Золотой камертон Чайковского

– Да, согласна. Это первое, что приходит в голову. Но я, честно говоря, не верю в то, что это сделал кто-то из них, – примирительно проговорила Анна Алексеевна, усаживая сына рядом с собой на диван. – Давай возьмем хотя бы Марину. Ведь она первая, на кого все подумают. Отца отравили, а ведь именно она готовила еду, подавала, и, значит, она первая, на кого укажут. А Марина, при всех ее недостатках, далеко не дура.

– Не дура, но чтобы отвертеться от тюрьмы, могла рискнуть, – возразил ей Даниил. – И потом, она наверняка рассудила так же: раз я первая, у кого была возможность, меня подозревать не станут. Все же поймут, что я не дура.

– Очень рискованно и самонадеянно, – улыбнулась Анна Алексеевна.

– Во всяком случае, я выбросил все продукты из шкафов и холодильника, и даже зубную пасту.

– Вот тут ты прав. Хотя, я думаю, отца отравили не той едой, которую могли есть все. Слишком рискованно, мог еще кто-то пострадать. Я даже не уверена, что его отравили дома.

– Ну, теоретически подсыпать отраву в еду можно где угодно. Например, отец всегда брал с собой на репетицию термос с травяным чаем, Марина могла заранее насыпать в заварку отраву. И извольте радоваться. Марина сидит в Выборге, у нее алиби, а отец отравился, и теоретически даже не дома. А Марина, когда вернулась домой, первым делом термос помыла, а то и вовсе выбросила. Чего не сделаешь, чтобы в тюрьму не сесть. А за кражу отцовских денег ее вполне могли посадить, – горячо заявил Даниил.

– Вот тут ты не прав, – мягко возразила Анна Алексеевна. – Вспомни отца, он никогда не был жестким человеком. Максимум, что ей грозило, это увольнение, ну и еще отец не дал бы рекомендаций. За это не убивают, сынок.

– Возможно, ты права. И отец действительно простил бы ее, но у него имеются юристы, которые занимаются этим вопросом, а уж они-то наверняка доведут дело до суда.

– В этом случае для Марины еще важнее, чтобы отец был жив, потому что он мог бы не допустить передачи дела в суд.

– Не согласен. А теперь возьмем Эмку. Она могла узнать, что отец подал на развод, к тому же поймав ее на измене, ей грозила потеря денег, Марине – свободы. Они могли сговориться. Эмка могла заплатить Марине за убийство отца. Двойная выгода! Эмка же не знала, что отец изменил завещание, уж об этом он ее точно не предупредил.

– А откуда тебе это все известно, о Марине и Эме?

– Мне Алекс сказал, отцовский юрист. Когда мы узнали о смерти отца, я позвонил ему посоветоваться, как дальше, что будет с отцовскими деньгами, – краснея, объяснил Даниил. – Ну и намекнул, что любые сведения могут помочь следствию найти убийцу, вот он и рассказал.

– А больше он ничего не объяснил, какие именно изменения в завещание внес отец? И вообще, тебе не кажется странным, что отец так поспешно составил новое завещание, может, он о чем-то догадывался? Может, ему угрожали?

– Да нет, думаю, ему юристы подсказали. Это же американцы. У них написать завещание, изменить завещание обычная рутина. Раз отец подал на развод из-за измены жены, значит, он наверняка не захочет оставлять ее в числе наследников, думаю, юристы сами подсуетились и подготовили все документы, исключив оттуда Эме.

– Может быть. Тебе виднее, я ваших заокеанских реалий не понимаю.

– Мам, я хочу, чтобы ты немедленно переехала ко мне, сюда, хватит тебе тесниться в своей квартире, – решительно проговорил Даниил, меняя тему.

– Даня, тесниться одной в трехкомнатной квартире? О чем ты говоришь? Мне вполне хватает места, – потрепала сына по волосам Анна Алексеевна.

– Мам, да ты посмотри, какая здесь роскошная квартира, она теперь наша, и место замечательное.

