Серия рассказов «Истории Обыденсбурга». Повесть «Солэс»

Мистер Злогфрид презрительно хмыкнул.

Не веря своим ушам, судья окинул взглядом собравшийся люд, словно взывая к помощи зала. Но зрители не горели желанием прерывать столь интересный ход событий и потому молча созерцали растерянный вид судьи. Писарь лишь пожал плечами. Мистер Бэнкс, крайне раздосадованный столь безрадостным началом судебного процесса, провозгласил.

– Ну, что ж, пусть будет «никак не припомню».

– Невозможно допустить! – вновь выказал недовольство мистер Пэнс.

– Благодарю Вас, Ваша честь, большего я и не смел ожидать, – невозмутимо произнес ответчик.

Судья внимательно всматривался в простодушное лицо ответчика, но, так и не найдя на нем тени насмешки, продолжил.

– В таком случае, ответчик, принесите перед судом клятву.

– Прошу прощения, Ваша честь, но разве для того, чтобы говорить правду, необходимо давать клятвы?

– Вроде дурак, а за словом в карман не лезет! – имел честь сообщить своим соседям господин с куриной ногой.

– Делая поправку на незнание Вами законов, я, так и быть, напомню Вам, что имеется определенный порядок, который необходимо соблюдать всем без исключения, – сурово произнес судья Бэнкс.

– Так и есть, Ваша честь. Но, боюсь, что я не могу согласиться со всем, что Вы сказали, – как ни в чем не бывало ответствовал мужчина в соломенной шляпе.

– Что?! – собирая в кулак остатки терпения, рявкнул судья и по традиции наградил ударом молотка стол.

Перья газетчиков спешили зафиксировать происходящее.

– Исключения все же имеются. Да и как им не быть! Вот взять, к примеру, господина Злогфрида, который провел в моей лавке так много времени и ничего не приобрел.

– Да, как ты смеешь, мерзкий старик! – прорычал аристократ.

– Так вот, даже если бы сей господин и принес суду клятву по закону, – не обращая внимания на грубое высказывание, продолжал ответчик, – очень сомневаюсь, что она была бы искренней, ведь именно искренности господин Злогфрид предпочел коварство и лицемерие.

По лицу аристократа было заметно, с каким трудом он сдерживает себя, чтобы не швырнуть в своего обидчика тростью.

– Невозможно допустить! – последовал комментарий бывшего заведующего местным приходом.

Толпа забурлила, а приставы перестали зевать.

– К порядку! – наконец опомнился судья, стукнув молотком по столу.

Волнение в зале немного поутихло.

– Ну, что же, – убедившись, что обстановка чуточку разрядилась, недовольно произнес судья, – будем считать подготовительный этап завершенным.

– Именно это и заявила мне моя женушка, после того, как священник объявил нас парой перед Богом, – довел до сведения своих соседей господин с обглоданной куриной ногой.

– Итак, требование господина Злогфрида к «никак не припомню», – из зала донесся приглушенный смех, – основано на том, что лавка «никак не припомню», расположенная в переулке Правды, – кто-то захихикал, – находится там незаконно. Продавец безделушек, он же – господин «никак…» кхм…, – запнулся судья, с опаской глянув в зал, – в общем, ответчик… на самом деле вводит покупателей в заблуждение и ничего не продает, а в связи с тем, что такое заведение не ведет торговли, то и не может считаться лавкой в привычном для нас понимании. Из чего следует, что данная собственность должна быть изъята из пользования ответчика и передана магистрату в лице господина Злогфрида. Все верно, господин Злогфрид?

– Конечно, мистер Бэнкс. Даже я не смог бы изложить яснее, – ответствовал аристократ.

– Так, что Вы имеете нам сообщить по поводу предъявленных требований? – устремил взор на ответчика судья.

– Только что, Ваша честь, прозвучало более чем подробное изложение событий…, – начал господин в соломенной шляпе.

– Так Вы признаете требования господина Злогфрида? – с надеждой произнес мистер Бэнкс.

– Увы, нет, – под недовольное «хм» судьи и презрительный «кхм» аристократа ответил хозяин лавки, – я сделал бы это с превеликим удовольствием, будь в данном требовании упомянуто хоть что-то правдивое, кроме наименования переулка. Но дело, конечно же, не в этом…

– А в чем же тогда? Будьте так любезны пояснить суду и, по возможности, сделайте это в предельно сжатой форме, – сверившись с карманными часами произнес судья Бэнкс, чей мысленный взор в данный момент был устремлен на сытный обед, ожидавший его в ресторанчике неподалеку.

