История Сэмюэля Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти

И, сказавши так, мистер Брафф разразился слезами; а мы все, не зная, что за этим воспоследует, переглядывались друг с другом и дрожали, как зайцы, – все, кроме Свинни, двенадцатого конторщика, которому все это было как с гуся вода. Когда мистер Брафф осушил слезы и пришел в себя, он оборотился и – ох, как у меня заколотилось сердце! – поглядел мне прямо в глаза. И с каким облегчением, однако же, я перевел дух, когда он воззвал громовым голосом:

– Мистер Роберт Свинни!

– К вашим услугам, сэр, – как ни в чем не бывало отозвался Свинни, и кое-кто из конторщиков захихикал.

– Мистер Свинни! – еще громче провозгласил Брафф. – Мистер Свинни, когда вы вошли в эту контору, в эту семью, сэр – ибо я с гордостью утверждаю, что это поистине семья, сэр, – вас встретили здесь двадцать три молодых человека – других таких благочестивых и усердных сослуживцев и не сыщешь, и им вверено богатство нашей столицы и нашей славной империи. Здесь царствовали, сэр, трезвость, усердие и благопристойность; в этом храме, в храме… деловых операций, не было места богохульным куплетам; здесь не злословили шепотком о своих начальниках – но я не стану отвечать на это злословие, сэр, я могу позволить себе пренебречь им; никакие легкомысленные разговоры, никакие грубые шутки не отвлекали внимание этих джентльменов, не оскверняли мирную картину их труда. Вас встретили, сэр, добрые христиане и джентльмены!

– Я, как и все, заплатил за свое место, – сказал Свинни. – Разве мой родитель не купил ак…

– Ни слова больше, сэр! Конечно же, ваш почтенный батюшка купил акции этого предприятия, и в один прекрасный день они его обогатят. Да, сэр, он купил акции, иначе эти двери не раскрылись бы перед вами. Я с гордостью заявляю, что у каждого из моих юных друзей есть кто-нибудь – отец ли, брат, близкий родственник или друг, – кто теми же узами связан с нашей процветающей фирмой, и что каждый, кто здесь служит, получает комиссионные за то, что привлекает к нам новых акционеров. Однако же, сэр, глава этого дела я. Я в свое время утвердил вас в должности, и, как вы сейчас убедитесь, я же, Джон Брафф, вас от нее отрешаю. Оставьте нас, сэр!.. Уходите, покиньте нашу семью, в лоне ее уже нет более для вас места! Я не сразу решился на этот шаг, мистер Свинни; я лил слезы, сэр, я возносил молитвы; я советовался, сэр, и теперь решение мое твердо. Оставьте нас, сэр!

– Только сперва заплатите мне жалованье за три месяца. Я ведь стреляный воробей, мистер Брафф.

– Деньги будут выплачены вашему батюшке, сэр.

– К черту батюшку! Я вам вот что скажу, Брафф; я совершеннолетний, и, если вы не отдадите мне мое жалованье, я упеку вас за решетку… вот провалиться мне на этом месте! Вы у меня узнаете, почем фунт лиха, это уж как пить дать!

– Выпишите этому бессовестному молодому человеку чек на трехмесячное жалованье, мистер Раундхэнд.

– Двадцать один фунт пять шиллингов, Раундхэнд, и никаких вычетов за гербовую марку! – крикнул нахал Свинни. – Вот так, распишемся в получении. И не нужно передаточной надписи на моего банкира. А если кто из вас, джентльмены, пожелает нынче в восемь вечера бесплатно выпить по стаканчику пунша, Боб Свинни к вашим услугам! Может быть, и мистер Брафф окажет мне честь, погуляет с нами вечерок? Ну-ну, только не говорите «нет»!

Мы больше не могли молча слушать его дерзости и принялись хохотать, как сумасшедшие.

– Вон отсюда! – весь побагровев, взревел мистер Брафф; Боб снял с крючка свою белую шляпу – колпак, как он ее называл – и, лихо заломив ее, неспешным шагом удалился.

