Тартан

Нортумберленд (от англ. «Northumberland»), также известный как «пограничный» или «пастуший» тартан ? представляет собой переплетение мелких тёмных и светлых квадратов. Этот орнамент выглядит гораздо проще других более известных тартанов. Однако именно он лежит в основе многих из них.

Если бы меня спросили, в чём главное отличие цивилизованного человека от примата, я бы не задумываясь ответил: «В умении пользоваться часами». По моему скромному мнению, человек стал разумным не в тот момент, когда поднял с земли палку, чтобы сбить с ближайшего дерева какой-нибудь доисторический фрукт, а тогда и только тогда, когда впервые задумался о возможности измерять время, чтобы распоряжаться им так, как ему заблагорассудится.

Животные ориентируются с помощью инстинктов. Они подсказывают им, когда спать, когда есть, когда заводить потомство, когда лететь в тёплые края, отправляться в спячку и так далее.

Инстинкты управляют практически всей жизнью животных. Но не человека. Ведь выбравшись однажды из-под их первобытной власти, человек стал сам распоряжаться собственной жизнью. И на помощь в этом нелёгком деле пришли часы. А в частности ? время и умение им управлять.

Задумайтесь, ведь первое, что человек прививает своим детям ? это распорядок дня. Когда нужно вставать, чистить зубы, завтракать, отправляться на прогулку, обедать или делать уроки. Всё потому, что без режима и строгих рамок дети слетают с катушек и превращаются в маленькие безумные версии первобытных людей. Весьма наглядное доказательство теории обратной эволюции.

Именно поэтому я считаю, что пунктуальность ? основа цивилизации. Я ненавижу опаздывать на встречи с кем-то и с большим подозрением отношусь к тем, кто опаздывает на встречи со мной. Ведь если человек не может контролировать собственный распорядок дня, то что он вообще может?

Скорее всего, ничего полезного. А потому вся моя жизнь обычно расписана по минутам.

Ранний подъём в шесть пятнадцать. Контрастный душ ? не более семи минут. Затем завтрак. Обязательно хорошо прожаренная глазунья из двух яиц, бекон и чуть подогретая фасоль. Причём фасоль ? непременно отдельно. Ни к чему разводить на тарелке свинарник.

После завтрака я крайне тщательно одеваюсь. Костюм ? обязательно тройка и обязательно в классическом стиле. Однотонная светлая сорочка, твидовый пиджак. Брюки. Конечно же, на полтона темнее пиджака, ведь я цивилизованный человек. Обувь ? классические оксфорды чёрного, в крайнем случае тёмно-коричневого цвета.

День я провожу в приличном старомодном пабе, расположенном недалеко от дома. Чтобы до него добраться, нужно спуститься вниз по улице, свернуть возле старой католической церкви с потемневшими от времени витражами, и ещё немного поблуждать между домов.

Эта небольшая прогулка занимает у меня около семи с половиной минут и всегда изрядно поднимает мне настроение.

Дело в том, что как бы ты ни блуждал, в конечном итоге дорога сама приведёт тебя к невысокому зданию из красного обветшалого кирпича. Верхний этаж с крошечными окошками в белых рамах и уродливо свисающими проводами, придаёт ему довольно зловещий вид.

Несмотря на эту нелепицу, карнизы всегда украшены корзинками с цветами, а на окнах, сияющих чистотой, висят довольно симпатичные кружевные занавески.

Первый этаж переоборудован в паб с тусклой витриной и тёмно-зелёным навесом над входом. Выцветшая от времени надпись гласит: «Дуб и клушица».

Как паб получил такое странное название, я и сам толком не знаю. Наверное, это негласная традиция всех мало-мальски приличных пабов.

Когда-то я решил для себя, что дуб символизирует вечность, а клушица, то есть красноносая альпийская галка ? глупость. На что хозяйка паба ? невысокая пожилая валлийка по имени Рианнон ? посоветовала мне не искать смыслы там, где их попросту нет.

Я благоразумно принял этот мудрый совет к сведению и перестал ломать голову над названием.

Рианнон, к слову, была удивительной женщиной, которая обладала чертами, незаменимыми для каждой хозяйки винтажного паба. У неё была приятная улыбка, смешинка во взгляде и мягкий, почти волшебный, акцент. Кроме того она просто великолепно заваривала чай. А это такая редкость в наше время!

Но больше всего я ценю её заведение не столько за кухню и обслуживание, сколько за стабильный вайфай и возможность занимать тихий столик в углу.

Две этих вещи крайне для меня важны, ведь я писатель. Профессия трудная и совершенно неблагодарная. Так уж сложилось, что те, кто тебя прочитают, никогда не поймут. А те, кто могли бы понять, никогда не прочитают.

Но я не жалуюсь. Мои книги хорошо продаются. Конечно, хуже, чем могли бы, но нет предела совершенству.

Обычно я работаю в пабе до пяти часов вечера, после чего возвращаюсь домой, сделав небольшой круг через парк. Однако сегодня я специально отложил все дела для того, чтобы встретиться здесь со своим литературным агентом Рори Маккенной, который безбожно опаздывал на целых двенадцать с половиной минут.

