Дар в наследство

***

Вернулся в свою тесную келью отец Мефодий мрачнее тучи. Понурив голову, он плотно смежил веки и глубоко вздохнул. Темнота угрожающе давила на плечи, забивала уши комковатой ватой. Он так устал бояться, терять друзей и послушников. Перед глазами вновь пронеслись воспоминания почти вековой давности.

Восьмилетний Миша тогда ещё и не думал, что станет священником. Со своим другом Станиславом он очень любил посещать службы в прекрасном католическом храме. Сама атмосфера в костёле завораживала мальчишек. До сих пор он помнит свои первые впечатления, когда родители привели его ещё крохой в огромное, казалось ему, торжественно-мрачное здание. Золотистый струящийся свет, басовитый речитатив седого настоятеля, его жгучий оценивающий взгляд. Маленького Мишу пробрало до мурашек. Его восхищал этот высокий седой старикан с огромными руками-лопатами и ледяным пронзительным взглядом.

В то время, как казалось ему, и пропал первый послушник. Шуму было много. Искали парнишку всем приходом, но так и не нашли, хоть и видели, как спускался в подвал. Тогда там ещё стояли бочки с кагором. Сам отец Георгий и послал молодого дьякона набрать полный кувшин. Ох, как же он горевал тогда, себя всё винил. А старики недовольно косились на настоятеля, да перешёптывались. Миша по наивности своей детской и не понимал, почему. Родители строго настрого запретили отрокам даже подходить к злополучному месту. Но мы же все знаем неугомонных мальчишек: конечно же, они ослушались.

Подвал тогда ещё был чист и свеж. Не было теперешней затхлости, не причёсывали волосы гребни свисающей плесени, лишь кое-где можно было углядеть кружевные гирлянды паутины да мохноногих жирных хозяев сего творчества. Свечи тогда были стеариновые, горели чисто и уже не пачкали руки, как некогда сальные. Вот мальчишкам и в радость было пройтись по тёмному извилистому подвалу с трескучими огоньками в потных ладошках. Как-никак уже приключение. А ну как найдут пропавшего дьячка? На таком позитиве и отправились Миша со Стасом в запретный подвал. Жёлтые огоньки на белых свечах ярко плясали, отбрасывая на каменные стены причудливые тени. Казалось, что камни двигаются, норовя заглянуть в лица восторженных путешественников своими острыми серыми гранями. Тихонько сопя, жадно впитывая каждый новый шаг в жуткое приключение, улыбаясь от осознания своей безграничной смелости, парни добрели до заброшенной кельи.

– Давай посмотрим, что там? – горячо зашептал другу Мишка, боясь громким голосом спугнуть романтическое очарование первого приключения.

– Давай ты, – потупился Стасик. Руки мальца ходили ходуном, а на бледном лице лихорадочной зеленью горели глаза, отражая смятение юной души. Он боялся, ему было очень страшно в холодном подвале, но ещё больше страшило, что Мишка назовёт его трусом.

– Ты проверь, вдруг дьяк там схоронился, а я тут стеречь буду. – Мишка мгновенно проникся новой игрой и кивнул на ровную серую стенку, соглашаясь с другом и предлагая тому там обождать. Прислонившись к шершавому боку, Стас порывисто охнул, отпрянув в испуге. Серый цемент обжигал леденящим морозом. Мишка, хмыкнув, степенно шагнул в тёмную келью. И бравада распалась, как карточный домик. Чёрный мрак задышал, заворочался, обступил и окутал бархатной пеленой. Зашуршало в углу, и мальчишкой порывисто выставил свечку. Огонёк затрещал, заметался, норовя спрыгнуть с огарка и сгинуть бесследно.

Побледнев, Мишка вздрогнул, покрывшись мурашками, но упрямо сжал губы, нельзя закричать, а то Стас посмеётся, назвав его слабым, надо зло стиснуть зубы и только молчать. А вокруг зашумело, раздулось пространство, что-то лёгким движением коснулось щеки, парень в угол метнулся, мечтая о свете, но как эти желанья сейчас далеки.

