1979 г. тарифных разрядов у 40 % рабочих и служащих увеличило денежные доходы в городах на 40 %. Потребительские расходы в стране в 1980 г. по сравнению с 1978 г. выросли на 16 %, что превысило темп роста производительности труда и совпало с ростом ВВП. Тем самым был обеспечен «сдвиг» от накопления к потреблению и устойчивый спрос на быстро увеличивающийся объем производства потребительской продукции Выражаясь кейнсианским языком (но противореча кейнсианским подходам) в условиях неполной занятости и дефицита накопления вопреки односторонним подхода, с позиции «экономики предложения» либо «экономики спроса», китайские реформаторы продемонстрировали, что возможно и необходимо одновременно стимулировать и предложение, и спрос.

В-четвертых, вопреки монетаристским рекомендациям, реформаторы решительно использовали увеличение бюджетного дефицита и денежную эмиссию для финансирования государственных расходов. С 1978 по 1995 г, денежная масса по агрегату М1 ежегодно возрастала на 20,2 %, а по агрегату М2 – на 25,2 % (что превышало среднегодовой прирост ВВП в 2,1 и 2,6 раза).

Однако вместо ожидавшейся монетаристами гиперинфляции в Китае происходил лишь умеренный рост цен. С 1985 по 1996 г. среднегодовой прирост цен составил 11,4 %.

Как отмечает российский академик О. Богомолов, «некоторые западные ученые усматривают в сложившейся триаде показателей (высокая денежная эмиссия – высокий экономический рост – низкая инфляция) еще не до конца разгаданный "китайский секрет"».

Но секретом это является только для тех монетаристов, которые в принципе не допускают возможности серьезного бюджетного дефицита без серьезной инфляции. Если же, например, ВВП растет в среднем за год на 10 % и денежная масса – на 20 %, то является вполне нормальным, если цены растут на 10 % и не более.

Дело в том, что эти монетаристы не признают того факта, что при наличии потенциала роста производства эмиссия воздействует на расширение выпуска товаров. Возникает вопрос, каков коэффициент этого воздействия, т. е. эластичность выпуска в отношении эмиссии. Чему равен этот коэффициент в нашем примере? Формально – 0,5, но в действительности меньше. Можно условно предположить, что из 10 % реального прироста ВВП 5 % получено за счет «толкающей» силы материальных стимулов и еще 5 % – за счет «тянущей» силы увеличения денежного спроса. Это значит, что 20 %-ная эмиссия сама по себе вызвала рост производства на 5 %; коэффициент эластичности роста ВВП от эмиссии – 5 : 20 = 0,25. Без усиления роли стимулов инфляция могла бы составить не 10 %, а более 14 %. Разумно, дозировано проводимая эмиссия обладает эффектом частичного «самопоглощения»; однако он проявляет себя при наличии дополнительных условий.

Китайский опыт показывает, что при определении допустимой эмиссии и прогнозировании инфляции нельзя исходить из абстрактных теоретических моделей. Необходимо учитывать совокупность конкретных условий, определяющих спрос на деньги во всех их функциях.

В Китае в 1980–90-е годы имел место повышенный рост спроса на деньги в силу действия ряда краткосрочных и долгосрочных факторов. Выделим главные:

• низкий исходный уровень насыщенности деньгами экономического оборота;

• рост доходов населения, позволивший растущей его части сберегать все большую долю доходов для приобретения товаров длительного пользования – жилья, автомобилей, холодильников и т. п.;

• высокий темп роста ВВП, обусловленный наличием потенциала ресурсов, материальными стимулами и самой денежной эмиссией, правильно расходуемой;

• изменение социальной структуры общества, стимулирующее накопление денежных капиталов;

• доверие населения к экономической политике правительства.

В-пятых, китайская реформа имеет ярко выраженную социально-пространственную и структурно-отраслевую динамику, выраженную формулами; «из деревни – в город», «от прибрежных регионов – в центр страны».

Учитывая, что 85 % населения Китая накануне реформы проживало в сельских районах (и что в Китае долгое время был популярен лозунг «деревня окружает город»), можно сделать вывод, что именно село явилось главной социальной движущей силой и опорой реформы. Немаловажно и то, что армия комплектуется в основном из сельской молодежи.

В средней и крупной промышленности реформа осуществлялась с большим лагом (по сравнению с сельским хозяйством и «градо-деревенской» промышленностью) и состояла в переходе предприятий на самофинансирование при сохранении директивных плановых заданий сначала для всего, а затем для части объема производства.

При этом промышленность прибрежных (особенно восточных) провинций Китая, тесно связанная с мировым рынком, продвигалась по пути реформ значительно быстрее, чем центральных и западных. Мощным ускорителем здесь служат быстро развивающиеся особые экономические зоны с преобладанием иностранного капитала, ориентированные на экспорт.

Таким образом, реформа продвигалась в разных отраслях и регионах страны с разной скоростью, с учетом значительных местных и отраслевых различий. Чтобы учесть эти различия и развязать самодеятельность и инициативу «снизу», была проведена существенная децентрализация экономического и административного управления. Права центрального правительства были частично переданы провинциям, но вместе с правами и обязанность «кормиться из собственного котла». Тем самым местная бюрократия разных уровней оказалась материально заинтересованной в росте доходности хозяйства и продвижении реформы.

Наконец, в-шестых, следует сказать о циклической динамике реформы, которая развивалась по принципу «два шага вперед – шаг назад». Вслед за тремя – четырьмя годами преобразований следовали один – два года «упорядочивания». В годы форсирования рыночных преобразований наблюдалось ускорение роста производства и усиление инфляции, что вело к накоплению экономических диспропорций как на макроуровне, так и в межотраслевом и межрегиональном разрезах, а также к росту социальной напряженности. Сознательное торможение роста, рестрикционная финансовая и кредитная политика урегулирование диспропорций реструктуризация убыточных предприятий кампании против коррупции и злостного посредничества и другие подобные меры служили предотвращению кризисного срыва и создавали плацдарм для очередных «двух шагов вперед».

Из сказанного следует, что развитие реформ в масштабах страны имело в значительной мере спонтанно-эмпирический характер, но при определении «сверху» общих рамок конкретного этапа преобразований и при твердом сохранении в руках государства необходимых рычагов управления как политико-административных, так и финансово-кредитных.

Такой циклический характер социально-экономических преобразований позволил поддерживать непрерывный рост производства и доходов, при котором циклические колебания испытывает только темп этого роста.

Нам представляется, что в целом механизм и динамика грандиозной китайской реформы, начатой в 1978 г., являют собой цельное и по-своему «совершенное» творение руководства и народа Китая. Китайский опыт не говорит другим экономически отсталым народам, что именно надо делать, ибо слишком велика в каждой стране специфика материальных и духовных условий. Но он учит тому как надо подходить к решению проблем трансформации и развития в современном мире.

Китайская реформа – это прежде всего процесс, поток разнообразных взаимодействующих преобразований в разных сферах, протекающих с разной скоростью и в разных формах.