Мы – другой (сборник)

как об этом в песенке поется,
желтый лист на веточке качается,
вьется, все никак не оторвется.

«Мне б, как Раневская…»

Мне б, как Раневская,
в жопу послать
вас, пионэры.
Ласковых несколько
слов вам сказать
из блогосферы.

Я б и с насмешкой что-то сказал,
и негодуя.
Но не могу я забыть, как стоял,
как Виннету, я

сам среди вас был, как Виннету,
сын Инчучуна.
Память вытряхиваю на свету,
всяко верчу, н-на.

С вами стоял там, воины-мужчины,
вождь, блин, апачей,
я – председатель совета дружины —
не хер собачий!

Там, за кустами, курили «BT»
из интереса
в пионерлагере ГэАБэТэ
и КаДээСа.

Пионерлагерь этот был от
Театра Большого,
стало быть, что в нем ни произойдет —
все будет шоу.

День Нептуна ли,
или же День памяти павших
вы б вспоминали
так же, как я, будь вы из наших.

Ветер то рвался к нам, то отлетал,
звуки развеяв.
В радиорубке там зажигал
дядь-Юра Матвеев.

Как наливались кровью бойцов
алые розы
сквозь «Miserere» строй голосов
и «Lacrimos’ы».

Как у вожатых и пацанов
капали слезы.
Клич «Miserere» – «всегда будь готов!» —
и «Lacrimos’ы».

Как обещалось
светлых годов
близится эра.
Сколько осталось?
Кто тут готов?
Что «Miserere»?

Пионерская комната

Если про раковину —

то про раковину…

    (Из наставлений старшего товарища)

Ты знаешь, читатель, мудрец и дебил,
что главную в жизни карьеру
я сделал, когда пионером я был.
Но был я и не пионером.

Еще пионерским вожатым я был
у самого Черного моря
и сам источал соматический пыл,
мне пел Челентано «Amore».

Ракушек не счесть на морском берегу,
но мы узнавали немногих.
Вот я и сейчас отличить не могу
двустворчатых от брюхоногих.

Сокровищ среди черноморского дна, —
кто видел, забудет едва ли, —
особо ценилась ракушка одна,
«гербом» ее все называли.

Я знаю, что «ракушка» можно сказать,
но мы говорили «рак?шка».
И напоминала она, так сказать,
такое ребристое ушко.

Чуть менее счастлив был тот, кто обрел —
венерок средь и сердцевидок —