На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927

Считалось, что после захвата пелопоннесской столицы Пелопоннесский сенат прекратит свое существование; Ипсиланти с большой радостью издал воззвание о созыве Национальной ассамблеи, которая должна была покончить, как он ясно дал понять, не только с тиранией турок, но и примасов. Эта ассамблея собралась в Аргосе, но очень быстро была переведена в деревню Пояда, расположенную неподалеку от Эпидавра, по которому и получила свое название, сохранившееся в истории. Здесь 13 января 1822 года, в греческий Новый год, была провозглашена Эпидаврская конституция – первая попытка создать в Греции централизованное управление. Согласно этой конституции, был создан совет из семидесяти ежегодно избираемых членов и исполнительный совет – из пяти членов. Президентом послед него органа был назначен Маврокордатос; он назначил министров восьми департаментов. Основными принципами работы этих органов были: равенство всех перед законом, веротерпимость, свобода еще не существовавшей прессы и республиканская форма управления. Но эти принципы вряд ли могли быть осуществлены в стране, только что освободившейся от многовекового турецкого деспотизма, а также из-за особенностей, связанных с коммунальной структурой ее организации. Эту конституцию писали в основном итальянцы, в ней хорошо заметна любовь латинских народов к симметрии, которая никак не соответствовала реальным условиям жизни в Греции. Пелопоннесская конституция была составлена примасами Мореи, которые создали сенат своей провинции из двадцати членов, призванных защищать их интересы.

Впрочем, какое-то время фортуна улыбалась ассамблее. Пока она еще заседала, пришло известие о захвате Коринфа, и этот город, благодаря своему расположению в самом центре страны, сделался первой столицей свободной Греции. Над коринфским акрополем взвился бело-голубой флаг молодого греческого государства.

Пока греки на Коринфском перешейке и южнее его торжествовали, турки в Эвбее разбили армию старшего сына Петро-бея Элиаса; самого его убили, а на северо-западе Греции восстановили свою власть. Операции Хуршид-паши против Али-паши Янинского были прерваны из-за того, что позади него вспыхнула революция. Однако осенью ему удалось овладеть крепостью Лифарица, которую правитель Янины построил на командной высоте неподалеку от озера.

После этого он захватил цитадель, откуда Али-паша удалился на остров, который был местом летнего отдыха горожан. Али-паша получил от Хуршида Ахмед-паши обещание, что его жизнь будет сохранена, но преемник Хуршида Махмуд Драмали-паша нарушил это обещание, которое, как он утверждал, связывало его по рукам и ногам. 5 февраля 1822 года он посетил Али-пашу в небольшом женском монастыре на острове и убил его ударом кинжала в сердце. Однако автору этой книги показали следы пуль, которые, согласно местному преданию, остались от выстрелов солдат, убивших «старого льва», стреляя через деревянную дверь. Так в центре прекрасного озера в возрасте 72 лет погиб талантливый, но беспринципный тиран, который видел смерть многих своих жертв. Романтическая поэма связывает его кончину с тем, что в водах этого озера утонула прекрасная девушка Евфросинья.

Голову старого паши вместе с головами трех его сыновей и внука привезли в Стамбул и выставили на всеобщее обозрение, а потом похоронили за воротами Селимбрия. Гробница на утесе, который высится над озером в Янине, и греческая надпись за затвором шлюза сохраняют в его резиденции память об одном из тех албанцев, слава которых разнеслась далеко за горами их дикой родины.

Если смерть Али-паши продемонстрировала европейским государственным мужам усиление власти султана в Эпире, то после другого события греки обрели симпатии всего цивилизованного мира. Из всех островов архипелага в Эгейском море самым богатым и наиболее спокойным был Хиос, знаменитые мастиковые деревья которого находились во владении султанских жен. Жители Хиоса были богаты и миролюбивы. Они вовсе не собирались рисковать своими жизнями и владениями ради сомнительного дела революции. Из-за этого они сильно упали в глазах других греков, не приобретя взамен симпатии турок. Не обращая внимания на явно выраженное желание жителей Хиоса воздержаться от действий, направленных против султана, ибо они вовсе не желали быть спасенными от тирании, которая им совсем не мешала, хиосец по имени Бурниас, когда-то служивший во французской армии, и авантюрист с остроса Самос Ликургос Логофетес, который на своем острове сделался чем-то вроде диктатора, в марте 1822 года высадили свои войска на Хиосе и оккупировали его столицу. После этого капудан-паша Кара-Али[23 - Кара-Али – командующий военно-морским флотом Османской империи.] отправил на этот остров большую армию; турки захватили город и вырезали в нем всех греков, которые попались им под руку. Только желание сохранить сады с мастиковыми деревьями заставило капудан-пашу предложить помилование тем, кто сумел уцелеть.

