Воин пяти Поднебесных. Пророчество

Цзянь наконец отлепил язык от нёба:

– Вы не имеете права так со мной разговаривать!

Тайши не обращала на него никакого внимания.

– Дворцовый управитель Фаару, я приняла решение. Я сама займусь обучением мальчика. С этой минуты он под моей ответственностью. Надеюсь, еще не слишком поздно.

Синсин поднял руку, как школьник:

– А как же мы?

Тайши резко ответила:

– В ваших услугах больше не нуждаются. Я хочу, чтобы вы все до единого покинули дворец до следующего восхода Короля.

Огонь в душе Цзяня наконец превратился в бушующий пожар. Если его наставники слишком вежливы и почтительны, чтобы защищаться, он, их ученик, заступится за них. Гнев придал ему храбрости.

– Это ты немедленно покинешь нас, женщина. Ты всего лишь посланница князя Шуланьского. Думаешь, можешь указывать всем только потому, что сжульничала на арене? За пределами площадки я никаких фокусов не потерплю!

Тайши смотрела на него с таким видом, будто укусила кислую сливу. Цзянь ожидал другой реакции. Он продолжал:

– Я – Предреченный герой народов Чжун. Мои наставники никуда не уйдут. Таков мой приказ. Они сделали меня воином. Я готов сражаться с ордами Хана хоть сейчас, если потребуется. Ручаюсь, я запросто его побью.

Он выпятил грудь. Тайши внимательно смотрела на него, но на сей раз Цзянь не съежился под ее пристальным взором. Что она могла с ним сделать? Убить? Снова ударить по лицу? Пусть попробует. Для жителей Чжун он был почти богом.

– Правда, мальчик? – К его огромной досаде, Тайши улыбнулась. – А что тебе известно о Хане?

Цзянь вздернул подбородок:

– Он чудовище: наполовину человек, наполовину лошадь. Он силен, как гора, и туп, как булыжник. Он правит дикими ордами, сея ужас и смятение. Я сражу его, как бешеную собаку.

Тайши рассмеялась. Отчего-то чем радостнее делалось ее лицо, тем грознее она казалась.

– Это рассказали тебе глупцы, ни разу не ступавшие на поле брани? Ну а я вышла на бой против Хана, и наши клинки сошлись. Он дик, но не в том смысле, как ты думаешь, – ее голос зазвучал мечтательно и певуче. – Он выше любого обыкновенного человека. Волосы, которые разливаются, словно Травяное море. Голос сотрясает землю. На поле боя он сила природы. Ноги танцора, руки художника, уста поэта… – Тайши помолчала. – Ну, вроде того. Хотя, на мой вкус, его творениям недостает утонченности.

– Что? – Цзянь, казалось, растерялся. – Ты вообще на чьей стороне?

Тайши пожала плечами:

– Сам увидишь, если тебе не посчастливится и ваши пути пересекутся. Надейся, что это произойдет через много лет, мальчик, потому что Вечный Хан – художник смерти, бог войны, правая рука жестокости. Он убивает с выдумкой, истребляет противников десятками и сотнями для развлечения…

Она подошла ближе. От нее пахло персиками и немного опиумом и гнилью.

– В бою Хан – вихрь, состоящий из боевой ярости и мастерства, отточенного до совершенства. Он обладает силой великана и быстротой гадюки. Он ездит в бой на слоне и одной атакой стирает с лица земли целые отряды. В битве у Северного Пэньина он с пятьюдесятью всадниками перехитрил и уничтожил шестьсот воинов, в том числе двух вражеских генералов. Затем катуанцы сровняли город с землей и перерезали три тысячи мирных жителей. Включая детей.

В то самое мгновение, когда Цзянь набрался смелости, чтобы возразить, голос Тайши проник в его разум и сломил волю. Ее слова, наполненные энергией ци, вызвали перед мысленным взором Цзяня ужасающие образы. Огромная фигура вышла из гущи высоких качающихся стеблей травяного леса и двинулась к нему. Гром и молния возвещали ее приближение. У этого зловещего великана были длинные клыки, острые когти и, весьма вероятно, четыре руки, одна из которых сжимала копье высотой с дом. Наконечник призрачного копья коснулся груди Цзяня и проткнул кожу, как рисовую бумагу. Цзянь попытался крикнуть, но у него вырвался лишь болезненный всхлип. Копье вонзилось глубже, прошло через кость и сухожилия и вышло через спину. Ужас сковал грудь юноши. Его желудок сжался. Цзянь попытался вырваться, но кто-то держал его железной хваткой. Комната закачалась, и юноша вплотную увидел морщинистое лицо Тайши. Грубая, покрытая рубцами рука клешней обхватила его запястья.

– Сначала он освежует тебя и убьет, потом оторвет твои руки от тела, чтобы ковырять ими в зубах. Твою отрубленную голову он превратит в кубок, из снятой кожи велит сшить плащ. Таков Вечный Хан, с которым тебе предназначено сразиться. Ты уверен, что готов встретиться с ним на поле боя?

Цзянь открыл рот, но не сумел произнести ни слова. От воображаемой боли и от ужаса у него перехватило дыхание. И тогда Вэнь Цзяня, Предреченного героя, воина пяти Поднебесных, спасителя народов Чжун, которому суждено было вести Просвещенные государства против диких орд Катуа, вырвало персиковым соком прямо на ноги Линь Тайши. А потом юноша упал без чувств.

