Сотворение Святого. Герой

Она чуть покраснела:

– Вы поверили?

– Я ответил, что меня не волнует, правда это или нет.

– Но вы поверили? – настаивала Джулия.

– Если вы скажете, что это ложь, я вам поверю.

Озабоченность на ее лице сменилась ослепительной улыбкой.

– Разумеется, это ложь.

– Как вы прекрасны, когда улыбаетесь, – вдруг вырвалось у меня. – Вам всегда надо улыбаться.

– Я и улыбаюсь… вам. – Она замолчала, обдумывая, стоит ли продолжать этот разговор, но потом все-таки решилась: – Маттео говорил вам, что однажды ухаживал за мной и очень рассердился, когда я не подобрала носовой платок, который он соблаговолил уронить?

– Он упоминал об этом.

– Боюсь, с тех пор он не сказал обо мне ни одного доброго слова.

Мне в голову уже приходила мысль о том, что Маттео затаил зло на донну Джулию, поэтому ее версия представлялась мне более убедительной.

– Он умолял меня не влюбляться в вас, – признался я.

Она рассмеялась:

– Клаудия Пьячентини рассказывает всем, что это уже случилось и она ужасно ревнует.

– Правда? И Маттео убежден, что я влюблен в вас.

– А вы? – внезапно спросила она.

– Нет! – с нарочитой напыщенностью ответил я.

– Brutta bestia! – воскликнула она, тут же отодвинулась от меня и надула губки.

– Я очень сожалею, – со смехом продолжил я, – но ничего не могу с этим поделать.

– Я думаю, с вашей стороны это ужасно.

– У вас так много воздыхателей, – попытался урезонить ее я.

– Да, но я хочу, чтобы их было еще больше. – Она улыбнулась.

– Но какой вам прок от того, что все эти мужчины влюблены в вас?

– Не знаю, но приятно это осознавать.

– Какое же вы еще дитя! – со смехом воскликнул я.

Она наклонилась ко мне, лицо стало серьезным.

– Но вы совершенно меня не любите?

Я покачал головой. Она вновь подсела ко мне вплотную, так, что ее волосы касались моей щеки, и я почувствовал дрожь по всему телу. Я посмотрел на ее ушко идеальной формы, полупрозрачное, как розовая раковина. Подсознательно, не отдавая себе отчет в том, что делаю, я его поцеловал. Она притворилась, будто и не заметила, я же пришел в полнейшее замешательство, почувствовав, как густо краснею.

– Вы совершенно уверены? – спросила она по-прежнему серьезно.

Я вскочил (глупо, конечно), злясь на себя.

– Когда я снова увижу вас?

– Завтра я собираюсь на исповедь. Будьте в Сан-Стефано в десять утра, и мы сможем поговорить в церкви после того, как я закончу.

Глава 6

В последние два дня Форли бурлил: в городе стало известно, что крестьяне из владений графа отправили ему петицию с требованием отменить некоторые налоги, которые легли таким тяжелым бременем, что земля приходила в запустение. Хозяева распускали наемных работников, дома разваливались, в некоторых районах не хватало зерна для весеннего сева, и поля зарастали сорняками. Результатом стал голод, и если в прошлом году сельские жители с трудом, но смогли уплатить налоги, то в этом поняли, что такой возможности у них нет. Джироламо прислушался к их аргументам, понимая, что они правы. После совещания со своими советниками он решил отменить самые разорительные налоги, но при этом столкнулся с тем, что казна практически пуста и покрыть расходы грядущего года нечем.

Сельские жители заплатить не могли, но деньги все равно были нужны. Граф обратил свой взор на город и нашел его богатым и процветающим, но не решился по собственной инициативе увеличить налоговое бремя горожан. Он созвал совет, обрисовал текущее положение дел и спросил у старейшин, что они думают по этому поводу. Никто не шевельнулся и не заговорил. Наконец Антонио Ласси, ставленник графа, который попал в совет его стараниями, ранее занимая куда более скромную должность, поднялся и огласил план, который ранее изложил ему Джироламо. Идея состояла в том, чтобы компенсировать налоги, собираемые с селян, налогом на некоторые продукты, прежде от него освобожденные. Джироламо ответил заготовленной речью, выражая нежелание поднимать стоимость продуктов первой необходимости, и попросил нескольких наиболее влиятельных членов совета высказать свое мнение. Совет отреагировал на выступление Антонио Ласси молчанием, зато на ответ Джироламо – аплодисментами. Все соглашались с ним, что таких налогов быть не должно. Затем граф изменил тон. Сказал, что это единственный способ добыть деньги, и, распаляясь все больше от вида их угрюмых лиц и молчания, сообщил им, что подпишет этот указ и без их санкции. Потом после короткой паузы пожелал узнать их ответ. Члены совета переглянулись. Побледневшие, но настроенные решительно, ответили ему один за другим:

– Нет… нет… нет… нет!..