Два негодяя, поднявшие неудачное восстание, бежали с острова, где дымящиеся развалины сорока шести деревень, разрушенный город и горы трупов свидетельствовали о провале их авантюры. Тысячи жителей Хиоса были увезены с острова в качестве рабов; тысячи других бежали и превратились в нищих, умолявших подать им милостыню, ибо они не могли купить себе хлеба. Страдания хиосцев вызвали у их соотечественников желание отомстить, и к опустошенному острову направился флот, которым командовал Андрей Мяулис, храбрый моряк с острова Идра (Гидра), который прервал свой заслуженный в тяжелых боях отдых, чтобы помочь соотечественникам. Ночью 18 июня, когда капудан-паша праздновал Ураза-байрам, молодой моряк с острова Псара по имени Константин Канарис направил к судну турецкого адмирала свой горящий брандер. Флагман турецкого флота загорелся и взорвался; погибла почти вся его команда. Увидев это, капитаны других кораблей обрубили в панике якорные канаты и бежали. Зато их соотечественники на острове отомстили за смерть адмирала, которого привезли на берег, где он и умер. Они разграбили все уцелевшие в прежних боях деревни и вырубили мастиковые деревья.

Этот акт возмездия завершил разгром самых богатых греческих островов; было подсчитано, что из 115 тысяч христиан, населявших Хиос еще в апреле, до августа дожили лишь 1800 человек! 23 тысячи было убито, 47 тысяч продано в рабство, а другие рассеялись по разным частям эллинского мира.

Уничтожение Хиоса стало благом для острова Сирос, ибо беглецы с Хиоса основали на этом острове новый православный город и создали производство восточных сладостей, на которые Сирос имел монополию. В 1825 году новый город получил название Гермополис (Эрмуполис) в честь бога торговли Гермеса. Главным делом трудолюбивых переселенцев была торговля.

Весной 1822 года султан, овладевший к тому времени Фессалией и Яниной, приказал начать покорение Греции одновременно с востока и запада. Но еще до того, как Махмуд-паша Драмали, которому было поручено командовать западной армией, начал боевые действия, турки, державшие до этого в своих руках Акрополь в Афинах, сдались. 21 июня была подписана капитуляция; вторая статья этого договора гарантировала сохранение жизни гарнизону, однако слухи о наступлении Махмуда Драмали вызвали в Афинах панику. Многие, как и в старину, бежали на остров Саламин, а солдаты напали на афинских турок и вырезали несколько сотен; другим удалось спастись благодаря тому, что консулы проявили храбрость, а в порту появились два французских военных корабля.

Анархию, царившую в городе, удалось победить лишь после того, как Одиссеос занял Акрополь. Здесь до 1888 года еще сохранялся бастион, который он построил, чтобы защитить древнюю клепсидру и обеспечить своих воинов водой. Имя этого революционного лидера с тех пор ассоциировалось с этой священной горой.

А тем временем Махмуд Драмали с большой помпой вошел в Морею. Это было сделано при таких обстоятельствах, что все вспомнили о турецком походе столетней давности, целью которого было отбить это венецианское владение. Акрокоринф (акрополь Коринфа) был оставлен гарнизоном, и турецкий командующий сумел дойти до самого Аргоса, но болезни и отсутствие фуража заставили его вернуться на перешеек.

Греками командовал прославленный вождь иррегулярных войск Теодор Колокотронис, которому в начале революции уже исполнилось 51 год. Воспитанный в спартанском духе в Майне (Мани) на юге Пелопоннеса, куда его отец бежал от турок из Каритены в центральной части Пелопоннеса, где он родился, Теодор служил партизаном, пока земля в Морее не стала гореть у него под ногами. Во времена Республики Семи Островов он бежал на остров Закинф и принял участие в последней Русско-турецкой войне в качестве пирата. Когда англичане отбили у французов Закинф, он поступил на службу английскому правительству и помогал англичанам захватить остров Айия-Мавра (Лефкас). После этого он занимался торговлей скотом, но тут до него дошли слухи о революции; вернувшись с острова Закинф на Майну (Мани), он стал свидетелем падения Каламаты. Опыт Колокотрониса, который он приобрел в предыдущих войнах, в сочетании с природным здравым смыслом помог ему занять первое место среди военных лидеров. Он носил шлем с плюмажем, который знали все, кто путешествовал по Греции; этот шлем придавал ему живописный вид. Из всех вождей войны за независимость он по-прежнему был самым популярным, а его статуи в Афинах и в Науфлионе напоминают нам о том восхищении, которое вызывают у греческого народа приключения и служба на благо родной страны.

