Оценить:
 Рейтинг: 0

Лунный камень

Год написания книги
1868
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 16 >>
На страницу:
6 из 16
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Позвольте сначала досказать историю о полковнике. Разум англичанина отличается удивительным отсутствием стройности, Беттередж, и ваш вопрос еще одно тому подтверждение. Когда нас не занимают мысли об изготовлении каких-нибудь механизмов, мы (психически) самые безалаберные существа во вселенной.

«Вот что значит, – подумал я, – заграничное образование. Язвить на наш счет он не иначе выучился во Франции».

Мистер Фрэнклин подхватил оборванную нить разговора и продолжал:

– Мой отец получил нужные бумаги и с тех пор уж никогда не заглядывал к шурину. Каждый год в установленные дни от полковника приходило условленное письмо, и мистер Брефф его вскрывал. Я видел эти письма – целую кучу. Все они были написаны лаконичным, деловым языком: «Сэр, сим подтверждаю, что я жив. Алмаз не трогать. Джон Гернкастль». Ничего другого он не писал, письма приходили точно в срок, первые изменения наметились только шесть или восемь месяцев назад. Новое письмо говорило: «Сэр, мне сообщили, что я скоро умру. Приезжайте, помогите мне составить завещание». Мистер Брефф застал полковника в небольшой загородной вилле, окруженной личными владениями, где тот жил в одиночестве с того времени, как вернулся из Индии. Компанию ему составляли собаки, кошки и птицы. Люди не казали носа – за исключением домработницы да врача. Завещание было простым. Почти все состояние полковник растранжирил на химические опыты. Все завещание вместилось в три пункта, которые он продиктовал лежа в постели, но в здравом уме и твердой памяти. Первый пункт относился к содержанию и уходу за животными, которые у него жили. Второй учреждал кафедру химии в одном из университетов на севере Англии. Третьим Лунный камень завещался племяннице как подарок ко дню рождения на том условии, что мой отец выполнит его волю. Поначалу мой отец отказался. Однако, поразмыслив, уступил – отчасти потому, что исполнение воли завещателя, по его мнению, не должно было вызвать какие-либо осложнения, а отчасти потому, что мистер Брефф счел алмаз все ж таки ценной вещью, которую стоило сохранить для мисс Рэчел.

– Сэр, сказал ли полковник, по какой причине он оставил алмаз мисс Рэчел?

– Не только сказал, но и записал черным по белому в своем завещании. У меня с собой есть выдержка, я сейчас вам ее покажу. Не отвлекайтесь, Беттередж! Всему свое время. Я рассказал о завещании полковника, теперь должен рассказать, что происходило после его смерти. Прежде чем огласить завещание, алмаз следовало оценить. Все ювелиры хором подтвердили, что полковник был владельцем одного из крупнейших алмазов в мире. Точная оценка стоимости камня вызвала серьезные затруднения. По размеру ему не было равных на рынке драгоценных камней, оттенок же и вовсе превращал его в уникальный экземпляр. Неопределенность еще более усиливал дефект – маленький изъян в самой середине алмаза. Но даже с учетом этого недостатка по самым низким оценкам камень тянул на двадцать тысяч фунтов. Представьте себе, как поразился мой отец! Он был на волосок от того, чтобы отказаться от исполнения воли покойного и навсегда потерять драгоценность для семьи. Заинтересовавшись делом всерьез, он решил вскрыть запечатанный конверт с инструкциями, хранившийся вместе с алмазом. Мистер Брефф показал мне этот документ вместе с остальными бумагами. Он содержит (по моему разумению) намек на природу заговора, угрожавшего жизни полковника.

– Выходит, вы верите, сэр, что заговор существовал?

– Не обладая здравомыслием моего отца, я считаю, что жизни полковника грозила опасность – как он и говорил. Наличие секретных инструкций, на мой взгляд, объясняет, почему он, в конце концов, спокойно умер в постели. В случае его насильственной смерти (то есть если бы очередное письмо не поступило в установленный срок) мой отец должен был тайно отправить Лунный камень в Амстердам. Там алмаз предписывалось сдать известному огранщику, чтобы тот расколол его на четыре, пять или шесть отдельных камней. Эти камни затем следовало продать по ходовой цене, а вырученные деньги перевести в фонд кафедры экспериментальной химии, который полковник учредил своим завещанием. А теперь, Беттередж, раскиньте мозгами и сделайте вывод, который напрашивается из инструкций полковника!