– Дань, меня вполне устраивает собственная квартира. Она сделана по моему вкусу, мне нравится место, рядом любимые магазины, знакомые живут, все мое, привычное, родное. А что я здесь буду делать целыми днями? В этих хоромах порядок и чистоту наводить?

– Наймешь домработницу.

– Марину? – усмехнулась Анна Алексеевна. – Нет, Дань, я сама со всем справляюсь, и мне хорошо дома. Но пока ты в Петербурге, я могу пожить здесь с тобой за компанию, к тому же я ужасно соскучилась и, если честно, надеялась, что ты остановишься у меня. Но раз так сложились обстоятельства, поживем здесь.

– Спасибо.

Как ни хорохорился Даниил, как ни строил из себя крутого парня, у него не было внутренней уверенности, что он все делает правильно, что он справится с бедой, выстоит, особенно здесь, в Петербурге, где не было папиных юристов. Так что мамина поддержка ему была очень важна. Так же, как и ее присутствие. Да и смерть отца, на которого он привык полагаться, к чьей защите и заботе привык, напугала его, выбила почву из-под ног, заставила о многом задуматься.

– Александр Юрьевич, я разыскал того типа, что Ившина на проходной караулил, – влетая в кабинет, с порога сообщил Артем Хромов. – Вот, пожалуйста. Баскин Михаил Аркадьевич. Я про него и разузнать кое-что успел. Учился вместе с Ившиным в консерватории, даже были приятелями. Был приличным пианистом, но захотел стать еще и композитором. Где-то там работал после окончания учебы, а потом разразился скандал, году этак в девяносто пятом – девяносто шестом, что-то около того. Так вот. Скандал разгорелся вокруг одного музыкального сочинения Ившина. Какой-то оратории, написанной к пятидесятилетию Победы. Вышло очень мощное, очень политически уместное и вообще крутое произведение, с которым Ившин засветился на Центральном телевидении, получил какую-то правительственную награду, в общем, прогремел на всю страну. Ему тогда еще тридцати не было, и такой успех!

Он даже в Колонном зале выступал на каком-то правительственном концерте, на всю страну транслировали, Ельцин в зале сидел.

– Ну а при чем тут Баскин? Или как его там?

– Баскин, – подтвердил Артем. – Этот Баскин публично обвинил Ившина в плагиате.

– Неслабо. И как?

– Никак. Сперва он орал, что его обокрали, в узких кругах, потрясал какими-то нотами, потом обратился в прессу и на телевидение. У нас на ту пору скандалы уже вошли в моду, и его с радостью приняли на всех возможных каналах.

– А Ившин что?

– Ившин участия в склоке не принял, только сообщил через своего представителя, что кантату написал сам и продолжит писать музыку дальше, чтобы ни у кого не возникло в дальнейшем сомнений в его авторстве и таланте.

– И чем закончилось?

– Да ничем. Баскин поорал, поорал и успокоился. А Ившин лет через десять уехал в Штаты. В итоге Ившин прославился, а о Баскине никто, кроме этого скандала, ничего вспомнить не может.

– Ну что ж. Показательно. Так зачем же он искал Ившина, извиниться хотел?

– Судя по всему, нет. После выступления Ившина на фестивале Баскин принял участие в телевизионном шоу на нашем Петербургском канале. И снова заявил, что Ившин украл у него в молодости музыку, и снова тряс нотами, требуя экспертизы.

– Любопытно.

– Да. Экспертиза состоялась тут же в эфире, и эксперты сошлись во мнении, что с большой долей вероятности сочинение Баскина могло быть позаимствовано Ившиным, немного переработано и выдано за свое. Но, по большому счету, все это было телевизионным трепом. Никаких официальных заключений никто не дал. А Баскин с экрана обвинял Ившина, что тот украл у него славу и богатство, хотя последнее его мало интересует.

– Молодец, Артем, наконец-то есть с чем работать, – довольно заключил Александр Юрьевич. – Разыщи этого Баскина, выясни, чем дышит, как живет, самого пока не трогай. Не спугни. Бережно так, вокруг да около, без предъявления документов.

– Ясно.

– Все, работай, а ко мне сейчас должен Наумкин явиться, так что дуй давай.