Но на этот раз слава великой победы досталась его племяннику Никите. На перевале Дервенакия, по которому теперь проходит железная дорога из Коринфа в Аргос, Никита наткнулся на турецкий авангард, и его личная доблесть завоевала ему славу «пожирателя турок». Сам Махмуд-паша Драмали с остатком своего войска тоже потерпел поражение и умер в Коринфе еще до конца года. Так позорно провалилось большое турецкое вторжение в Морею 1822 года.

Однако на западе, где командовал Маврокордатос, греки достигли меньшего успеха. 16 июля греки и корпус филэллинов, сформированный двумя месяцами ранее, были разгромлены при Петре, в 3 км выше знаменитого моста в Арте. Причиной тому стала измена местного вождя. Филэллины, многие из которых были закаленными в боях бойцами, после героического сопротивления были изрублены в куски. В тот же самый день неподалеку от гавани Фанари в Эпире, желая помочь сулиотам, погиб брат бея Майны (Манн) Кирьякулис Мавромихалис. Оба этих поражения заставили фил эллинов капитулировать, и они вернулись на Ионические острова, где охваченные ужасом крестьяне Акарнании пытались найти убежище под британским протекторатом.

Однако самый знаменитый из сулиотов Марко Боцарис продолжал сражаться и погиб за греческое дело на континенте. Так, избавившись от опасности нападения со стороны сулиотов, Омер Врионес (Омер-паша Вриони, Омер-Врионе, Омер-бей), ставший пашой Янины после Али-паши, смог наконец двинуться на юг и осадить Месолонгион. Но первая осада этого города не принесла успеха, а на другой стороне Греции в конце года капитулировал турецкий гарнизон Нафплиона, который спасло вмешательство британского филэллина капитана Гамильтона. На Крите, однако, второй год восстания сложился для христиан неудачно. Ипсиланти по просьбе жителей Крита в конце 1821 года послал туда русского грека, который называл себя Михаилом Комнином Афентульефом и хвастался своим происхождением от византийских императоров. Он называл себя лидером и представителем греков, живущих на Крите. Однако дипломат, не умеющий воевать, – это не тот человек, который мог бы справиться с неуправляемым населением острова. Рослые воины Крита с презрением смотрели на этого невысокого прихрамывающего человека, называвшего себя «генералиссимусом и управителем Крита».

Еще больше ослабило дело христиан убийство Антония Мелидониса, одного из самых успешных его лидеров. Он погиб от руки сфакиотского вождя, который жестоко ему завидовал. Греческое правительство отправило на Крит нового организатора, но, пока он осваивался, в залив Суда вошел флот египтян. Сфакиоты, начавшие восстание, были полны решимости руководить им, и потомку дома Комнинов, «оказавшемуся между тигром и пантерой», пришлось бежать на Мальту. Вместо него приехал Манолис Томбазис, представитель хорошо известной семьи с острова Идра. Его называли гармостесом (или комиссионером); так стали именовать губернатора большого греческого острова, это слово было уже хорошо знакомо жителям Ионических островов.

К тому времени первый срок Национальной ассамблеи закончился, и новая ассамблея собралась в Астросе, расположенном на берегу залива Арголикос, в начале 1823 года. Введя несколько поправок в конституцию Эпидавра, депутаты выбрали новый исполнительный совет из пяти депутатов. Президентом его стал Петро-бей, а Маврокордатос – государственным секретарем. Ипсиланти вообще не получил никакого поста.

