Средневековые сказки

– Да-да, матушка, я понимаю! Прошу меня извинить! – и девочка почти бегом выскочила из комнаты.

– Побежала оплакивать свою радость! – воскликнул Енот, хлопнув в ладошки. – Ах, как она счастлива вашему мудрому решению.

– Я, кажется, велела тебе пойти прочь! – страдальчески сморщилась Анна.

Только его поганых замечаний ей сейчас не хватает! Она и без мерзавца-шута отлично понимает, что заставляет девочку страдать, но как же по-другому? Дурочка не понимает своего счастья. А в объятиях молодого красавца-мужа она вмиг забудет о несчастном уродце-шуте! Анна покачала головой, глядя вслед удаляющемуся карлику. Господи, да что же можно было найти в этом ущербном создании? В четырнадцать лет, когда должны были бы грезиться романтические рыцари, её глупая дочь влюбилась в это… это… да просто определения не подобрать! Бред, нечеловеческий бред! Нет, с этим нужно покончить и как можно скорее! Ах, знал бы Готлиб-Ян, что бы он на это сказал? Как там её бедный мальчик один, без единого родного существа вокруг? Анна тяжело вздохнула, поднимаясь – сколько всего сразу свалилось на её хрупкие плечи! Перекрестилась, глядя на распятие над камином: «Ничего, всё образуется!»

– Ах, муж мой, ну почему ты оставил меня так рано! Наши дети выросли, и скоро мне ждать внуков, а тебя… А ты смотришь на нас с небес, так посмотри же, что натворила твоя недостойная дочь! Прости ей, она такой ребёнок. Дурочка сама не понимает, что делает! Помоги мне, ох, помоги же мне… – и тяжкие слёзы покатились по её щекам.

– Госпожа… – испуганно прошептала служанка, пробравшись на цыпочках в зал.

– Что тебе, негодная? – резко повернулась графиня, даже не думая прятать слёзы.

– Ваше сиятельство велели мне, если что-нибудь замечу, сразу бежать и докладывать…

– Что? Говори быстро!

– В саду ваш шут и ваша дочь… Они шептались под кустами роз! – и девушка сделала такие испуганные глаза, будто сообщила вовсе бог знает что.

– Да? Ты свободна! Заметишь ещё что-нибудь – доложишь!

– Слушаюсь, ваше сиятельство! – и вмиг исчезла.

«Так-так, как это ни некрасиво, но я должна пойти и вспугнуть несносную парочку! Господи, на что мне приходится идти!» – и Анна, перекрестившись, накинула шаль, утёрла слёзы и вышла.

– …она это придумала! – донеслось до ушей тихо подошедшей графини всхлипывание Марихен. – Она видит, как он мне неприятен, я его ненавижу! Но почему, почему она не вышла за него сама? Бережёт священную память отца, а я должна за это страдать!

– Ангел мой, но ведь она права! – нежно возражал шут, и Анна уловила, что он взял её дочь за руку. «Каков подлец», – подумала она, но как-то сочувственно, а не гневно.

– О чём ты Кристианхен! – неосторожно воскликнула Мария, забыв прятаться. – Я ведь люблю тебя, только тебя, слышишь?

На это шут как-то грустно вздохнул и поцеловал её пальцы. «Ах вы, дети глупые!» – ахнула Анна и решила выждать ещё немного.

– Какой ты дурак! – почти крикнула Марихен. – Дурак, раз не понимаешь, какую невозможную, неприличную честь я тебе оказала! Это невероятно, я и сама никак не могу взять в толк, как же я до этого опустилась, я, графиня крови Мария-Францина Готтен, влюбилась в тебя, в тебя, ничтожного карлика, шута, игрушку! – и вдруг замолчала. Потом всхлипнула пуще прежнего и простонав: – Прости меня, Кристианхен, прости безголовую! – порывисто обняла маленькое создание.

– Ну не плачь же, солнце моё, единственное моё счастье! Я умру в день твоей свадьбы! – прошептал Енот, гладя девочку по светлым локонам, и по глазастому лицу его побежали ответные слёзы.

Такими, дрожащими и всхлипывающими в объятиях друг друга, и оставила их Анна, не решившись открыться и разбить столь трогательный момент. «Что же я делаю, зачем же позволяю им впадать в эту непотребную глупость?» – смущённо думала она, поспешно ретируясь.

