Вот идет цивилизация

– Боюсь, ненамного лучше, – вздохнул Троусон. – По крайней мере, мне так показалось по тому, какие пузыри пускал Манизер в свою ложку сегодня за обедом. Вы же знаете, начальство не одобряет контактов между разными подсекциями. Но я помню Манизера по университетским временам: он всегда пускал пузыри в суп, когда у него что-нибудь не получалось.

– Вы думаете, Энди и Денди считают нас недостаточно взрослыми, чтобы играть со спичками? Или, может, думают, что у обезьяноподобных тварей вроде нас слишком противный вид, чтобы пригласить в их высокосовершенную цивилизацию?

– Честно, Дик, не знаю, – проф вернулся за свой стол и принялся собирать бумаги. – Если так, зачем бы им вообще пускать нас в свой корабль? Зачем серьезно и вежливо отвечать на все наши вопросы? Вот только если бы их ответы как-то состыковывались с нашей терминологией! Однако они так сложны, я бы даже сказал, ребята с артистическим складом ума, так полны поэтической сентиментальности и хороших манер, что извлечь из их пространных, многословных объяснений математическую или механическую составляющую практически невозможно. Иногда, когда я думаю об их в высшей степени рафинированных манерах и явном отсутствии интереса к нашему общественному устройству, когда вспоминаю их звездолет, похожий скорее на резную костяную безделушку, на изготовление которой уходит целая жизнь… – Он замолчал и принялся рыться в своих записях с ожесточением карточного шулера, пытающегося найти подвох в чужой колоде.

– Может, наш язык просто слишком беден для того, чтобы их понять?

– Да. Вообще-то мы это давно подозревали. Согласно Уорбери, качественный скачок в развитии нашего языка произошел с появлением технических словарей. Он утверждает, что этот процесс, который у нас только-только еще начинается, влияет не только на нашу речь, но и на концептуальный подход к проблеме. И разумеется, у цивилизации, настолько опережающей земную… Вот если бы мы могли найти хоть какой-нибудь раздел их наук, отдаленно напоминающий наш!

Мне даже стало жаль его, так скорбно он моргал своими умными глазами под толстыми линзами очков.

– Держитесь бодрее, проф. Может, ко времени, когда старина Брюхоног и его кореш вернутся из мирового турне, вы продвинетесь во всей этой лабуде, и мы сможем перейти от этого «Мой есть друг; ваш прилетать из-за море большой крылатый птица, в какой мы есть залезать» к чему-нибудь более внятному.

Вот, Альварес, мы и добрались до сути. Я, конечно, не великий ученый; я простой рекламщик, но подобрался к ней вплотную. Мне бы произнести это в тот день – это или что-нибудь в таком роде. Тогда бы тебе не пришлось смотреть на меня так, сочувственно вздыхая. Хотя, если подумать, Троусон не один смотрел не туда, куда надо. Уорбери. Лопес, Винте и Манизер – все они хороши. Ну, и я за компанию.

Когда Энди и Денди отправились за границу, у меня выдалась, наконец, возможность немного расслабиться. Не то чтобы у меня не осталось совсем никаких дел, но теперь с ними работало правительственное ведомство, а мы могли лишь время от времени подкидывать им совет-другой. По большей части все сводилось к телефонным разговорам с зарубежными коллегами, которым мог пригодиться мой опыт по части продаж Парней-с-Бетельгейзе. Им, конечно, приходилось адаптировать все к местным фобиям и расхожим мифам, но даже так им было легче, чем мне, – не забывайте, я вообще не имел ни малейшего представления о том, чего можно ждать от наших гостей. Я даже не знал тогда, что эти слизни окажутся такими тихонями.