Когда дверь за ним затворилась, мистер Брафф прочел нам еще одну рацею, которую все мы решили намотать на ус; потом он подошел к конторке Раундхэнда и, обнявши его за плечи, заглянул в гроссбух.

– Каковы сегодня поступления, Раундхэнд? – весьма благодушно осведомился он.

– Та вдова, сэр, принесла деньги – девятьсот четыре фунта десять шиллингов шесть пенсов. Капитан Спар полностью оплатил свои акции, сэр; поворчал, правда, говорит, совсем обезденежел; пятьдесят акций, два взноса итого сто пятьдесят фунтов, сэр.

– Он всегда ворчит.

– Говорит, у него ни гроша за душой не осталось, вся надежда, мол, на дивиденды.

– Еще что-нибудь есть?

Мистер Раундхэнд углубился в гроссбух и через несколько времени объявил, что всего поступила одна тысяча девятьсот фунтов. Дело росло, как на дрожжах, и последнее время мы трудились в поте лица; а ведь когда я вступил в должность, мы целыми днями били баклуши – пересмеивались, перешучивались, читали газеты, и только ежели забредал случайный клиент, разбегались к своим конторкам. В те поры Брафф спускал нам и смех и песенки, и казалось, с Бобом Свинни их водой не разольешь; но то все было на самой заре, пока еще нас не запрягли как следует.

– Тысяча девятьсот фунтов, и еще тысяча фунтов в акциях. Браво, Раундхэнд, браво, джентльмены! Помните: каждая акция, приобретенная благодаря вашему усердию, приносит вам пять процентов наличными. Берите пример друг с друга, будьте прилежны, добропорядочны. Надеюсь, все вы исправно посещаете церковь. Кто займет место мистера Свинни?

– Мистер Сэмюел Титмарш, сэр.

– Поздравляю вас, мистер Титмарш. Жму вашу руку, сэр; отныне вы двенадцатый конторщик нашего общества, и ваше жалованье соответственно повышается на пять фунтов в год. Как поживает ваша почтенная матушка, сэр, ваша дорогая, бесценная родительница? Надеюсь, она в добром здравии? Я горячо молюсь, чтобы еще долгие, долгие годы наша фирма могла выплачивать ей ежегодную ренту! Если у нее есть свободные деньги, ей теперь еще больше смысла вложить их в наше дело, – ведь она стала на год старше; а вы, мой дорогой, получите пять процентов, помните об этом. Чем вы хуже других? Молодой человек – он молодой человек и есть, и десять фунтов ему никак не помешают. А то, может, помешают, а, мистер Абеднего?

– Как можно, сэр! – воскликнул Абеднего, третий конторщик, тот самый, что донес на Свинни, и захихикал, как хихикали все мы всякий раз, как мистер Брафф изволил шутить; не то чтобы это были смешные шутки, но по лицу его мы всегда понимали: это он шутит.

– Да, кстати, – вдруг говорит он, – у меня к вам дело, Раундхзнд. Миссис Брафф желает знать, что это вы никогда не заглянете к нам в Фулем.

– Да неужто, как любезно с ее стороны! – воскликнул польщенный Раундхзнд.

– Назначьте день, дорогой! Ну, скажем, субботу, и прихватите с собой ночной колпак.

– Вы очень любезны, сэр, очень. Я бы с восторгом, но…

– Но?.. Никаких «но», дорогой! Слушайте! Мой обед почтит своим присутствием сам министр финансов, и я хочу с ним вас познакомить; ибо, по правде говоря, я похвастался вами перед его светлостью, сказал, что другого такого страхового статистика не сыщешь в целом королевстве.

Ну, как мог Раундхэнд отказаться от такого приглашения! А ведь он рассказывал нам, что субботу и воскресенье собирается провести с женой в Патни; и мы, которые знали, что за жизнь у бедняги, не сомневались, что, услыхавши про это приглашение, супруга нашего старшего конторщика разбранит его на чем свет стоит. Она сильно не жаловала миссис Брафф: разъезжает в собственной карете, а говорит, что ведать не ведает, где это Пентонвилл, и даже не соблаговолила нанести ей визит. А ведь уж как-нибудь ихний кучер нашел бы дорогу.