– Именно это я и намереваюсь сделать. Ведь отнимать у Вашей чести обеденное время было бы непростительно с моей стороны, учитывая, что нынешний судебный спор, как и все предыдущие, уже предрешен, – добродушно ответил господин в соломенной шляпе, поймав на себе подозрительный взгляд судьи.

– И действительно, это было бы вполне ординарное дело, если бы не одно «но»…, – продолжал ответчик, – дело в том, что это не я ничего не продаю, а у меня ничего не покупают. Что бы я не предлагал – спроса никакого. Потому и торговли нет.

– Возможно, ваши товары попросту не отвечают требованиям покупателей? – снисходительно спросил судья.

– О, нет, Ваша честь, боюсь, что дело обстоит как раз наоборот – покупатели не отвечают требованиям моих товаров, – заключил господин в соломенной шляпе, и в зале вновь забурлило.

– Не вижу никакой логики в том, что вы только что сказали, – неодобрительно произнес мистер Бэнкс.

– Сперва я тоже так решил. Ведь как-то нелогично выходит, что господин Злогфрид ничего не собирается делать со своим коварством, мистер Пэнс – со своей жадностью, а его сын – с лицемерием…, – заявил хозяин лавки под ругань аристократа.

– Невозможно допустить! – воскликнуло в унисон семейство Пэнсов.

– Но тут я все понял, – словно не замечая нарастающего шторма, продолжал ответчик, – ведь о каком спросе может идти речь при такой безысходности, свалившейся на этих несчастных людей!

Судья Бэнкс пребывал в растерянности.

– С самого детства господин Злогфрид не знал любви. Не знал он, что такое родительское тепло и забота.

Если бы не приставы, аристократ наверняка добрался бы до обидчика и использовал свою трость не по назначению.

– С ранних лет, хоть и будучи обеспечен всем необходимым, – не обращая никакого внимания на агрессию, продолжал хозяин лавки, – он буквально был брошен своими родителями в окружении слуг, котором не было до него никакого дела. Все, что малыш мог слышать от своего отца редкими поздними вечера, что нынешний парламент никуда не годится, и раньше порядки были куда лучше. Мать же ребенка предпочитала званые обеды обществу своего сына. Единственным утешением мальчика было смотреть через окно, как на улице играли соседские дети. Но вскоре и эта последняя отрада превратилась для него в проклятие. Ведь любые контакты с простолюдинами ребенку были категорически запрещены!

Господин Злогфрид стоял, не шелохнувшись, а лицо его приобрело бледный оттенок.

Мертвая тишина воцарилась в зале суда.

– Но не менее грустную историю мы услышим, если обратим свой взор на семейство Пэнсов, – продолжал ответчик, – глава семейства – почтенный господин Пэнс, будучи управителем местного прихода, не был готов делить церковные пожертвования с нуждающимися. Чего уж говорить о душевном тепле и любви, которые он не отдал своей почившей супруге и Пэнсу-младшему. Даже стоя перед ложем умирающей жены, господин Пэнс не смог проронить слезу, как ни старался. Жадность и безразличие иссушили его душу. А как Пэнс младший нуждался в отцовском тепле! Но все, что смог дать своему отпрыску господин Пэнс, – это ледяное сердце и звон монет, который заглушил отзвуки душевных струн.

Семейство Пэнсов, словно громом пораженное, лишилось дара речи.

– Но какое это, черт возьми, имеет отношение к делу! – опомнился судья, стукнув молотком по столу.

– А вот он вам сейчас скажет! – выкрикнул из зала господин с портвейном и подмигнул своим соседям.

– Самое, что ни на есть, прямое, – ответил хозяин лавки, – так уж вышло, что мистер Пэнс и господин Злогфрид – давние знакомые. И, увы, их знакомство зиждилось исключительно на деньгах. Но в этом не было ничего предосудительного, за исключением того, что их совместный заработок был мошенничеством.

Судья Бэнкс, смекнув, что пора заканчивать, что есть силы ударил молотком по столу, от чего деревянный молоток слетел с рукояти и покатился по полу.