Я немедля раскинул. Мозги у меня английские, безалаберные и все на свете путали, пока мистер Фрэнклин не взялся за них и не указал верное направление.

– Обратите внимание, что целостность алмаза была искусно увязана с предохранением полковника от насильственной смерти. Ему было недостаточно сказать врагам: «Убив меня, вы ни на шаг не приблизитесь к алмазу; он в таком месте, где вы его не достанете, – в комнате-сейфе банка». Вместо этого он сказал: «Если убьете меня, алмаз перестанет быть алмазом, он будет уничтожен как реликвия». Что это означает?

Тут меня озарила (как мне показалось) вспышка хваленой заграничной прозорливости.

– Знаю, знаю! – воскликнул я. – Это означает, что ценность камня уменьшится и негодяи останутся с носом!

– Ничего подобного. Я наводил справки. Алмаз с дефектом, если его расколоть, принес бы больше денег, чем целый, – по той простой причине, что от четырех до шести сделанных из него идеальных бриллиантов, вместе взятые, стоят больше одного крупного, но неполноценного камня. Если целью заговора было ограбление, то инструкция полковника лишь усиливала притягательную ценность алмаза для воров. Побывай он в руках амстердамских огранщиков, за него можно было бы выручить больше денег, а сбыть его на алмазном рынке было бы куда проще.

– Господи помилуй, сэр! – не выдержал я. – Так в чем же состоял заговор?

– Его сплели индусы, которым камень принадлежал изначально. Заговор проистекает из какого-то древнего индийского суеверия. Таково мое мнение, и семейные бумаги, которые я с собой прихватил, это подтверждают.

Я, наконец, понял, почему появление трех индусов-фокусников у нашего дома так заинтересовало мистера Фрэнклина.

– Не хотел бы навязывать свое мнение, – продолжал мистер Фрэнклин, – однако представление о неких жрецах индусского суеверия, посвятивших свою жизнь, невзирая на трудности и опасности, поиску удобного случая, чтобы возвратить священную драгоценность, полностью отвечает нашему знанию того, как терпеливы народы Востока и как велико влияние восточных религий. С другой стороны, я одарен богатым воображением. Мой ум не ограничен такими представлениями о реальности, как мясник, пекарь и сборщик налогов. А потому отложим мою догадку в сторону и зададимся единственным практическим вопросом: продолжает ли заговор действовать после смерти полковника? И знал ли об этом полковник, оставляя алмаз в подарок своей племяннице?

Теперь мне стало ясно, какое место миледи и мисс Рэчел занимали в этом деле. Я не пропустил ни единого сказанного им слова.

– Узнав историю Лунного камня, – сказал мистер Фрэнклин, – я потерял желание играть роль посредника в его доставке сюда. Однако мистер Брефф напомнил, что кому-то надо было передать в руки моей кузины ее подарок и что я мог бы сделать это не хуже других. Когда я забирал алмаз из банка, мне показалось, что за мной следил какой-то смуглый оборванец. Я отправился в дом отца забрать свои вещи и обнаружил там письмо, вынудившее меня задержаться в Лондоне. Я вернулся с алмазом в банк и по дороге заметил все того же оборванца. Забирая камень из банка еще раз этим утром, я увидел этого человека в третий раз, ускользнул от него и (пока он снова не взял мой след) отбыл утренним поездом вместо вечернего. Я наконец доставил алмаз в целости и сохранности, и что я слышу в первую же минуту? Что к дому приходили три бродячих индуса и с большим интересом обсуждали, когда рядом никого не было, мой приезд из Лондона и некий предмет, который я должен был привезти. Не буду тратить слова и время на поливание ладони чернилами и наблюдения за чужими карманами на расстоянии. На мой взгляд – и на ваш тоже – это обыкновенный фокус (каких я немало повидал на Востоке). От нас требует ответа более насущный вопрос: не придаю ли я слишком большое значение простому совпадению? Или же мы видим свидетельство того, что индусы устроили охоту на Лунный камень, как только он был извлечен из надежного банковского хранилища?

