Повелитель мух

Хрюша снова был тут как тут, сел на каменный уступ и завистливо разглядывал зеленое и белое тело Ральфа.

– А ты ничего плаваешь!

– Хрюша.

Хрюша снял ботинки, носки, осторожно сложил на уступе и окунул ногу одним пальцем.

– Горячо!

– А ты как думал?

– Я вообще-то никак не думал. Моя тетя…

– Слыхали про твою тетю!

Ральф нырнул и поплыл под водой с открытыми глазами; песчаный край бухты маячил, как горный кряж. Он зажал нос, перевернулся на спину, и по самому лицу заплясали золотые осколки света. Хрюша с решительным видом стал стягивать шорты. Вот он уже стоял голый, белый и толстый. На цыпочках спустился по песку и сел по шею в воде, гордо улыбаясь Ральфу.

– Да ты что? Плавать не будешь?

Хрюша покачал головой:

– Я не умею. Мне нельзя. Когда астма…

– Слыхали про твою какассыму!

Хрюша снес это с достойным смирением.

– Ты вот здорово плаваешь!

Ральф дал задний ход к берегу, набрал в рот воды и выпустил струйку в воздух. Потом поднял подбородок и заговорил:

– Я с пяти лет плавать умею. Папа научил. Он у меня капитан второго ранга. Как только его отпустят, он приедет сюда и нас спасет. А твой отец кто?

Хрюша вдруг покраснел.

– Папа умер, – пролепетал он скороговоркой. – А мамка…

Он снял очки и тщетно поискал, чем бы их протереть.

– Меня тетенька вырастила. У ней кондитерская. Я знаешь, сколько сладкого ел! Сколько влезет. А твой папа нас когда спасет?

– Сразу, как только сможет.

Хрюша, струясь, выбрался из воды и голый стал протирать носком очки. Единственный звук, пробивавшийся к ним сквозь жару раннего часа, был тяжелый, тягучий гул осаждавших риф бурунов.

– А почему он узнает, что мы тут?

Ральф нежился в воде. Перебарывая, затеняя блеск лагуны, как кисея миража, его окутывал сон.

– Почему он узнает, что мы тут?

«Потому что, – думал Ральф, – потому что – потому». Гул бурунов отодвинулся в дальнюю даль.

– На аэродроме скажут.

Хрюша покачал головой, надел очки и сверкнул стеклами на Ральфа.

– Нет уж. Ты что – не слыхал, чего летчик говорил? Про атомную бомбу? Все погибли.

Ральф вылез из воды, встал, глядя на Хрюшу и сосредоточенно соображая.

Хрюша продолжал свое:

– Это же остров, так?

– Я на гору влезал, – протянул Ральф. – Кажется, остров.

– Все погибли, – сказал Хрюша. – И это остров. И никто ничего не знает, что мы тут. И папаша твой не знает, никто.

Губы у него дрогнули, и очки подернулись дымкой.

– И будем мы тут, пока не перемрем.

От этих слов жара будто набрякла, навалилась тяжестью, и лагуна обдала непереносимым сверканьем.

– Пойду-ка, – пробормотал Ральф, – там вещи мои.

Он бросился по песку под нещадными, злыми лучами, пересек площадку и собрал раскиданные вещи. Снова надеть серую рубашечку оказалось до странности приятно. Потом он поднялся в уголок площадки и сел на удобном стволе в зеленой тени. Прибрел и Хрюша, таща почти все свои пожитки под мышкой. Осторожно сел на поваленный ствол возле небольшого утеса против лагуны; и на нем запрыгали путаные блики.

Он опять заговорил:

– Надо их всех искать. Надо чего-то делать.

Ральф не отвечал. Тут был коралловый остров. Укрывшись в тени, не вникая в прорицания Хрюши, он размечтался сладко.

Хрюша не унимался:

– Сколько нас тут всех?

Ральф встал и подошел к Хрюше.

– Не знаю.

То тут, то там ветерок рябил натянутую под дымкой жары гладкую воду. Иногда он задувал на площадку, и тогда пальмы перешептывались, и свет стекал кляксами им на кожу, а по тени порхал на блестящих крылышках.

Хрюша смотрел на Ральфа. На лице у Ральфа тени опрокинулись, сверху оно было зеленое, снизу светлое от блеска воды. Солнечное пятно застряло в волосах.

– Надо делать чего-то.