«А может, это правда любовь? Мне непонятная, но всё-таки любовь?» – ожгла её эта мысль так, что она даже остановилась. «Боже мой, ну и чушь! Мне, видно, пора к священнику исповедаться, раз я допускаю подобное себе в голову!» – снова перекрестилась графиня и пошла дальше. «Ничего, пусть поиграют, им недолго осталось! Слишком далеко они всё равно не зайдут, куда им при внешней несостоятельности Енота…» – и, ещё раз перекрестившись, почти вбежала в дом с криком:

– Луиза, подавай ужин!

«Только бы никто не узнал и эти проклятые слуги не разболтали. Я лично сниму голову с того, кто первый хоть намекнёт об этом за пределами замка! О Дева Мария, скорее бы уж свадьба!»

И вот день помолвки настал. Анна не могла спать всю ночь, вскочила едва забрезжил рассвет и, подняв на ноги весь замок, переходила из помещения в помещение, стараясь ничего не упустить, за всем проследить лично. У неё мелькнула было мысль, что надо бы заглянуть к дочери, посидеть, успокоить – девочка наверняка переживает, но мысль как мелькнула, так и утонула в водовороте дел. Шут ни разу не попался ей на глаза, и графиня о нём просто забыла.

Слуги сновали во все стороны, Анна едва успевала следить за ними и направлять в положенную сторону. Особенно трудно было разобраться, кто и в самом деле старается на совесть, а кто, лелея свою лень, бестолково тычется по углам, лишь бы видимость работы создать, пустить пыль в глаза госпоже графине.

Не имея опыта по части устройств событий подобного значения, Анна остро нуждалась в советчике и потому послала за семейным духовником преподобным Филиппом, надеясь найти в нём если не идейного организатора, то душевного утешителя. А большую и важнейшую часть дел поручила двум управляющим, положившись на их доброе имя (по крайней мере, воровали они не сверх допустимого, а значит, их можно было считать честными людьми). Себе же она оставила мелкие заботы вроде украшения помещений цветами, гирляндами и забавными китайскими фонариками да покрикивала на служанок, чтобы двигались живее.

Когда наконец показался святой отец, Анна просто-таки кинулась ему навстречу и горячо поцеловала его сухую, благородную старческую руку.

– Ах, отец мой, ну наконец-то! Я так нуждаюсь в вашей помощи, ведь именно сегодня я лишена душевных сил, а должна крепиться.

– Да, дочь моя! Уже сегодня твоё дитя можно будет с полным правом причислить к племени Евы, ведь она будет законной невестой, а значит, Отец Небесный получит ещё одну честную продолжательницу рода человеческого… Э-э, дитя, что я вижу? – прервал свою тираду любивший пофилософствовать отец Филипп, протягивая руку и привлекая к себе разрыдавшуюся Анну: – Что же будет, когда увидишь ты маленькую Марихен у алтаря с лицом закрытым фатой, свидетельствующей о её невинности и совершенной чистоте? – и узкие ладони ласково пробежали по волосам и дрожащей спине бедной женщины. Она пыталась что-то сказать, но слёзы душили её.

– Пойдём-ка лучше в сад, Анхен! – и добрый отец Филипп бережно повёл растерявшую величие графиню мимо удивлённых слуг. Мудрые и ласковые глаза его о многом говорили в тот момент, они видели сейчас давно прошедшие годы и Анну-невесту, вот так же залившуюся слезами во время венчания. Только намокло ещё молоденькое нежное личико под густым дымом фаты… как недавно это было, а вот уже несчастная вдова рыдает в день помолвки дочери. И будто вовсе не было этих лет…

Продолжительная беседа со святым отцом имела большой утешительный эффект, и Анна-Гертруда, успокоенная и уверенная в себе, вновь вышла к челяди и задвигала ею как пешками на шахматной доске. И тут она, бесспорно, была гроссмейстером!

* * *

А вечер удался на славу! Знатные гости, благородный красавец-жених, золотой свет сотен свечей, ломящиеся яствами столы, специально приглашённые скоморохи и акробаты, заставляющие родовитую публику забыть приличия и хохотать до упаду! Проныра Енот сновал между ними, отпуская фривольные шуточки и едкие комментарии, смысл многих из которых понимали далеко не все, и оттого они казались не совсем уместными. Но Анна Готтен хорошо знала своего подлого карлика и с трудом удерживалась от излишней жестокости, а порой и истерического смеха.