Я читал о них в газетах. Едва ли не каждый день в них печатали снимки – то прием у Микадо, то вежливое восхищение красотой Тадж-Махала. Ну, конечно, они не так лицеприятно отозвались о пакистанском ахуне – с другой стороны, вспомните только, как отозвался о них сам ахун… В общем, они старались вести себя так везде: отвечать чуть любезнее, чем обращались к ним. Вот, например, когда их на Красной площади наградили свежеиспеченными побрякушками (Денди получил Орден Межпланетной Дружбы Народов, а Энди – Золотую Звезду Героя Межпланетного Труда), они разродились длинной прочувствованной речью о научной ценности коммунистического правления. В результате на Украине и в Польше их встречали восхищенные толпы с цветами в руках. И все-таки самый теплый прием ждал их в Соединенных Штатах.

Однако прежде, чем я снова загрузил свою команду сверхурочной работой, редактируя пресс-релизы выступления пришельцев на совместном заседании палат Конгресса или посещения Музея Гражданской войны в Уэлли-Фордж, те успели еще отметиться в Берне, сообщив швейцарцам, что только свободное предпринимательство могло породить йодль, точные часовые механизмы и вообще эту расчудесную альпийскую свободу. Ко времени их приезда в Париж я сумел-таки взять народную любовь под контроль, хотя то там то здесь нет-нет да и выскакивал какой-нибудь таблоид с недовольным бурчанием насчет их восторгов по поводу французской столицы. Впрочем, Энди с Денди и там ухитрились устроить сюрприз.

До сих пор меня терзают тяжкие сомнения в том, действительно ли им настолько понравилась та абстракция Де Роже. Одно остается фактом: они купили эту мраморную раскоряку, а поскольку наличности французской у них не было, заплатили за нее крошечной, с палец размером штуковиной, которая плавила камень, придавая ему нужную форму, – даже не касаясь поверхности материала. Де Роже радостно выкинул в помойку все свои резцы, долота, скарпели и прочие царапки, а шесть величайших ученых Франции загремели в больницу с нервным срывом, пытаясь понять принцип действия этой штуковины.

Газеты, разумеется, вышли с аршинными заголовками:

ЭНДИ И ДЕНДИ ПЛАТЯТ ЩЕДРО!

Бизнесмены с Бетельгейзе инвестируют в высокое искусство!

С особым удовольствием газеты описывали коммерческую этику наших гостей из далекого космоса. Хорошо понимая универсальный закон соотношения спроса и предложения, эти представители ушедшей далеко вперед экономической системы решительно отказывались от подарков. Ох, если бы другие представители человеческой расы вовремя распознали то, что за этим кроется…

В общем, когда они после приема при дворе британской королевы вернулись в Штаты, их ожидали восторженные заголовки в газетах, приветственный рев сирен в Нью-Йоркском порту и торжественная встреча на ступенях мэрии. И хотя народ вроде как попривык к ним, они всякий раз ухитрялись отчебучить чего-нибудь этакое. Помнится, фирма по производству политуры сумела втюхать им свой товар в рамках рекламной акции, после чего пришельцы объявили, что просто счастливы тем, как блестят после полировки их скорлупки, а на вырученные за рекламу деньги купили десяток редких орхидей, которые тут же закатали в пластик. Ну, а потом настал день…

Сам я пропустил эту передачу, потому что пошел на повторный показ одного из любимых чаплинских фильмов, и весь шум и гам, разразившийся на этом шоу со знаменитостями, догнал меня только утром. Понятия не имею, как долго Билл Банкрофт заманивал к себе Энди с Денди и чего он ожидал от этой программы, но результат вышел – мало не покажется.

В реконструированном и очищенном от эмоций виде все выглядело примерно так: Банкрофт поинтересовался, сильно ли соскучились наши гости по дому, женам и ребятишкам. Энди терпеливо – возможно, в тридцать четвертый раз – объяснил, что, поскольку они гермафродиты, семьи в человеческом понимании этого слова у них нет. Но есть ведь все-таки что-то, что тянет их домой, не успокаивался Банкрофт.

– Пожалуй, в первую очередь ревитализатор, – вежливо ответил Энди.

– Ревитализатор? Что за ревитализатор?

– А, это такое устройство, которым мы пользуемся примерно раз в десятилетие, – безмятежно ответил Денди. – У нас на планете их много – по меньшей мере одно на каждый крупный город.