К сожалению, дискуссии в Астросе только усилили разногласия между партией примасов, лидером которой был Петро-бей, и военной партией, возглавляемой Колокотронисом, а местные и личные раздоры в рядах обеих партий продемонстрировали, что человеческая натура со времен Древней Греции изменилась столь же мало, как и рельеф местности. Всем становилось ясно, что единственным подходящим кандидатом на пост главы греческого государства может быть лишь иностранный принц, ибо ни один грек не согласится признать своим сувереном кого-нибудь из соотечественников. Взоры людей уже начали обращаться к Саксен-Кобургскому дому, специальностью которого было снабжать королями любую страну с любой религией. Более того, стало очевидным, что общественное мнение Западной Европы в конце концов заставит правительства своих стран обратить внимание на требования греков. Греческий комитет был создан в Лондоне, а его филиалы – в Германии и Швейцарии. Веронский конгресс мог, конечно, отказаться принять греческих депутатов, но Джордж Каннинг, которому Кастельро передал свой пост министра иностранных дел Англии, был известен своими симпатиями к филэллинам. Он признавал, что Греция находится в состоянии войны, и отдал остров Каламос, один из Ионических островов, в распоряжение беженцев. Строгие меры Томаса Мейтленда не помешали жителям Ионических островов проявлять сочувствие к своим соотечественникам на континенте; но нарушение нейтралитета островов Сериго (Китира), Занте (Закинф) и Итаки подверглось суровому наказанию, а последовавшая за этим казнь нескольких жителей Ионических островов привела к тому, что британский протекторат перестал быть популярным.

С другой стороны, Россия в январе 1824 года предложила создать три отдельных вассальных княжества: Восточную Грецию (Фессалия, Беотия и Аттика); Западную Грецию (Эпир и Акарнания) и Морею, к которой мог бы присоединиться Крит. Всеми этими княжествами должны были управлять чиновники из коренного населения, назначаемые султаном и подчиненные ему. По мнению автора книги, это разочаровало всех, кто еще верил в искренность филэллинизма России.

Однако предложение русских, хотя и включало в себя Эпир и Крит, не затрагивало островов архипелага в Эгейском море, которые должны были возродить свои старые муниципальные привилегии и перестать быть частью Греции. Они должны были последовать примеру Дунайских княжеств – слабых, разделенных и зависимых от России. Самые большие преимущества при таком раскладе должны были получить ведущие греческие семьи, подобно фанариотам в Молдавии и Валахии. Они бы стали ждать милостей от султана, а константинопольский патриарх, которого Россия предложила сделать защитником трех княжеств перед лицом султана, назначался бы им самим.

Военные операции 1823 года не были такими крупными, как в прошлом году. В самом начале турки лишились боеприпасов после пожара в арсенале Стамбула. В этом преступлении обвинили янычаров, которые якобы искали предлог, чтобы отложить свой поход против греков. Тем не менее султану теперь не нужно было отвлекаться на борьбу, которая вынуждала его сражаться на два фронта – в Европе и Азии.

Турецкие военачальники подавили последний очаг восстания в Фессалии, разрушив город Трикерион и разграбив селение Кастри, в котором хранились богатства Дельфов (теперь их там нет). Из Скутари (Шкодера) в Албании армия Мустаи-паши из 15 тысяч «геков» (северных албанцев) и мирдитов (албанских христиан-католиков), которые были только рады сразиться с православными, вторглась в Западную Грецию. В битве против этих северных албанцев, состоявшейся при Карпенисионе в Эвритании 21 августа, героически погиб сулиот Марко Боцарис. Его тело было привезено в Месолонгион и погребено под всеобщие рыдания. Его могилу и сейчас можно увидеть в местном «Геруне», где чуть позже суждено было обрести вечный покой сердцу человека, знаменитого на весь мир.

Лорд Байрон приехал на остров Кефалонию (Кефалинию) в том же самом месяце, когда погиб Боцарис. Его участие в греческой войне больше, чем любое другое событие, способствовало популяризации греческого дела в Европе. Великий поэт хорошо знал Грецию и был знаком с ее языком. Двенадцатью годами ранее он написал стихотворение «Проклятие Минервы»; его вдохновил на это интерьер памятника Лисикрату, переделанный в кабинет монахов-капуцинов. Это стихотворение было направлено против того, кто «разграбил» мраморы Элгины. Байрон перевел знаменитый «Пламенный гимн» Ригаса, а теперь приехал, чтобы доказать, что он может не только славить подвиги Древней Греции, но и следовать им. Впрочем, лорд Байрон, будучи поэтом, не тешил себя иллюзиями. Он вовсе не думал, что найдет в Элладе людей, похожих на героев, которых описал Плутарх; он был готов к тому, что несколько веков турецкого ига превратили их в тот народ, какой был нужен туркам. Соответственно, Байрон не расстроился и не почувствовал себя обманутым в своих ожиданиях, когда ему пришлось иметь дело с людьми, совсем не похожими на святых или мудрецов. Это были человеческие существа, только что освободившиеся от деморализующей формы управления, которой еще не было найдено подходящей замены. Не желая присоединяться ни к одной политической партии, не разобравшись в положении дел, Байрон прожил четыре месяца в Кефалинии; в это же время шли переговоры о выдаче Греции денежной субсидии. Сначала греки собирались возвратить ордену рыцарей-иоаннитов остров Родос, которым он когда-то принадлежал, вместе с островом Сиросом и тремя другими островами поменьше. Но от живописного возрождения Греции эпохи франков жители этой страны отказались ради более практичного проекта, с помощью которого они рассчитывали получить от Лондона 800 тысяч фунтов (на самом деле им досталось всего 280 тысяч).