Вопиющая наглость и неуважение!

Испытывая ярость, стыд, негодование и обиду одновременно, я нервно постучал пальцами по столешнице, вздохнул и скрепя сердце взял в руки телефон. Терпеть не могу звонить, если время звонка не было согласовано заранее. На мой взгляд это крайне грубо, бесцеремонно и практически равносильно тому, чтобы ворваться без стука в чью-то спальню, играя при этом на волынке и отплясывая ирландскую джигу.

К счастью, Рори избавил меня от неловкости. В тот момент, когда я уже занёс палец над кнопкой вызова, он влетел в кафе, сверкая лысиной и размахивая во все стороны мокрым цветастым зонтом.

Увидев меня, он радостно прокричал приветствие прямо с порога, пока хозяйка помогала ему избавиться от пальто и зонта. Я вежливо кивнул в ответ и отвернулся к окну.

Обычно отсюда виднелась улица с унылыми однотипными домами и несколько магазинчиков, торгующих книгами и всякой чепухой для дома. Но сейчас всё было подёрнуто пеленой дождя. Словно кто-то плеснул на город белил и перемешал в бесформенную серую кляксу.

Как не вовремя! А ведь я специально не стал брать из дома зонт, положившись на утренний прогноз погоды.

Пока я мысленно отчитывал работников метеорологической службы «Би-Би-Си», до моего столика наконец-то добрался Рори.

– Дружище, у меня для тебя отличные новости! ? сказал он, со скрипом отодвигая соседний стул. ? Есть одна киностудия в Штатах ? не буду произносить её название вслух, ты наверняка и так догадался, ? так вот, их заинтересовал твой роман!

– Который? ? уточнил я, открывая «Молескин» и вооружившись механическим карандашом. Не понимаю, почему некоторые люди предпочитают писать сразу ручкой. Ведь весь смысл приобретать дорогой блокнот с хорошей итальянской бумагой заключается в том, чтобы иметь возможность стирать написанное столько раз, сколько это необходимо.

Вместо ответа, Рори тяжело дыша взгромоздился на стул, придвинулся поближе и игриво подвигал бровями.

– Прости, но я не понимаю твою пантомиму, ? процедил я сквозь зубы, пытаясь справиться с охватившим меня раздражением. ? Так который?

Лысина Рори, успевшая высохнуть с момента его появления в пабе, снова покрылась испариной.

– Последний, ? неловко ответил он, тревожно сглотнув.

– Насколько последний? ? нахмурился я, мысленно уже предвкушая самый худший из всех возможных ответов.

– Э-э-э… самый последний? ? неуверенно произнёс Рори.

Судя по истерическим ноткам, проскользнувшим в его голосе, он был жутко взволнован. И наверняка что-то не договаривал, как делал всякий раз, когда собирался втянуть меня туда, куда я втягиваться совершенно не собирался.

Я отметил и учащённое дыхание, и капельки пота, которые теперь покрывали не только лысину, но и виски, а затем вздохнул и угрожающе захлопнул «Молескин».

– Ты что, показал им черновики! ? возмущённо воскликнул я. ? Да как ты мог?

Меня просто переполняло от негодования. Словно где-то под рёбрами усиленно заработали меха огромной кузницы, которые распаляли моё возмущение с каждым новым ударом сердца.

В ушах зашумело, и я вцепился пальцами в край стола, чтобы не потерять равновесие. Очертания паба опасно покачнулись, и на мгновение мне показалось, что мы находимся уже не в городе, а на борту корабля, попавшего в шторм.

Я потерял ощущение реальности ровно тех пор, пока Рори не всучил мне стакан ледяной воды.

– Вот, держи-ка, приятель, ? заискивающе пролепетал он, придерживая меня за руку на всякий случай. ? Вот так. Пей, станет легче.

Я осушил стакан, не задумываясь, и только после этого сумел немного прийти в себя. Ощущение качки исчезло. Паб пришёл в прежнее стабильное положение, и я в полной мере осознал себя сидящим на стуле за любимым столиком в углу.

– Уф, ты уж не пугай меня так больше! ? сказал Рори, заботливо похлопав меня по руке. Впрочем, заботы в его голосе я почему-то не услышал. ? Чуть сердце из груди не выскочило! Знаю-знаю, ты всего этого не любишь, но прежде, чем заводиться, пожалуйста, дослушай меня до конца.

– Я не просто не люблю этого, Рори, ? вздохнул я, потирая виски. ? Я терпеть этого не могу! О чём не раз тебе говорил.

– Говорил, ? подтвердил Рори, кивая. ? Говорил. Но я не могу упустить такую возможность! Клянусь, ты изменишь своё мнение, как только услышишь подробности.

– Делиться сюжетными наработками ? это дурная примета, ? мрачно произнёс я. ? Когда так поступил мой предыдущий литературный агент, с ним произошло нечто ужасное.

Я намеренно произнёс это как можно более драматично. С тем таинственным придыханием и мистическим полушёпотом, каким обычно произносят роковые пророчества. Судя по тому, с каким ужасом вытаращился на меня Рори, получилось у меня весьма недурно.