Банкрофт отпустил очередную плоскую шутку, дождался, пока шум в зале чуть поутихнет, и задал следующий вопрос:

– А этот ваш ревитализатор – что он вообще делает?

Энди пустился в пространное объяснение, из которого, однако, сделалось ясно, что ревитализатор выкачивает из клеток цитоплазму, очищает и обновляет ее.

– Ясно, – прокаркал Банкрофт, – обновляет. А что, скажите, получается в результате этого обновления?

– О, – все так же безмятежно отвечал Денди. – Можно сказать, в результате мы не боимся заболеть раком или другими подобными заболеваниями. И в дополнение к этому регулярное очищение и восстановление клеток с помощью ревитализатора в несколько раз продлевает наш жизненный цикл. Мы живем раз в пять дольше, чем нам полагалось бы. Собственно, смысл пользования ревитализатором в этом и заключается.

– Да, можно сказать, примерно так, – согласился Энди, немного подумав.

Гром! Молния! Шум на весь мир! Наутро газеты на всех языках – включая скандинавские – писали только об этом. В Штаб-квартире ООН, оцепленной двенадцатью поясами кордонов, всю ночь горел свет. Когда же Генеральный секретарь Ранви спросил у гостей, почему те не упоминали о ревитализаторах прежде, те пожали плечами (или чем там положено пожимать у слизняков) и ответили, что их, типа, никто об этом не спрашивал.

Президент Ранви поперхнулся и помахал в воздухе своими длинными коричневыми пальцами, как бы отметая прочь сомнения и потенциальные сложности.

– Все это неважно, – заявил он. – Уже неважно. Нам нужны эти ваши ревитализаторы.

Похоже, до пришельцев эта мысль дошла не сразу. Когда же они, наконец, поняли, что нам как биологическому виду чрезвычайно соблазнительно продлить жизнь на два или три столетия вместо неполной сотни, то призадумались.

– Видите ли, наша цивилизация никогда прежде не изготовляла этого оборудования на экспорт, – с неподдельным сожалением объясняли они. – Их произведено не больше, чем требуется населению Бетельгейзе. Так что, хотя мы видим, какими полезными оказались бы эти машины для вашей прекрасной планеты, у нас их – лишних – просто нет.

Ранви даже не оглянулся на своих советников.

– Чего бы хотелось вашему народу? – спросил он. – Чего бы вы желали получить в обмен на изготовление этих машин для нас? Мы готовы заплатить почти любую цену – все, что возможно на нашей планете.

По залу Генеральной Ассамблеи прокатилось гулкое «ага!» на полусотне разных языков.

Энди и Денди затруднились с ответом. Ранви умолял их как следует поразмыслить над этим. Он лично проводил их до корабля, который стоял теперь на оцепленном участке Центрального Парка.

– Спокойной ночи, джентльмены, – еще раз произнес Генеральный секретарь ООН. – Прошу вас, постарайтесь найти интересующий вас товар.

Пришельцы оставались в своей тарелке почти шесть дней, на протяжении которых мир сходил с ума от нетерпения. Страшно подумать, сколько ногтей пообкусали за эту неделю два миллиарда населения Земли.

– Только представьте! – шепнул мне Троусон. Он почти что бегом пересекал пространство комнаты, словно готовился одолеть весь путь до Бетельгейзе пешком. – При пятикратной продолжительности жизни мы с вами, Дик, совсем еще дети. Все мои научные достижения, все образование – и ваши тоже! – это лишь начало! Господи, да за такую жизнь запросто можно освоить пять разных профессий… подумать только, чего мы смогли бы достичь за такую жизнь!

Я кивнул. Я и сам думал о книгах, которые успел бы прочесть, и о книгах, которые успел бы написать, если бы моя жизнь продлилась дольше, а профессия рекламщика оказалась только прелюдией к дальнейшей карьере. Опять же, я еще ни разу не был женат, не заводил семьи. Времени не хватало, вот почему. А теперь, в сорок, вроде как и поздновато уже. Но если сорок – это так, пустяк по сравнению с тремястами…

Спустя шесть дней пришельцы вышли. И назвали цену. Они, мол, полагают, что им удастся убедить свой народ изготовить для нас некоторое количество ревитализаторов, если…

И это «если» оказалось немаленьким. То есть совсем даже не маленьким.