Пока лорд Байрон пребывал в Кефалинии, греки добились успехов в двух своих начинаниях. На востоке они вернули себе цитадель Коринфа (Акрокоринф), а на западе заставили турок снять осаду с Анатоликона. Однако ссоры между военной и политической партиями в Морее переросли в гражданскую войну; так, в первый, но отнюдь не в последний раз греки подняли оружие против своих соотечественников, вместо того чтобы, объединившись, нанести удар по общему врагу. Эта братоубийственная война, которую лорд Байрон попытался прекратить, была спровоцирована Колокотронисом, который, словно второй Кромвель, велел своему сыну Паносу силой разогнать Законодательное собрание, заседавшее в ту пору в Аргосе.

Большинство депутатов этого собрания перебрались в Кранидион, напротив острова Идра, объявили свое руководство смещенным и вместо него выбрали новый комитет, президентом которого стал Георг Кунтуриотис с острова Идра. Так в Греции появилось два враждебных друг другу правительства: одно заседало в Кранидионе и опиралось на поддержку судовладельцев островов Идра и Спеце, а также примасов и военных командиров континентальной Греции; а другое – в Триполисе и рассчитывало на отвагу Колокотрониса и его личных помощников.

Когда 5 января 1824 года лорд Байрон прибыл в Месолонгион, эта борьба еще продолжалась, и то, что он здесь услышал и увидел, подтвердило его мнение о том, что Греция в огне революции нуждается не в теориях, а в практических методах управления. Ему казалось, что издание газет, столь горячо рекомендуемое «типографским полковником» Лестером Стенходном, который приехал вместе с ним, скорее возбудит вражду, а не успокоит умы тех, кто будет их читать. Тем не менее Стенходн настоял на выпуске, под руководством швейцарского республиканца по имени Мейер, первой в истории Греции газеты, если не считать нескольких листовок, напечатанных в Каламате три года назад.

Так 12 января 1824 года в саманном доме в Месолонгионе была отпечатана первая газета – «Греческие хроники». Теперь пресса является характерной чертой современной греческой жизни, а часть первой печатной машины выставлена в музее Исторического и этнологического общества в Афинах.

Байрон, к сожалению, не дожил до окончания гражданской войны, которую он тщетно пытался предотвратить. 19 апреля он умер в Месолонгионе, где до сих пор покоится его сердце. Он отдал свое время, свои средства и, наконец, свою жизнь ради торжества греческого дела, и Греция этого никогда не забудет. Над его гробом историк Спиридон Трикупис, уроженец Месолонгиона, произнес речь, которая считается образцом греческой прозы. В честь Байрона ставили памятники, называли улицы, а на многих отдаленных островах и в горных деревнях люди до сих пор вспоминают Байрона, словно он умер только вчера. Это – счастливое исключение из циничного высказывания лорда Солсбери о том, что в международной политике не бывает благодарности.

Не прошло и года, как вспыхнула новая гражданская война, во время которой английская ссуда, вместо того чтобы быть полностью потраченной на защиту страны, была растащена по частям разными партиями. Эта «Война примасов», как ее позже назвали, выросла из антипатии, которую жители Мореи испытывали к Совету, поскольку большинство его членов составляли уроженцы морских островов и континентальной Греции. Лидерами партии жителей Мореи стали два Андрея – Андрей Заимис из Калавриты, происходивший из семьи, которая дала Греции нескольких государственных мужей; и Андрей Лонтос из Востицы, друг Байрона, который в молодости кутил вместе с ним. Вместе с ними был Сисинис (или Сессини) из Гастуни в Элиде. Имя этого человека выдает его венецианское происхождение. Он приехал сюда из соседней Гларенцы и в шутку называл себя «герцогом Кларенсом». Образ его жизни напоминал образ жизни турецкого паши.