– Александр Юрьевич, добрый день! – бодро, энергично приветствовал капитана Виталий Константинович, протягивая руку. – Что, уже появились новости по убийству Павла Владимировича?

Но капитан протянутую руку проигнорировал.

– А вы что, родственник убитого, что мы должны вас информировать о ходе следствия?

– Нет, вы, конечно, не обязаны, и это я как-то опрометчиво… – теряясь и робея, залепетал Виталий Константинович, но тут же расплылся в неуместной улыбке. – Простите. Простите, – поспешил он спрятать ее, смешно и нелепо вытягивая губы дудочкой. – Простите. Это… просто… знаете, такой успех, такая радость, я все объясню. – Он упруго плюхнулся на стул и радостно затараторил: – Понимаете, я сейчас встречался с родственниками покойного Павла Владимировича, с его сыном и с бывшей женой. И они согласились, чтобы мой фестиваль назывался теперь Фестивалем Павла Ившина! Вы понимаете? Совершенно безвозмездно! Ну какие-то преференции, вроде билетов, приглашений на открытие и закрытие в качестве почетных гостей, проживание и дорога за счет принимающей стороны… Господи, да это просто как в лотерею выиграть! – с детской простодушной искренностью делился Наумкин. Его водянистые голубые глазки, опушенные золотисто-рыжими ресницами, сияли безграничной радостью, и казалось, ничто не сможет огорчить парящего на вершине блаженства Виталия Константиновича.

Но капитану Гончарову это удалось, причем всего одной коротенькой фразой.

– Ради этого вы убили Павла Ившина?

– Что, простите? – споткнулся на полуслове Наумкин. И Александр Юрьевич со злорадным удовольствием увидел, как радужные облака под окрыленным великими финансовыми надеждами господином Наумкиным стали сжиматься, таять, обращаться дымком, а сам он с головокружительных высот вверх тормашками полетел в бездонную пропасть реальности, где совершил жесточайшую посадку.

Капитан Гончаров любил разыгрывать из себя честного недалекого служаку, но в душе был вовсе не так прост. Пока ожидал прибытия в следственный отдел господина Наумкина, Александр Юрьевич успел сделать несколько телефонных звонков, в том числе своей старой знакомой Ксении Врабие, работавшей в толстом глянцевом журнале «Музыкальный Парнас», и попросил собрать все возможные сведения о Виталии Наумкине. Ксения перезвонила через час и вывалила капитану все сплетни, какие ходят о Наумкине по городу.

Из полученных сведений выходило, что господин Наумкин, человек хоть и бездарный как музыкант, но зато невероятно оборотистый администратор, скользкий, предприимчивый и способен извлечь выгоду из камня у дороги. При этом иметь финансовые дела с ним не рекомендуется, уж очень тяжело он расстается с деньгами. Музыканты иногда по полгода не могут у него гонорар за концерты вытребовать.

Совершенно ясно, что человек жадный и оборотистый, даже смерть ближнего может обернуть для себя колоссальной выгодой.

– Я спросил, – спокойно повторил капитан, – из-за этого вы убили Павла Ившина?

– Какое вы имеете право? Я никого не убивал! – дрожащим голосом восклицал Виталий Константинович, суетливо вертя головой по сторонам, словно ища свидетелей подобной немыслимой клеветы. – Как вам пришло в голову? Я никогда. Ничего подобного… с чего бы… да я любил его… у меня совершенно не было поводов! Я же не преступник!

Когда первый эмоциональный всплеск закончился и Виталий Константинович от бурного протеста перешел к молчаливому хватанию воздуха, капитан продолжил беседу:

– Ну а разве его смерть не сулит вам крупную выгоду? «Фестиваль имени Павла Ившина». Звучит. Имя Павла Ившина обеспечит вам солидный список участников мероприятия. Щедрых и именитых рекламодателей, возможно, спонсорский комитет, солидное положение и существенные доходы. А так, кому был известен и интересен ваш фестиваль «Невские волны»? Скучно, бледно и малоприбыльно, – по-свойски заметил Александр Юрьевич.