Кто-то рядом вздохнул, за плечом, совсем близко. Мишка снова отпрыгнул, взметнув огонёк. Но везде было пусто, и Стаса не видно, кто же бродит, пугает, возможно, дьячок?

Оглядев пустоту встарь заброшенной кельи, мальчишка осознал, что он тут совсем один. Понимание пришло мгновенно, обухом обрушилось на детские плечи, тяжело пригибая к земле.

– Стас? – пискнул Мишка, тараща глаза в диком испуге, но друг не ответил. Озираясь по сторонам, паренёк всем своих дрожащим существом ощущал чьи-то злобные взгляды, слышал навязчивый шёпот в шуршанье у стен. Но ведь не было ветра, откуда в закрытом подвале ему было взяться? Ещё чуть, и Мишка стал различать слова. Детский жалобный голосок проникал прямо в сердце, выворачивал душу. Парнишку тянуло влекло прочь из черноты кельи, назад, в коридор, где плотную темноту можно потрогать руками, а у гладкой стены, прислонившись лбом и ладонями к серому камню, стоял молча Стас.

– Эй, ты что? – подошёл к нему Мишка, но друг и не дрогнул, вперив застывший взгляд, казалось, прямо сквозь стену.

– Они поиграть хотят, в прятки… – шевельнул приятель бледными губами, сильнее вжимаясь мокрой щекой в холодную стену.

– Кто? – шепнул, ёжась, Мишка, колкие мурашки осыпали тело.

– Они, – кивнул в сторону парень, растягивая сухие губы в жуткой улыбке. – Надо прятаться, она уже считает. – повернулся Стас к растерянному друг. Подойдя к указанному месту, Мишка повёл огоньком по сторонам, но так ничего и не увидел. Сзади хихикнул Стасик, и тут же Мишка услышал, как ему эхом вторит девчоночий смех. Мишка, жалобно пискнув, крутанулся на пятках, едва не выронив догорающую свечу. Только сейчас он заметил, что обе ладони друга плотно прижаты к стене, а потухший огарок сиротливо лежит под ногами. Мальчик кинулся, чтобы подобрать драгоценный огрызок, но новый звук заставил его замереть на полушаге. Липким потом покрылась спина, а короткие русые волосы невольно встали дыбом. Словно сквозь толщу воды до него донеслось: "У братишки два козлёнка, у сестрёнки два котёнка, все они хотят играть, споро глазки закрывать, будут тебе помогать, ну а я иду искать!" Подняв полные ужаса, глаза, он только успел заметить, как его лучший друг исчезает в ставшей вдруг жидкой стене.

И тогда он заорал. Он вопил, не переставая таращиться на вновь гладкую и твёрдую стену. Даже тогда, когда забытый огарок в плотно стиснутой ладони больно ожег ему руку, он не разжал её, не отбросил. В полной темноте, не обращая внимания на топот бегущих в подвал монахов, он дико кричал, срывая горло, и смотрел туда, где только что стоял его лучший и единственный друг, а под ногами растекалась жёлтая горячая лужа.

Как во сне промелькнуло дальнейшее. Злой отец, побледневшая мать. И разом постаревшие рыдающие родители Стаса. Тогда все подумали, что мальчишка заблудился в сырых катакомбах, в которые плавно переходит подвал храма. Так посчитали и про дьяка. И про множество последующих жертв. Но он-то, Мишка, всё знал! Он же своими глазами видел, как друг растворился в стене. А ещё поразила тогдашнего мальчика искусственная, напускная скорбь настоятеля, неужели только он видел, что старик довольно светится, как сытый кот, или всё просто привиделось? Теперь-то он понимает, что нет, не привиделось, но тогда кто мог заподозрить великого Георгия Ботузза в чём-то греховном?

Мгновенно промелькнуло былое горе, оставляя в памяти старика горькое послевкусие.