Душой исполнительного совета был Иоаннис Колеттис, будущий премьер-министр и дипломат. Он родился в деревне Сираку в Эпире и начал свою карьеру как личный врач Мухтара, сына Али-паши Янинского. Колеттис изучал искусство управления страной при дворе в Янине. Он уже успел принять активное участие в революции. Подняв в своей родной деревне восстание, он стал военным министром во времена конституции Эпидавра. Этот бывший врач оказался плохим солдатом, но хорошим политиком. Он не прославился своими военными подвигами, но его таланты позволили ему занять место в правительстве, номинальным главой которого был Кунтуриотис. Энергия Колеттиса помогла быстро подавить мятеж примасов; Колокотронис, боровшийся за их дело, был брошен в тюрьму на острове Идра, а его сын Панос убит; оба Андрея бежали на другой берег Коринфского залива; а Сессини не пустили на остров Закинф. «Война примасов» завершилась полным провалом.

Пока лидеры восставших воевали друг с другом, в греческих водах появился новый сильный враг. Понимая, что одному с мятежниками не справиться, султан Махмуд II вынужден был обратиться за помощью к своему вассалу Мухаммеду Али, египетскому паше, албанцу по происхождению, который в молодости занимался продажей табака в своем родном городе Кавала, но потом стал в Египте чем-то вроде современного фараона. Он уже помогал Махмуду разгромить ваххабитов Аравии; теперь султан попросил у Мухаммеда Али содействия в усмирении греков и назначил его сына Ибрахима пашой Мореи.

Сначала египтяне решили сокрушить восстание на островах Псара и Касос. Первый прославился на весь мир своими храбрыми и умелыми моряками, а второй послужил базой для подавления восстания на Крите. Оба этих предприятия оказались успешными. Албанские воины египетского паши вторглись ночью на территорию гористого острова Касос, вырезали всех мужчин и старух, а молодых девушек и детей увели в рабство.

Турецкие солдаты капудан-паши почти полностью уничтожили мужское население острова Псара, которое к тому времени выросло за счет беглецов с Хиоса; сотни голов и ушей погибших псариотов были выставлены, вместе с помпезным описанием резни, на обозрение мусульман Стамбула. Уцелевшие жители Псары бежали на острова Эгина, Спеце и Сирос, а некоторые основали на месте древней Эретрии на острове Эвбея колонию, которую назвали Новая Псара.

За этими двумя сокрушительными ударами по грекам последовало несколько морских стычек, из-за которых прибытие Ибрахима в Морею (Пелопоннес) задержалось. По пути туда он зашел в залив Суда, но ему не надо было высаживаться на Крите, ибо восстание на этом острове уже было подавлено благодаря явившимся сюда египетским войскам и непомерными амбициями сфакиотов. Томбазис к тому времени уже покинул остров; египтяне творили немыслимые зверства; в одном месте они загнали сотни христиан в пещеру и разожгли огонь; люди задохнулись в дыму. Весной 1824 года восстание на Крите было подавлено. Ибрахим перенес военные действия в Морею (Пелопоннес): 24 февраля 1825 года он высадился в порту бывшей венецианской колонии Модон (Метони), после чего начался второй этап войны.

Первые действия Ибрахима были направлены против двух фортов, которые защищали вход в Наваринскую бухту: «Новый замок» – на южном берегу и «Старый замок» – на северном. Однако вскоре стало ясно, что ключевую позицию занимает остров Сфактерия, который, словно огромный кит, лежит поперек залива. Его в последний момент успел занять специально обученный отряд храбрецов. Среди них был фил эллин из Пьемонта граф Санта-Роза, которого изгнали из своей родной страны за то, что он пытался даровать ей свободу. Тогда он уехал в Грецию и стал сражаться за нее. Для захвата острова Сфактерия ему хватило одного часа; а двадцать три века назад на нем был разгромлен афинянами отряд спартанцев[24 - В 425 г. до н. э. афиняне, разбив пелопоннесский флот, блокировали здесь отряд спартанских гоплитов (420 человек), после чего высадили десант из 800 пелтастов. Пелтасты, оружием которых были дротики и стрелы, поражали мощных тяжеловооруженных спартанских гоплитов на дистанции, избегая ближнего боя и отступая под защиту фаланги гоплитов. В конце концов остатки спартанских гоплитов (120 человек) и еще 152 из числа их союзников капитулировали.]; эту победу обессмертил Фукидид. Итальянский историк битвы за Сфактерию XIX века не имел того таланта, которым обладал великий греческий историк, но, по крайней мере, в лице своего друга и соотечественника Санта-Розы он нашел героя, достойного встать в один ряд со спартанцами.

