Армадэль, или Проклятие имени

2. Вода медленно поднималась над нами в этой каюте. Я и мой отец вместе потонули в воде.

3. Наступил промежуток забвения, а потом мне показалось, что я остался один в темноте.

4. Я ждал.

5. Темнота раскрылась и показала мне видение, как в картине, широкого уединенного пруда, окруженного открытой местностью. Над дальним краем пруда я увидел безоблачное западное небо, покрасневшее от заходящего солнца.

6. На ближнем краю пруда стояла тень женщины.

7. Это была только тень. Мне не виделось никакого признака, по которому я мог бы узнать ее или сравнить с каким-нибудь живым существом. Длинное платье показало мне, что это была тень женщины, но не увидел ничего больше.

8. Настала опять темнота, а потом, после некоторого промежутка, рассеялась опять. Я очутился в комнате и стоял у длинного окна. Единственная мебель или украшение, виденное мной (или которое я помню), была небольшая статуя, стоявшая возле меня. Статуя была с левой руки, а окно с правой. Окно открывалось на луг и цветник, и дождь тяжело бил в стекла.

9. Я был в комнате не один, напротив меня у окна была тень мужчины.

10. Я видел не более, я знал не более об этой тени, как и о тени женщины. Но тень мужчины двигалась, протянула руки к статуе, и статуя упала на пол, разбившись вдребезги.

11. Со смутным ощущением, походившим отчасти на гнев, отчасти на огорчение, я наклонился посмотреть на обломки. Когда я опять приподнялся, тень исчезла, и я не видел ничего более.

12. Темнота открылась в третий раз и показала мне тень женщины и тень мужчины вместе.

13. Никакой окружающей сцены (и ничего, что я мог бы теперь припомнить) не виделось мне.

14. Тень мужчины была ближе. Тень женщины стояла позади. Оттуда, где она стояла, слышался звук будто тихо лившейся жидкости. Я видел, как она дотронулась до тени мужчины одной рукой, а другой подала ему рюмку. Он взял рюмку и подал ее мне. В ту минуту, когда я поднес ее к губам, смертельная слабость овладела мной с головы до ног. Когда я опомнился, тень исчезла, и третье видение кончилось.

15. Темнота замкнулась надо мной опять, и наступил промежуток забвения.

16. Я не сознавал ничего более, пока не почувствовал утреннего солнца на лице и не услыхал, как друг мой сказал мне, что я проснулся от сна».

Прочтя рассказ внимательно, до последней строчки (под которой виднелась подпись Аллана), доктор посмотрел через стол на Мидуинтера и начал похлопывать по рукописи с иронической улыбкой.

– У всякого свое мнение, – сказал он. – Я не согласен ни с кем из вас насчет этого сна. Вашу теорию, – прибавил он, смотря на Аллана с улыбкой, – мы уже опровергли, надо еще поискать ужина, которого ваш желудок не мог бы переварить. До моей теории сейчас придет очередь. Прежде обратим внимание на теорию вашего друга.

Он резко обернулся к Мидуинтеру, и ожидаемое торжество над человеком, который ему не нравился, слишком ясно виделось в его лице и обращении.

– Если я так понял, – продолжил он, – то вы полагаете, что этот сон служит сверхъестественным предостережением мистеру Армадэлю об опасных событиях, угрожающих ему, и об опасных людях, имеющих отношение к этим событиям, которых он должен был бы избегать. Могу я узнать, дошли ли вы до этого заключения потому, что всегда верите снам, или вы имеете свои причины приписывать особенную важность одному этому сну?

– Вы очень верно определили мое убеждение, – отвечал Мидуинтер, сердясь на выражение лица и голос доктора. – Извините меня, если я попрошу вас удовольствоваться этим заключением и позволить мне умолчать о моих причинах.

– Вот именно это он сказал и мне, – вмешался Аллан, – а я думаю, что у него совсем нет никаких причин.

– Тише! Тише! – сказал Гаубери. – Мы можем рассуждать об этом предмете, не вмешиваясь ни в чьи тайны. Перейдем прежде к моей методе насчет снов. Мистер Мидуинтер, вероятно, не удивится, когда услышит, что я смотрю на эти вещи с практической точки зрения…

– Я совсем не удивлюсь, – возразил Мидуинтер. – Точка зрения медика, когда он должен решать проблему человечества, редко заходит далее его скальпеля.

Доктор со своей стороны немножко обиделся.

– Наши границы не так узки, – сказал он. – Но я охотно соглашусь с вами, что в ваших убеждениях есть некоторые пункты, в которые мы, доктора, не верим. Например, мы не верим, что рассудительный человек может приписывать сверхъестественную причину какому бы то ни было феномену, являющемуся его чувствам, до тех пор, пока он не удостоверится, что этот феномен нельзя объяснить естественным образом.

– Это очень справедливо! – воскликнул Аллан. – Он метко попал в вас «скальпелем», доктор, а теперь вы отплатите ему тем же вашим «естественным объяснением». Послушаем.