Глава 3. Поэзия в действии

Джалуа смотрел на высокий стебель, качающийся на ветру. Он оттолкнул его в сторону, но тот спружинил и дал сдачи. У Джалуа вырвалось шипение. Он принялся рубить гигантский сорняк топором, пока стебель не согнулся в десяти местах. Но проклятое растение вновь выпрямилось, и лишь немногочисленные зазубрины от топора свидетельствовали о ярости, с которой Джалуа на него обрушился. Джалуа сдался и нырнул под стебель, нависший над узкой извилистой тропкой. Дурацкая трава снова победила, как это бывало уже сотню раз, пока отряд пересекал поле.

Джалуа ненавидел здешние края – бесконечную равнину, которая поросла неистребимой травой высотой с дерево. Ее невозможно было уничтожить – трудно срубить, тяжело примять, и даже огонь с ней не справлялся. Не то чтобы никто никогда не пытался: в самом начале войны Просвещенные государства выкорчевали и сожгли траву и посыпали землю солью. Но гигантские зеленые стебли, подлинные владыки этих диких и непокорных мест, неизменно оживали.

К сожалению, Травяное море служило пристанищем ордам Катуа. Эти дикари, как стая саранчи, выходили из Травяного моря и грабили богатые земли империи Чжун, а затем скрывались среди высоких зарослей, прежде чем войска Просвещенных государств успевали пуститься в погоню. Обязанностью патруля Джалуа – и сотен других таких же – было заранее предупредить пограничных жителей о вторжении.

Джалуа вытянул шею и взглянул на немногочисленные клочки синевы, видневшиеся среди зеленых верхушек. Наконец слева он заметил краешек Короля. Они шли в нужную сторону. В этих дебрях ничего не стоило заблудиться. А главное, они преодолели почти полравнины – иными словами, патрулю пора было возвращаться обратно на дружественную территорию.

В Травяном море Джалуа чувствовал себя крошечной букашкой, и это выводило его из себя. С того самого дня, когда он покинул материнское чрево, Джалуа был крупным, большеротым, много ел и громко говорил. Прочие ребятишки всегда уступали ему в росте, ширине и злобе. Еще карапузом он очищал собачью миску, после того как справлялся с собственной порцией. Однажды собака набросилась на него, и он в ответ ее укусил. Когда Джалуа подрос, то стал отнимать обеды у других детей. Если они жаловались, он кусал и их. Взрослый Джалуа отучился кусаться, но начал воровать еду из местных лавок. Однажды он попытался избить всю городскую стражу, но для этого оказался недостаточно силен.

Чтобы не лишиться рук в качестве наказания за воровство, Джалуа завербовался в армию, и это стало лучшим решением в его жизни. В армии ценили рослых, сильных и горластых. Командир осмотрел новобранца с ног до головы, как кусок мяса, и немедленно сделал Джалуа капралом. Он сказал, что высокий рост сродни недюжинному таланту. Научить этому нельзя, можно только подкрепить, поэтому в армии Джалуа сытно кормили. С тех пор он быстро делал карьеру. Командовать оказалось несложно. Нужно было лишь громко кричать и раздавать тумаки – он всю жизнь отлично с этим справлялся. После трех месяцев рыка и угроз Джалуа поручили отряд. И по-прежнему давали есть вволю.

Только в Травяном море он чувствовал себя маленьким – вроде насекомых, которые ползали среди сорняков на родительском огороде, пока он не давил их своей ножищей. Если насекомым становился он сам, значит, в недалеком будущем мог появиться и смертоносный сапог. Как только воображение у него успело разыграться, трава неподалеку зашуршала. Джалуа поднял над головой кулак. Отряд остановился на извилистой тропке и укрылся среди стеблей. Кто-то вскрикнул, провалившись в безобидную на вид лужу, которая оказалась глубиной по шею. В Травяном море скрывались и такие ловушки.

– В чем дело, капитан? – спросил новичок Маньжи, которому едва исполнилось шестнадцать.

Джалуа предпочитал держать свежее мясо поближе к себе и посылать их с самыми опасными поручениями. Это позволяло ему не терять опытных, испытанных воинов и избавляло от необходимости постоянно запоминать новые имена.

Джалуа достал топор из подвеса и указал в сторону источника шума.

– Что-то прячется вон там. Разведай.

– Почему я?

Джалуа угрожающе потряс топором.

– Потому что я страшнее того, что там таится.

Маньжи, у которого лицо и так было покрыто лиловыми синяками оттого, что он недавно подвернулся Джалуа под горячую руку, неохотно вылез из укрытия. Он шагнул вперед, и тут же Джалуа влепил ему затрещину.

– Копье, дурень. И только попробуй его потерять, я тебе древко в зад засуну.

Маньжи поспешно вернулся за копьем, а затем начал пробираться среди зарослей. Он протиснулся между высокими стеблями, опасливо обернулся напоследок, и его поглотила сплошная листва.

Джалуа жестом велел остальным оставаться в укрытии. Поднялся ветер. Стебли, стукаясь друг о друга, шуршали. В потемках к общему шуму присоединились цикады и птицы. Захохотали койоты, возможно, предвкушая добычу. Несколько солдат страдали от головокружения – здесь это случалось частенько. Буквально все вокруг шевелилось и качалось. Единственным способом не утратить рассудка было постоянно двигаться самому.

Джалуа поморщился, когда паук размером с кулак приземлился на огромный лист и пополз прямо к нему. Глядя на Джалуа, тварь негромко застрекотала.

– Эй, эй, уродец, – ласково произнес тот, протягивая свободную руку.

Паук некоторое время смотрел на него, словно раздумывая над предложением, а затем, задвигав восемью мохнатыми ножками, перебрался на подставленную руку и замер.

Джалуа поднес паука к глазам.

– Думал прыгнуть на меня, а? Хотел цапнуть вкусного Джалуа?