Одна лишь невеста, бедняжка Марихен, сидела подле весёлого жениха, бледная и безучастная до всего, будто неживая, опустив глаза. Был момент – мать поймала её мимолётный взгляд, брошенный на Енота, и её испугал нервный, выразительный огонь, слишком явно горящий решительностью… на что? «В тихом омуте черти водятся!» – подумала Анна и, быстро обернувшись, успела уловить какое-то скрытое движение шута, что-то вроде непонятного знака. «Да что же снова задумали мои маленькие негодяи? Они разорвут мне сердце! Поженить, скорее поженить Марию и князя, только это меня и успокоит!»

* * *

Весь период от помолвки до свадьбы Мария и Енот вели себя тихо, будто даже и не виделись. Внешне всё было так спокойно и мирно, Анна поговорила с дочерью, та вроде бы смирилась с участью, весьма завидной по мнению матери. Енот же, как и прежде, являлся каждый раз к столу верхом на Локи, беззлобно поддевал слуг и госпожу, беседовал со святым отцом – тот тоже не смог остаться равнодушным к образованному и остроумному малышу. Постепенно графиня Анна успокоилась, и тревожило ее теперь только одно – предстоящая свадьба.

* * *

– Боже, как я измучена всеми этими хлопотами! – воскликнула графиня, всплеснув руками и устало опускаясь на стул. – А ведь венчание уже завтра, слава Господу нашему и Деве Марии, пресвятой покровительнице моей дочери. Да, где она? Позови-ка мне её, Эльза! – махнула она служанке не глядя. Кажется, дочка снова загрустила, дурочка! Какое её ждёт счастье – князь так мил, так обходителен, просто мечта любой порядочной девушки!

Анна дробно постучала пальцами по подлокотнику кресла, нервно походила по комнате, ожидая дочь. Той всё не было. Устав ждать, графиня позвонила в колокольчик. На зов явилась Эльза и доложила, что госпожи Марии нигде нет… Удивлённая Анна глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки и не подумать бог знает что.

– Я пойду сама посмотрю! – и решительно вышла из покоев.

– Позвать ко мне шута! – крикнула она в гулкий коридор, надеясь, что он-то должен указать, где Мария-Францина. Если они ещё не вместе… Какое мучение!

Полчаса гнетущих поисков не дали никаких результатов. Анна чувствовала, что ей всё труднее становится подавить растущую болезненную тревогу. Она старалась ничего не думать и не строить никаких догадок, боясь добраться до истины… но уже почти знала, что произошло на самом деле. И одна лишь надежда, что это не так, не давала ей окончательно сломаться.

Графиня была одна в небольшой комнатке, назначение которой и самой ей не было понятно, когда вдруг прошуршали робкие шаги и тихий голос Эльзы почти шепнул за спиной:

– Госпожа графиня…

– Что тебе? – резко обернулась Анна, и глаза её с ужасом уставились на сложенный вчетверо гербовый лист в руках служанки. Та смотрела огромными испуганными глазами на свою госпожу, ставшую вдруг похожей на привидение. Анна медленно взяла из рук девушки лист, развернула его, поднесла к глазам и прочла:

«мама, умоляю, не проклинай меня, ради всего святого, только прости! Я знаю, ты никогда не позволишь, и единственно потому решилась, ведь это будет позор…»

И далее – размазанные, закапанные слезами чернильные пятна. «Дурочка, от волнения забыла поставить заглавную букву», – с нежностью подумала Анна и сама на себя поразилась – да разве теперь это важно? Превосходный почерк шута каждым словом припечатывал страшную правду:

«Добрейшая моя повелительница! Ни для кого не осталось секретом, что я и Ваша чудесная дочь, достойная своей святой матери, полюбили друг друга. Это трудно понять, ведь я ущербен, но и ваше сиятельство ценили меня как доброго друга. Тем более низок мой поступок, но всецело полагаясь на доброе понимание Вашего сердца, умоляем простить и не держать зла, омрачая светлые дни Вашего сердца. С любовью бороться невозможно, по крайней мере, дочь Ваша счастлива. Мы обвенчаемся в дальней церквушке, чужом приходе, там, где никто не будет знать о принадлежности Марихен к фамилии фон Готтен. Поверьте, святая госпожа моя, невыносимая боль разлуки с Вами терзает сердца наши, но, видно, такова воля Божья. Плачем, покидая Вас. Ваши неверные дочь Мария-Францина-Изабелла фон Готтен и презренный шут Ваш, Кристиан Вайнеберг-Енот».

Анна прочла это всё быстро и нервно, глаза её бегали по строчкам, будто не понимая. Дочитав, бессильные руки уронили листок на пол. Жизнь её была кончена. Несчастная женщина обратила пустой взор в окно. За ним собиралась гроза…

Якобина-разбойница