– Ах да, Раундхэнд! – продолжал наш хозяин. – Выпишите-ка мне чек на семьсот фунтов. Ну-ну, нечего пялить на меня глаза, любезный, я не собираюсь удрать! Вот именно, семьсот, ну, скажем, семьсот девяносто, раз уж вам все равно выписывать. В субботу заседает правление, так что не бойтесь, я отчитаюсь перед ними за эти деньги еще до того, как повезу вас в Фулем. За министром мы заедем в Уайтхолл.

И с этими словами мистер Брафф сложил чек и, очень сердечно пожав руку мистеру Раундхэнду, сел в свою карету, запряженную четверкой лошадей, которая поджидала его у дверей конторы (он всегда ездил четверкой, даже в Сити, где это было нелегко).

Боб Свинни говаривал, что двух его лошадей оплачивала компания; но Боб такой был пустобрех да насмешник, что его россказням и вполовину нельзя было верить.

Уж не знаю, почему так вышло, но в тот вечер и мне, и джентльмену по имени Хоскинс (одиннадцатому конторщику), с которым мы снимали очень уютные комнатки на третьем этаже в доме на Солсбери-сквер, близ Флит-стрит, вдруг прискучили наши дуэты на флейте, и так как погода была отменная, мы отправились к Вест-Энду прогуляться. Через несколько времени мы очутились напротив театра «Ковент-Гарден», неподалеку от кабачка «Глобус», и тут только вспомнили радушное приглашение Боба Свинни. Мы, конечно, почитали все это за шутку, но решили все же на всякий случай заглянуть туда.

И там, хотите верьте – хотите нет, как и было обещано, в дальней зале во главе стола, в густом табачном дыму, восседал Боб, а с ним восемнадцать наших джентльменов, и они говорили все сразу и стучали стаканами по столу.

Слышали бы вы, какой они подняли крик, увидевши нас!

– Ур-р-ра! – прокричал Боб. – Еще двое! Еще два стула, Мэри, еще два стакана, еще на двоих горячей воды и две порции джина! Господи боже, кто бы подумал, что и Титмарш к нам припожалует?

– Так мы ж тут по чистой случайности, – сказал я.

При этих словах поднялся оглушительный хохот: оказалось, что положительно все говорили, будто их привел сюда случай. Так или иначе, случай подарил нам превеселый вечерок; и радушный Боб Свинни заплатил за всех нас все до единого шиллинга.

– Джентльмены! – провозгласил он, расплатившись. – Выпьем за здоровье Джона Браффа, эсквайра, и поблагодарите его за подарок, который он преподнес мне нынче утром, – двадцать один шиллинг пять пенсов. Да нет, какие там двадцать один шиллинг пять пенсов? К этой сумме прибавьте еще жалованье за месяц – мне пришлось бы его выложить за то, что я ухожу без предупреждения, ибо завтра утром я все равно намеревался уйти… Я нашел местечко первый сорт, скажу я вам. Пять гиней в неделю, шесть поездок в год, к моим услугам лошадь и двуколка, а ездить надобно на запад Англии, собирать заказы на масло и спермацет. Так что да сгинет газ и за здоровье господ Ганн и компания, Лондон, Темз-стрит!

Я так подробно рассказываю о Западно-Дидлсекском страховом обществе и об его директоре-распорядителе мистере Браффе (вы, надо думать, понимаете, что и имя директора, и название общества вымышленные), потому что, как я намереваюсь показать, и моя собственная судьба, и судьба моей бриллиантовой булавки непостижимым образом переплелись и с тем и с другим.

Не скрою от вас, что в нашей конторе я пользовался известным уважением, оттого что происходил из лучшей семьи против семей большинства наших джентльменов и получил классическое образование, в особенности же оттого, что у меня была богатая тетушка, миссис Хоггарти, чем я, надо признаться, похвалялся направо и налево. Как я успел убедиться, в нашем мире совсем не лишнее, когда вас уважают, и ежели сам не станешь выставлять себя, уж будьте уверены, среди ваших знакомых не найдется ни одного, кто бы снял с вас эту заботу и поведал бы миру о ваших достоинствах.