– Видите ли, – почти извиняющимся тоном сообщили они, – наша планета весьма бедна расщепляющимися материалами. Редкие планеты, богатые радием, ураном или торием, давно уже открыты и эксплуатируются другими расами, а нам, скромному народу с Бетельгейзе IX, вести войны за чужие территории не позволяют наши этические принципы. А у вас довольно много радиоактивных руд, которые вы используете преимущественно в военных целях и для медицинских исследований. Первое заслуживает порицания, а второе при наличии ревитализаторов станет просто ненужным.

В общем, в уплату они хотели наши расщепляющиеся материалы. Все, без остатка, как бы невзначай добавили они.

Ну да, это нас слегка озадачило, чтобы не сказать – оглушило. Но возможные протесты стихли, даже толком не начавшись. Из всех уголков планеты доносилось оглушительное «Продано!». Отдельные выкрики генералов и лоббистов ВПК мгновенно потонули в этом хоре. Подали робкий голос и ученые, занимавшиеся физикой элементарных частиц, – ну, на тех вообще внимания не обратили.

– Что, наука? Какая наука? Да занимайтесь своей наукой без урана – за триста лет вы, поди, еще и не такого наоткрываете! – примерно так звучало мнение подавляющего (и это мягко сказано) большинства.

Наутро Организация Объединенных Наций превратилась в головной офис всемирной горнодобывающей корпорации. Государственные границы сменились складами необогащенного урана, мечи в срочном порядке перековали на лопаты. Практически все способное держать в руках кирку население записалось добровольцами в шахтеры, посменно – по два-три месяца в году – добывая уран и все такое прочее. Пролетарии всех стран объединились с буржуа. Энди и Денди любезно предложили свою помощь. Они нарисовали на контурных картах места перспективной разработки, пусть раньше повышенной радиоактивности там и не наблюдалось. Они передали нам совершенно фантастические, но при этом хорошо читаемые чертежи устройств для добычи урана из бедных руд и обучили нас если не понимать их устройство, то по крайней мере успешно ими пользоваться. Они не шутили. Они хотели все до последнего грамма. А потом, когда процесс пошел без сучка без задоринки, они улетели на Бетельгейзе исполнять свою часть сделки.

Следующие два года оказались самыми восхитительными в моей жизни. И, думаю, точно так же чувствовали себя все остальные на Земле, правда, Альварес? Осознание того, что весь мир работает сообща, работает радостно и счастливо ради жизни… Лично я завербовался на Большое Невольничье озеро в Канаде, и сомневаюсь, чтобы кто-то моего возраста и сложения выдал на-гора больше урана, чем я.

Энди и Денди вернулись на двух здоровенных кораблях, экипажи которых состояли из безумных слизнеподобных роботов. Собственно, эти роботы и выполняли всю работу, пока Энди с Денди продолжали купаться в лучах славы. В эти свои едва не загораживающие небо корабли роботы со всего мира свозили на странных, спиралевидных летательных аппаратах обогащенные радиоактивные изотопы. Забавно, но никто не удосужился хотя бы вскользь поинтересоваться методами, которыми они извлекали изотопы из руды; всех нас интересовало только одно: ревитализаторы. Они действовали. И одно лишь это – ну, по крайней мере, по всеобщему мнению – и имело значение. Ревитализаторы работали. Онкологические заболевания исчезли, словно их вовсе не было; с заболеваниями сердца или печени тоже расправились довольно быстро. Насекомые, которых поместили для опытов в приземистый лабораторный корпус, прожили не пару недель, а целый год. Ну, а потом настал черед людей – врачи только головами качали, обследуя тех, кто уже прошел ревитализацию. По всей планете, в каждом более-менее крупном городе выстроились длинные молчаливые очереди к зданиям с ревитализаторами, которые очень скоро превратились в нечто большее, чем просто медицинские центры.