Бомба для председателя

– Вы встречали в баре кого-нибудь из друзей или знакомых?

– Не помню. Кажется, не встречал. Нет, не встречал…

– Показаний одного кельнера недостаточно. Мне нужны два показания. Хорошо, мы к этому вернемся позже. Когда вы приехали в бар?

– Я не помню. Точного времени я не помню.

– Я и не спрашиваю у вас точное время. Примерно в котором часу вы туда приехали?

– Что-то около двух.

– Как вы добирались до «Эврики»?

– Я ехал туда на своей машине.

– Вы заезжали за тем человеком, с которым были в баре?

– Нет. Мы встретились у входа.

– Ваша подруга… Тот человек, который был с вами в баре, добирался туда на такси?

– Нет.

– На своей машине?

– Скажем, так.

– Господин Люс, этот ответ меня не удовлетворяет.

– Вы обещали не касаться этого вопроса.

– Я не спрашиваю имени и фамилии вашей подруги… пока что… Я задаю вопросы, связанные с обстоятельствами дела. На чем она приехала к «Эврике»? На своей машине?

– Нет.

– На машине мужа?

– Да. Но не надо этого нигде отмечать.

– Вы сказали, что Ганс пришел к вам «что-то около часа»… Постарайтесь вспомнить когда. В половине первого? В двенадцать сорок?

– Скорее всего это было в половине первого. А может быть, даже двадцать минут первого. Пожалуй, так точнее всего. Он пришел в двенадцать двадцать, потому что я минут за пять перед тем выключил ТВ, когда кончили передавать новости.

– Сколько времени вы с ним разговаривали?

– Несколько минут.

– И потом уехали?

– Да.

– Вы никуда не заезжали по пути в бар?

– Нет.

– Сколько времени вы ехали до бара?

– Не помню. Это не очень далеко…

– Полчаса? Больше?

– Ну что вы! Минут пятнадцать… Движения на улицах нет… Минут пятнадцать…

– Значит, в «Эврику» вы попали в час десять, час двадцать?

– Нет. Там я был без пяти два. Это я запомнил: часы у входа в бар очень большие, с какими-то странными, запоминающимися стрелками.

– Ясно. Хорошо. Спасибо. Теперь я попросил бы вас рассказать мне, о чем вы беседовали с Дорнброком.

– Я же сказал – об искусстве. Это был странный разговор.

– Это меня очень интересует, господин Люс.

– Он спросил меня, по-прежнему ли я отношусь к нацизму или меня сломали. Я ответил, что к нацизму я отношусь по-прежнему и что меня не доломали, но сейчас, сказал я ему, главная опасность, которая угрожает человечеству, не нацизм, а развитие техники. Вокруг земли – плотный слой отработанных газов. Заводы, которые делают для растущего населения мира машины, самолеты, атомные бомбы, хрусталь и полотняные рубашки, отравляют атмосферу и нагревают ее, и скоро начнется таяние снегов на полюсах и новый потоп, а при потопе люди ищут бревна для плотов… Он спросил меня, не хотел бы я продолжить свою картину о наци… У меня был такой фильм…

– Я смотрел ваш фильм, – перебил его Берг, – дальше, пожалуйста.

– Я ответил, что такие фильмы не дают денег. Нет, нет, я имею в виду не наживу, а просто-напросто базу для следующей работы… Я сказал ему, что устал рисковать, всякий риск рано или поздно убивает в художнике творца, то есть непосредственность, и превращает его в политика или в торговца, что еще хуже. И он вдруг предложил мне денег, огромную сумму денег. Я спросил его, какой фильм он предлагает мне снять. Он ответил, что сначала должен заручиться моим согласием. Он выписал мне чек на сто тысяч марок. Я сказал ему: «Порви этот чек. Я перестал чувствовать, что моя драка против наци нужна здесь хоть кому-то. Солдатом быть хорошо, когда знаешь, что ты нужен. А я здесь не нужен. Мир сейчас можно заставить рассуждать, отойдя от частных проблем. Надо выходить на общее, главное, что волнует планету, человечество, а не нас одних». Вот, собственно, и все.

– Следовательно, вы ему отказали? Вы отвергли его предложение сделать фильм, сюжет которого вам неизвестен, но который должен быть обращен против нацизма?

– Да. В общем, это надо понять именно так.

– Он сам порвал чек?

– Нет. Это сделал я. Он уже выпил полбутылки и стал пьяным. Он блевал, он вообще-то не умел пить… Я, говоря откровенно, не верю в устойчивость оппозиции миллиардерских сынков, хотя Ганс был славный парень. Знаете, тем, у кого папа имеет власть, можно поиграть в оппозицию – иногда. Мне же этого делать нельзя. Мне надо постоянно лавировать…

– Лавировать? Но вы ведь выступаете с откровенно левых позиций в своем творчестве…

– Я не отказываюсь от этих моих позиций. Иногда, правда, сниму какую-нибудь сусальность – для равновесия. Но Ганс предлагал мне сделать фильм… Как это он сказал… «Который взорвет здесь всех и вся. Я дам тебе такие материалы, которые не известны никому в мире». Я сказал ему: «Старикаша, ты поспишь часок-другой, а завтра мы с тобой договорим все это на свежую голову, без виски». И уехал.

– Кто должен был позвонить ему и почему он дал именно ваш телефон?

– Я не знаю.

– Вы достаточно полно воспроизвели ваш разговор с Гансом?

– Да. По-моему, да.