Ни мистер Фрэнклин, ни я не испытывали большого желания копаться в этом деле. Мы переглянулись и молча уставились на прилив, все больше затоплявший Зыбучие пески.

– О чем вы думаете? – неожиданно спросил мистер Фрэнклин.

– Я думаю, сэр, – ответил я, – что алмаз неплохо бы забросить в Зыбучие пески и так покончить с делом раз и навсегда.

– Если у вас в кармане лежит сумма, равная стоимости алмаза, вы только скажите, Беттередж, и я немедленно его выброшу!

Занятно, как быстро пустая шутка способна успокоить мятущийся ум. В ту минуту нас развеселила мысль об уничтожении законного имущества мисс Рэчел и ужасных неприятностях для мистера Блэка как исполнителя завещания, но, вспоминая всю сцену теперь, я недоумеваю, что в ней было смешного.

Мистер Фрэнклин первым вернул нашу беседу в нужное русло. Он достал из кармана конверт, открыл его и подал мне вложенный в него документ.

– Беттередж, – сказал он, – причину, по которой полковник решил оставить наследство племяннице, следует рассматривать исходя из его отношений с моей тетей. Вспомните, как леди Вериндер отнеслась к брату по его возвращении в Англию и тот вечер, когда он сказал вам, что надолго запомнит день рождения племянницы. И прочитайте вот это.

Он протянул мне выдержку из завещания полковника. Она лежит передо мной, когда я пишу эти строки. Я переписываю ее для вашего удобства:

«В-третьих и последних, дарую и завещаю моей племяннице, Рэчел Вериндер, дочери и единственному ребенку моей сестры, вдовы Джулии Вериндер, если ее мать, означенная Джулия Вериндер, будет жива на следующий день рождения Рэчел Вериндер после моей смерти, принадлежащий мне желтый алмаз, известный на Востоке как Лунный камень, – исключительно при условии, что ее мать, означенная Джулия Вериндер, будет жива в этот день. Настоящим выражаю желание, чтобы мой душеприказчик передал алмаз сам либо с помощью надежного доверенного лица, выбранного по его усмотрению, в личное владение вышеуказанной племянницы Рэчел в следующий после моей смерти день ее рождения в присутствии, если таковое возможно, вышеозначенной Джулии Вериндер. И желаю, чтобы моя вышеозначенная сестра была оповещена посредством верной копии о третьем и последнем пункте моего завещания касательно того, что я передаю алмаз ее дочери Рэчел в знак моего безусловного прощения вреда, нанесенного при моей жизни моей репутации ее поведением, и особенно в доказательство того, что я, как и подобает умирающему, прощаю оскорбление, нанесенное мне как офицеру и джентльмену тем, что ее слуга по ее указанию не впустил меня в ее дом в день рождения ее дочери».

Далее объяснялось, что в случае смерти миледи или мисс Рэчел после кончины завещателя алмаз должен быть отправлен в Голландию согласно инструкциям, сданным на хранение вместе с алмазом в запечатанном конверте. Вырученные деньги предлагалось добавить к сумме, оставленной по завещанию для учреждения кафедры химии в одном из университетов северной Англии.

Я вернул документ мистеру Фрэнклину, теряясь в догадках, что ответить. До этого момента, по моему мнению, как вы знаете, полковник жил и умер нечестивцем. Нельзя сказать, что выписка из его завещания побудила меня изменить это мнение на противоположное, однако я, признаться, был потрясен.

– Ну, – спросил мистер Фрэнклин, – что, прочитав слова полковника, вы теперь скажете? Доставляя Лунный камень в дом моей тетки, какую роль я выполняю – слепого орудия мести или поборника раскаявшегося христианина?

– У меня не поворачивается язык сказать, что он умер с гнусной жаждой мести и гнусной ложью в сердце. Один Бог знает истину. Меня не стоит спрашивать.

Мистер Фрэнклин вертел выписку из завещания и так, и эдак, словно хотел выжать из нее признание. Облик юноши заметно переменился – с оживленного и веселого на тихий, угрюмый и задумчивый.

– Вопрос этот имеет две стороны, – сказал он. – Объективную и субъективную. Какую выберем?