Санта-Роза был ранен, но не покинул поле боя; и его имя, как и имя грека с острова Идра Цамадоса, павшего вместе с ним, до сих пор ассоциируется с заливом Наварин. О Санта-Розе напоминает памятник, воздвигнутый на острове в его честь; через 72 года его героизм вдохновил на подвиг его соотечественника Антонио Фратти, павшего на поле боя в Домокосе.

Маврокордатосу с большим трудом удалось спастись. Захват Сфактерии привел к капитуляции обоих фортов – старого и нового, – и это поражение нанесло туркам такой удар, что даже уничтожение части египетского флота Мяулисом при Модоне восполнило его лишь частично. Потеря Наварина имела по крайней мере один положительный момент – она убедила греческих вождей в необходимости объединения. Кунтуриотис во время защиты этого важного порта проявил такую нерасторопность, что всем стало ясно, что Морею должны защищать мореотские вожди. Тем, кто пострадал во время прошлой гражданской войны, была дана амнистия; беглые примасы снова вернулись к власти: главнокомандующим Мореи был назначен Колокотронис.

Египтянам по-прежнему сопутствовал успех. Архимандрит Дикеос, больше известный как Папафлессас, наиболее энергичный член Общества друзей на Пелопоннесе, которого прозвали «Алкивиадом революции» за его храбрость, погиб в бою при Маниаки; войско Колокотрониса разбили на перевале Макриплаги, где произошло так много сражений, и Ибрахим, несмотря на то что у мельниц Лерны Ипсиланти сумел его ненадолго задержать, продолжил свой поход на Нафплион, где в то время заседало греческое правительство. Однако египтянам не удалось осадить эту мощную крепость; они вернулись в Триполис и, снова разгромив Колокотрониса, предали огню и мечу Морею. Наконец, Ибрахим получил приказ перейти в континентальную Грецию и помочь турецким войскам во второй осаде Месолонгиона. Это стало самым героическим эпизодом во всей войне.

Решид Мехмед-паша, победитель в бою при Пете (16 июля 1822 г.), начал осаду в конце апреля. Но только тогда, когда в июле к нему на помощь пришел турецкий флот, он смог предложить осажденным условия сдачи. Его предложение было отвергнуто, а появление греческого флота разогнало турецкие суда. Осада была снята, и в городе снова появилась провизия. В то время было еще возможно перерезать коммуникации врага на суше, ибо он лишился своего господства на море. Но хотя Георг Караискакис перехватил несколько обозов с продовольствием, лидеры восставших в континентальной Греции почти ничего не сделали для спасения города. Самый знаменитый из них, разбойник Одиссеос, погиб ужасной смертью. Этого бывшего фаворита Али-паши давно уже подозревали в том, что он хочет забрать провинцию у турок, чтобы самому стать ее правителем, ибо турки, по его мнению, оценивали его способности выше, чем греческий совет. Вскоре было обнаружено открытое предательство, и Одиссеоса заставили сдаться Псурасу, своему старому помощнику. Бывшего хозяина Афин, осыпаемого проклятиями горожан, притащили в Акрополь и бросили в башню Франков, которая в те времена стояла неподалеку от статуи Бескрылой Победы.

Здесь 16 июля был обнаружен его труп; он лежал у стены башни. Все было сделано для того, чтобы люди поверили, что Одиссеос упал с башни, но его столкнул вниз тюремщик. И башня, и бастион, построенный Одиссеосом, не сохранились; но сын Андруцоса сохранил свое место в истории города, которым он когда-то управлял. Его бюст стоит теперь на перевале Гравия, его «собственных Фермопилах», которые он защищал, – и этот подвиг перевешивает его предательство. Его зять Трелони какое-то время содержался в пещере Парнассос, где два британских авантюриста пытались убить друга поэта Шелли.