Антонио Ласси перетрусил и вообще не решился открыть рот. Граф, выругавшись, стукнул кулаком по столу и прорычал:

– Я намерен показать, что правитель здесь я, и вам придется смириться, что моя воля – закон.

На этом он распустил совет.

Когда горожане узнали новости, они пришли в необычайное волнение. Все претензии к графу, которые раньше выражались крайне осторожно и шепотом, теперь выкрикивались на ярмарочной площади, там же звучали жалобы на расточительность графини. Горожане собирались кучками, жарко обсуждали предполагаемое увеличение налогов, время от времени раздавались угрозы. Все это напоминало бунт.

На следующий день главного сборщика налогов едва не разорвали на куски, когда он шел во дворец графа, так что из дворца он вышел уже в сопровождении отряда солдат. Антонио Ласси везде встречали проклятиями и улюлюканьем, а когда он попался на глаза Кеччо д’Орси в крытой галерее на площади, тот прилюдно отчитал его, как мальчишку. Эрколе Пьячентини вмешался, и ссора чуть не переросла в драку, но Кеччо, с трудом сдержавшись, удалился, прежде чем в ход пошли кулаки или мечи.

Покинув донну Джулию, я неспешно направился к центральной площади и обнаружил, что страсти кипят, как и в предыдущие дни. Тут и там горожане собирались группами, жадно слушая очередного возбужденного оратора. Никто, похоже, не работал. Лавочники стояли у дверей и переговаривались друг с другом. Люди бродили по площади, присоединяясь то к одной, то к другой группе.

Внезапно наступила тишина. На площади появилась Катерина. Все взгляды обратились к ней. Как и всегда, она была в роскошном наряде. Драгоценные камни сверкали на ее пальцах, запястьях, шее, поясе, головном уборе. Графиню сопровождали несколько придворных дам и трое солдат. Толпа расступилась, освобождая Катерине проход, и она гордо вышагивала между двумя рядами людей, вскинув голову, словно не замечала прикованных к ней взглядов. Несколько мужчин угодливо сняли шляпы, но остальные и не думали проявлять учтивость. Воцарилось молчание, если кто и ругался, то шепотом, себе под нос. Катерина пересекла площадь и вошла в ворота дворца. Тут же раздался рев толпы и, казалось, застывший воздух взорвался громом проклятий. Как только не честили графиню, какими грязными словами не обзывали. А ведь шестью годами раньше, когда она проходила по улице, люди бросали все дела, чтобы посмотреть на нее с радостью в сердце и благословением на устах. Они клялись, что готовы за нее умереть. Впадали в экстаз от ее красоты.

Я пошел домой, думая обо всем этом и о донне Джулии, вспоминая случайный поцелуй. Я задавался вопросом, а что она обо мне подумала… это очаровательное существо, и радовался, что завтра увижу ее вновь. Мне нравилась ее искренняя набожность. Она постоянно ходила к мессе, и однажды, когда я увидел Джулию в церкви, меня потрясли ее благочестие и преданность вере. Она часто исповедовалась. Оставалось только удивляться людям, которые могли поверить, что она…

Добравшись до дворца д’Орси, я обнаружил, что там царит то же возбуждение, что и на площади. Джироламо узнал о ссоре в галерее и послал за Кеччо, чтобы узнать его мнение о новом налоге. Аудиенцию назначили на одиннадцать утра следующего дня, а поскольку Кеччо больше никуда не ходил в одиночку, Шипионе Моратини, второго брата Джулии, и меня определили ему в сопровождающие. Маттео пойти не мог из опасения, что присутствие двух наиболее значимых членов семьи вызовет у графа искушение решить вопрос радикальными средствами.

На следующее утро я пришел в церковь Сан-Стефано в половине десятого, и, к моему удивлению, Джулия уже ждала меня.

– Я не думал, что вы так быстро покинете исповедальню. – Я поклонился. – Или на этой неделе вы практически не грешили?

– Я не пошла на исповедь, – ответила она. – Шипионе сказал мне, что он с вами должен сопровождать Кеччо во дворец, и я подумала, что вам придется рано уйти, вот и отложила исповедь.

– Вы предпочли землю и меня небесам и достопочтенному отцу?