Мистер Фрэнклин получил два образования – во Франции и Германии. До настоящего момента он безраздельно (как я полагал) находился под влиянием одного из них. А теперь (насколько я заметил) возобладало второе. Я давно завел себе привычку не обращать внимания на то, в чем не разбираюсь. Поэтому между объективной и субъективной сторонами решил выбрать золотую середину. Другими словами, вытаращил глаза и промолчал.

– Попытаемся разобраться в исконных мотивах, – продолжал мистер Фрэнклин. – Почему мой дядя решил оставить алмаз Рэчел? Почему не моей тете?

– Тут и гадать нечего. Полковник Гернкастль прекрасно понимал, что миледи не примет от него никаких подарков.

– Откуда он мог знать, что подарок примет Рэчел?

– Есть ли на этом свете, сэр, такая девушка, которая отказалась бы принять Лунный камень в дар на свой день рождения?

– Это – субъективный взгляд. И он делает вам честь, Беттередж. Однако завещание полковника имеет еще один загадочный нюанс, которого мы пока не коснулись. Чем объяснить передачу подарка в день рождения Рэчел только на том условии, что в это время должна быть жива ее мать?

– Не хочу порочить покойника, но если он действительно намеревался создать трудности и угрозу сестре, используя ее дочь, то такой замысел требовал, чтобы сестра его была жива и способна оценить доставленную неприятность.

– О-о! Вот как вы смотрите на его побуждения? Еще одна субъективная оценка! Вам не приходилось бывать в Германии, Беттередж?

– Нет, сэр. А как, осмелюсь спросить, на это смотрите вы?

– Я допускаю, что полковник задавался целью не столько доставить удовольствие племяннице, которую он в глаза не видел, сколько доказать сестре, любезно сделав подарок ее дочери, что простил ее. Исходя из субъективно-объективного взгляда на вещи, можно сделать вывод, совершенно противоположный вашему, Беттередж. Насколько я могу судить, одно объяснение ничуть не хуже другого.

Мистер Фрэнклин, похоже, решил закончить разговор на этой приятной и удобной для него ноте. Он лег спиной прямо на песок и спросил, что ему теперь делать.

Он рассуждал столь умно и здраво (прежде чем его занесло в чужеземные дебри), настолько хорошо вел тему до настоящего момента, что я оказался совершенно не готов к резкой перемене и просьбе о помощи. И лишь позднее – не без участия мисс Рэчел, первой сделавшей это открытие, – я осознал, что удивительные скачки и трансформации в характере мистера Фрэнклина объяснялись влиянием заграничного образования. В том возрасте, когда мы формируем оттенки своих воззрений как отражение оттенков воззрений других людей, его отправили за границу, и он переезжал из одной страны в другую, так и не определившись с палитрой своих собственных взглядов. В итоге мистер Фрэнклин возвратился, имея в своем характере столько разнообразных и во многом противоречивых оттенков, что, казалось, проводил все время в постоянном разладе с самим собой. Он одновременно бывал и деловым, и ленивым, и умницей, и бестолковщиной, примером решимости и образцом беспомощности – и все это одновременно. В нем уживались французская натура, германская натура и итальянская натура. А иногда проглядывали исконно британские корни, словно говоря: «Эй, мы еще здесь, удивительным образом преобразившиеся, но в самой глубине от нас еще кое-что осталось». Когда наступали такие минуты и мистер Фрэнклин неожиданно сдавался и с милой застенчивостью предлагал переложить собственную ответственность на ваши плечи, верх в нем, по наблюдению мисс Рэчел, брала итальянская натура. Справедливо предположить, что итальянская натура одержала победу и теперь.

– Не вам ли самому решать, что делать дальше, сэр? Уж верно, не мне?

Мистер Фрэнклин, похоже, не уловил нажима, с которым я задал вопрос. Казалось, что он вообще потерял способность что-либо замечать вокруг кроме синего неба над головой.

– Я не хочу тревожить тетю без причины, – сказал он. – Но совсем не предупредить тоже нельзя. Одним словом, будь вы на моем месте, Беттередж, что бы вы сделали?

Я ответил, как и просили, одним словом: «Подождал».
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 16 >>
На страницу:
6 из 16