Прибытие Ибрахима под Месолонгион создало новое препятствие для осады. В марте 1826 года сдался Анатоликон, город на острове в лагуне, которому удалось отбить первую атаку. Потеря этого форпоста Месолонгиона заставила Фредерика Адама, который в 1824 году сменил Томаса Мейтленда на посту верховного комиссионера Ионических островов, предложить свое посредничество. Это предложение было отвергнуто уверенными в своих силах пашами, как и их предложение осажденным сдаться.

К тому времени в городе уже начали ощущать недостаток продовольствия, и люди надеялись только на одно – возвращение греческого флота, который должен был их спасти. Но Мяулис, прибывший сюда, не смог преодолеть мелей у Месолонгиона и после появления сильного флота врага вынужден был уйти. Гарнизону не оставалось ничего иного, как сдаться или сделать вылазку. Бойцы выбрали последнее; ночью 22 апреля, послав сигнал Караискакису, который должен был атаковать осаждавших с тыла, около 7 тысяч человек, среди которых были женщины и дети, приготовились прорваться через ряды врага. Солдат среди них было всего 3 тысячи. Остальные 9 тысяч, составлявшие население города, были слишком стары, больны или очень сильно привязаны к своему дому, чтобы его покинуть. Женщины облачились в мужское платье, мальчики, которые умели пользоваться пистолетами, были вооружены, а те, кто решил остаться, заперлись в разрушенной ветряной мельнице и в большом магазине, где хранился порох.

К сожалению, болгарский дезертир сообщил о предполагаемой вылазке туркам, и они успели подготовиться. Некоторое время после того, как гарнизон перебрался через ров, солдаты под командованием Боцариса, Кицоса, Цавеласа и Макриса ждали под огнем появления Караискакиса, но так и не дождались его. Тогда они с криками «Вперед!» бросились на осаждавших, перерезали артиллеристов и проложили себе дорогу к открытой местности; однако людей, оставшихся позади, охватила паника, они закричали: «Назад!» – и в ужасе побежали в город.

Те, кому удалось из него вырваться, попали в албанскую засаду, и уцелевшие в бою с трудом добрались до лагеря Караискакиса.

На следующее утро в город вошли войска Ибрахима, но встретили яростное сопротивление тех, кто в нем остался. Кто-то предпочел взорвать пороховые склады и погибнуть, чем попасть живыми в руки врага. Было подсчитано, что из тех, кто сумел бежать, выжило около 2 тысяч человек, а 3 тысячи было взято в плен. Среди тех, кто погиб, были Мейер, редактор газеты, выходившей в Месолонгионе, и магнат-патриот Патрас Пападиамантопопулос. Эти и подобные им люди подарили маленькому городу в Греции славу, которая будет жить столько же, сколько и весь греческий народ. Ежегодно в память о героической вылазке в нем проходит торжественная процессия. А вторая осада Месолонгиона заняла свое место среди других знаменитых осад в истории.

После падения этого неприступного места паши расстались: Ибрахим-паша вернулся в Морею и принялся ее грабить, а Решид Мехмед-паша остался, чтобы усмирить Западную Грецию. А тем временем новый поворот, который приняла война после вторжения египтян, заставил греков задуматься о мире. При этом они надеялись не потерять независимость, которая была куплена такой дорогой ценой – пятью годами непрерывных боев.

Внешние проблемы и домашние неурядицы убедили большую часть греков в том, что необходимо поискать защиты у какой-нибудь великой державы. Одна часть населения выступала за Россию, другая предлагала в качестве кандидата на греческий трон герцога де Немура, а третья мечтала о том, чтобы вся страна, подобно Ионическим островам, стала владением Великобритании. Это предложение было принято Ассамблеей в Нафплионе в августе 1825 года.

Решение греческого народа усилило позицию Джорджа Каннинга, британского министра иностранных дел, а Стратфорд Каннинг, новый британский посол в Стамбуле, направляясь в Англию, встретился с Маврокордатосом на острове Идра, чтобы обсудить условия британского посредничества. Ассамблея дала послу все полномочия для проведения переговоров от имени Греции, включая остров Крит, как подчиненной автономии под суверенитетом султана.

А тем временем герцог Веллингтон убедил нового русского царя Николая I ратифицировать подписанный 4 апреля 1826 года протокол, который даровал бы грекам, при условии выплаты ежегодной дани султану, эксклюзивное право на управление своими внутренними делами. Это был первый эффективный экономический шаг мировых держав в деле обеспечения независимости Греции.