– Извольте, – сказал Гаубери, – вот оно. В моей теории о снах нет ничего не обыкновенного: эта теория принята большинством людей моей профессии. Сон есть воспроизведение в спящем состоянии мозга образов и впечатлений, произведенных на него наяву, и это воспроизведение бывает более или менее неполно и не лишено противоречий, так как действие некоторых способностей в спящем сдерживается более или менее влиянием сна. Не исследуя долее эту последнюю часть предмета – часть очень любопытную и интересную, – возьмем теорию вообще так, как я выставил ее, и приложим ее тотчас к сновидению, о котором идет речь.

Он взял рукопись со стола и оставил официальный тон (как профессор на лекции), в который он незаметно впал.

– Я вижу уже одно событие в этом сновидении, – продолжал он, – которое я знаю как воспроизведение впечатления наяву на мистера Армадэля в моем присутствии. Если он захочет помочь мне, сделав усилие над своей памятью, я не теряю надежды проследить весь ряд событий, записанных здесь до всего того, что он сказал, или думал, или видел, или делал в двадцать четыре часа или менее, предшествовавшие его сну на палубе разрушенного корабля.

– Я с величайшим удовольствием постараюсь припомнить, – сказал Аллан. – С чего мы начнем?

– Начните с рассказа, что вы видели вчера, прежде чем я встретился с вами и с вашим другом на дороге, – отвечал Гаубери. – Когда вы встали и позавтракали, что было с вами потом?

– Мы взяли экипаж, – сказал Аллан, – и поехали из Кэстльтоуна в Дуглас проводить моего старого друга мистеpa Брока на ливерпульский пароход. Мы возвратились в Кэстльтоун и расстались у дверей гостиницы. Мидуинтер пошел в комнаты, а я – к моей яхте на пристань. Кстати, доктор, вы обещали поездить с нами по морю, прежде чем мы уедем с острова Мэн.

– Очень благодарен, но будем продолжать. Что было потом?

Аллан колебался. Мысли его разбрелись в разные стороны.

– Что вы делали на яхте?

– О, знаю! Я приводил каюту в порядок – даю вам честное слово, что я все там перевернул вверх дном. Друг мой приехал с берега на лодке и помог мне. Кстати, я еще не спрашивал вас: не повреждена ли ваша шлюпка в прошлую ночь. Если с ней случилось какое-нибудь повреждение, я непременно требую, чтобы мне позволили поправить ее.

Доктор отказался от дальнейших попыток воспользоваться памятью Аллана.

– Я сомневаюсь, достигнем ли мы нашей цели таким образом, – сказал он. – Было бы лучше по порядку следовать за событиями в сновидении и предлагать вопросы, которые представятся сами, когда мы будем продолжать. Начнем с первых двух. Вы видели во сне, будто ваш отец явился вам и вы с ним очутились в каюте какого-то корабля, что вода поднялась над вами и что вы с ним потонули. Могу ли я спросить, заходили ли вы в каюту разбитого корабля?

– Я не мог зайти, – отвечал Аллан, – потому что каюта была полна воды. Я заглянул, увидел это и опять запер дверь.

– Очень хорошо, – сказал Гаубери. – Вот впечатления, сделанные наяву, обозначились довольно ясно. У вас в мыслях была каюта, и вода, и плеск волн в канале, сколько я знаю, не спрашивая, был последний в ваших ушах, когда вы заснули. Мысль об утоплении является так естественно из подобных впечатлений, что об этом нечего распространяться. Нет ли еще чего, прежде чем мы будем продолжать? Да! Еще одно обстоятельство остается объяснить.

– Самое важное обстоятельство, – заметил Мидуинтер, присоединяясь к разговору, но не вставая со своего места у окна.

– Вы говорите о наружности отца мистера Армадэля? Я приступал именно к этому, – отвечал Гаубери. – Отец ваш жив? – обратился он к Аллану.

– Отец мой умер, прежде чем я родился.

Доктор вздрогнул.

– Это запутывается несколько, – сказал он. – Почему вы знаете, что фигура, явившаяся вам во сне, был ваш отец.

Аллан опять колебался. Мидуинтер отодвинул несколько стул свой от окна и первый раз внимательно посмотрел на доктора.

– Ваш отец был в ваших мыслях, прежде чем вы заснули, – продолжал Гаубери. – Не думали ли вы о каком-нибудь портрете его?

– Разумеется, – отвечал Аллан, вдруг ухватившись за потерянное воспоминание. – Мидуинтер! Помните миниатюрный портрет, который вы нашли на полу в каюте, когда мы приводили в порядок яхту? Вы сказали, что я не дорожу этим портретом, а я сказал, что я дорожу, потому что это портрет моего отца…

– А лицо, виденное вами во сне, походило на лицо миниатюрного портрета? – спросил Гаубери.

– Точь-в-точь! Доктор, теперь это начинает становиться интересно!