– При чем здесь это? – прохрипел Виталий Константинович. – Да если хотите знать, мысль о переименовании фестиваля мне только сегодня сотрудница подкинула, я не планировал ничего подобного, даже утром еще ничего не планировал! И потом, при чем тут выгода? Участие Павла Ившина в фестивале мне тоже было выгодно! И вообще, я что, бандит с большой дороги, убивать человека ради какой-то эфемерной выгоды?

– Нет, конечно, если бы вы были бандитом, вы бы его не отравили, вы бы ему голову проломили или зарезали. А так все интеллигентно.

– Бред! Бред! – вскакивая на свои коротенькие толстые ножки, категорично воскликнул Виталий Константинович. – Никого я не убивал, и уж тем более Ившина! За что? С какой стати? Что мне с ним делить? Уж если бы кто и убил, так это скорее Мишка Баскин, он его всю жизнь ненавидит, или Семка Повстен, а я при чем?

– Кто такие этот Баскин и Повстен? Они здесь при чем?

– Как при чем? Как при чем? – мгновенно успокаиваясь, присел на место Виталий Константинович. – Мишка Баскин уж лет двадцать на всех углах орет, что Ившин его обокрал. А что у него красть-то? Бездарь и пьяница, за всю жизнь ничего путного не сочинил. А у Семки Повстена он когда-то должность перебил. Семкин дядька ему когда-то должность дирижера в одном приличном оркестре выхлопотал, и все вроде уже на мази было, а потом руководство вдруг все переиграло и Ившина пригласило, Семка пролетел, и с тех пор Ившина последними словами на всех углах материт.

– Любопытно, – сдержанно проговорил Александр Юрьевич. – Но все это, как я понимаю, дела давно минувших дней. А вот ваши отношения с Ившиным – дела сегодняшние. И финансовое ваше положение, насколько я понимаю, незавидное. И гонорар у Ившина был немаленький, а вы, как я слышал, с деньгами расставаться не любите, а тут гонорар платить не надо и фестиваль его имени, двойная выгода!

– Да что за ерунда, кто вам это наболтал? Я рассчитался с Ившиным до копейки, еще до выступления перевел ему всю сумму, и если у меня есть какие-то временные трудности, то именно из-за расчетов с ним, и вообще, уже через пару дней все мои дела придут в порядок! И плачу я музыкантам всегда вовремя! – выкрикивая последнюю фразу, Виталий Константинович слегка покраснел и отвел глаза.

– Ну, это несложно проверить, – миролюбиво заметил Александр Юрьевич, и Виталий Константинович нервно икнул.

– Ну что ж, пока мы будем проверять ваши показания, хотелось бы получить от вас точные и максимально подробные сведения, как вы провели день накануне смерти Ившина, – ласково попросил капитан, протягивая Виталию Константинович чистый лист бумаги.

На улицу Виталий Константинович вышел похудевшим на пару килограммов.

– Кристинка, срочно подчисти все наши финансовые документы. Лишнее унеси из офиса, к нам в любую минуту могут гости нагрянуть с проверкой.

– Успокойся. У нас и так все чисто, – сухим, равнодушным тоном заверила Кристина.

– Тогда проверь мой ежедневник, записки на столе, бумаги в мусорной корзине и, умоляю тебя, дозвонись до этого гада Семянько, говори ему что хочешь, лишь бы он заткнулся до конца месяца. Можешь переспать с ним, лишь бы он пасть свою заткнул! – истерично выкрикивал распоряжения Виталий Константинович. – И еще, мне на день убийства Ившина алиби было нужно, так я сказал, что ты весь день со мной провела, ясно?

– Я и так его с тобой провела. С утра мы в концертный зал ездили, потом обедали, потом снова в концертный зал, вечером в офис заезжали, а потом к тебе на дачу, – напомнила потерявшему память от испуга шефу Кристина.

– Но ты же не все время за мной по пятам ходила. А я сказал, что все, – уточнил свою мысль Виталий Константинович. – В общем, я сейчас приеду, сожги все бумаги и позвони Семянько.