Приход Сталина к власти, закрытие храма, запрет на службы. Непослушание католиков, жестокая расправа НКВД над прихожанами. Расстрел старого настоятеля. Почётные похороны великого ксендза Георгия Ботуззы во дворе католического храма. Памятная посадка молодого деревца на его могилке и пугливые кучки скорбящих католиков. Никому и в голову не могло прийти, на что пошёл ксендз ради постройки прекрасного храма.

Отец Мефодий вздохнул, вспомнив пыльную кучу хлама, когда храм в 1997 был возвращён католической церкви, и ужас, который он испытал при прочтении маленькой чёрной книжонки – личного блокнота великого первого настоятеля. Каждый пропавший, будь то монах иль ребёнок, стали невинными жертвами безумного старика и чёрной Богопротивной силы. Ах, бедный, несчастный малыш Станислав! Даже сейчас, по прошествии стольких лет, глаза отца Мефодия наполнились жгучими слезами. Теперь только он и дерзкая девчонка знают постыдный секрет безумного ксендза. И он унесёт его с собою в могилу.

Глава 11

Пять фигур, облаченных в белые рясы, с горящими свечками в твёрдых руках окружили оградку с чернеющим деревом.

Зимой быстро темнело, и багровый закат постепенно угасал, провожая тусклое светило за заснеженный горизонт. Вот остался лишь розовый блик, утопающий в сугробе, но и тот постепенно исчез, словно ластиком стертый в тетрадке. Пять балахонов в нетерпении утаптывали снег вокруг почётной могилы. У каждого в руках трепыхался живой огонёк, а на поясе болталась бутыль со святой водой. Тут же стояла и Велиана, держа за руку испуганную Александру. Узнав от подруги, что есть надежда на спасение беззаветно любимого, она изъявила желание поучаствовать в ритуале.

– Как только мы заходим, вы начинаете петь. Нельзя позволить ему помешать нам. – обратилась цыганка к отцу Мефодию. Тот скупо кивнул и властным жестом отослал девушку, дав понять, что всё помнит. Подруги в окружении трёх белых фигур спешно скрылись в костёле. И тут же на улице настоятель затянул свою заунывную песнь. Её подхватили другие, и воздух зазвенел в напряжении, наполняясь энергией силы. Лиана улыбнулась и, подхватив тяжелую кирку, двинулась к призывно распахнутому мрачному чреву подвала. Один из сопровождающих перехватил неуместный для хрупкой ладони увесистый инструмент и властно пошёл впереди. Девушка покорно отступила, узнав в нём того самого молодого дьячка.

Подвал встретил их удушливой тяжестью. Казалось, что весь мрак сгустился, стараясь всячески воспрепятствовать вторжению, не пустить, преградить путь наглым захватчикам. Балахоны тихо запели молитвы, Саша испуганно вздрогнула, теснее прижавшись к подруге, а Велиана ласково зашептала:

– Не бойтесь! Впустите! Мы пришли вам помочь! – и так раз за разом она взывала к растерянным брошенным душам несчастных детей. Вот и стена, так разительно выделялась она среди мрачных соседок. Светлая, ровная, сейчас же она заходила ходуном под неведомой силой проклятья. А монахи лишь громче запели, окропляя пространство священными брызгами. Взлетели кирки и ударили в ровную стену. Детский плачь огласил каменный склеп, птицей вверх взлетел, расплескав пятна плесени, осыпав на головы мелкое крошево. Взвизгнув, Саша панически дёрнулась к выходу, но сдержалась и лишь отошла к противоположной стене мрачного подземелья. Балахоны работали не покладая рук, напевая молитвы, а вокруг воцарилась какофония ужаса. Стена словно вопила, дрожала, сминалась под острыми пиками освященного железа, ещё чуть и она рухнет, погребя под своими останками дерзких вторженцев. Велиана шептала пришедшие извне слова, щедро поливая вокруг из прозрачной бутыли: