Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

Так как отец служил по дипломатической части, Наталья родилась в Германии и после провела детство в Англии, где получила блестящее европейское образование. Свободно владела четырьмя языками, но плохо знала русский.

Когда главу семейства перевели с дипмиссией во Францию, юная Наталья уже начала выходить в свет и на некоторое время сделалась чем-то вроде звезды Версаля. Лучшие живописцы – Людерс, Друэ – писали сестер Чернышевых. В 1762 г. П.Г. Чернышев становится сенатором и семья возвращается на Родину.

Наталья получает фрейлинский шифр при особе ее величества Екатерины II. За красоту и «приятнейшее проворство» в танцах она получила специально изготовленную по этому случаю в единственном экземпляре персональную золотую медаль с изображением императрицы.

В 1766 г. Наталья Петровна выходит замуж за красавца князя Владимира Борисовича Голицына, но, как утверждала молва, выбор свой Наталья Петровна сделала не из-за притягательной внешности будущего супруга – она обожала род Голицыных и всячески превозносила его. В свете ходил анекдот, что, будучи уже весьма пожилой дамой, наставлявшая внучку в христианском вероучении, Наталья Петровна рассказывала про жизнь Иисуса Христа и так увлеклась, что, слушая бабушку, девочка воскликнула: «Уж не из рода Голицыных ли Иисус?».

После замужества она подолгу жила в имениях мужа, бывая при Дворе время от времени. Чтобы ее дети получили действительно хорошее образование, она уехала с ними во Францию, где произвела благоприятное впечатление на Марию Антуанетту и даже получила придворное прозвище «Московская Венера». В 1789 г. Наталья Петровна ездила с мужем и дочерьми в Лондон. При их отъезде из Англии будущий король Георг IV, ухаживавший за Натальей Петровной, подарил ей на память свой портрет с автографом.

После указа Екатерины II 1790 г. о немедленном возвращении всех русских в Отечество Голицыны отправили сыновей в Рим, а сами вернулись вместе с дочерями и поселились на Малой Морской ул., 10.

Каждую среду в доме Голицыных проходили балы, где бывали беглые французские аристократы, оказавшиеся в столице Российской империи.

Екатерина благоволила к начинаниям Голицыной, Павел I покровительствовал ей. На коронации Александра I ей пожаловали крест Св. Екатерины II степени. На ее балу 13 февраля 1804 г. присутствовала вся императорская фамилия.

В 1806 г. Голицына – уже статс-дама (вначале знак статс-дамы был получен ее дочерью, графиней Строгановой, которая вернула его с просьбой пожаловать им ее мать). При коронации Николая I Голицыной пожалован орден Св. Екатерины I степени.

Как воспоминал Феофил Толстой, «к ней ездил на поклонение в известные дни весь город, а в день ее именин ее удостаивала посещением вся царская фамилия. Княгиня принимала всех, за исключением государя императора, сидя и не трогаясь с места. Возле ее кресла стоял кто-нибудь из близких родственников и называл гостей, так как в последнее время княгиня плохо видела. Смотря по чину и знатности гостя, княгиня или наклоняла только голову, или произносила несколько более или менее приветливых слов. И все посетители оставались, по-видимому, весьма довольны. Но не подумают, что княгиня Голицына привлекала к себе роскошью помещения или великолепием угощения. Вовсе нет! Дом ее в Петербурге не отличался особой роскошью, единственным украшением парадной гостиной служили штофные занавески, да и то довольно полинялые. Ужина не полагалось, временных буфетов, установленных богатыми винами и сервизами, также не полагалось, а от времени до времени разносили оршад, лимонад и незатейливые конфекты. Предупредительность властей к Наталье Петровне была удивительна: когда она стала плохо видеть, специально для нее изготавливались увеличенные карты для пасьянса; по ее желанию в голицынское имение в Городне могли прислать придворных певчих»[36 - Русская старина. 1871. Апр. С. 427-428.].

Голицыну все любили, даже когда она сделалась дряхлой старухой. Когда она стала слабо видеть, специально для нее изготовили колоду карт большого размера. «Почти вся знать была ей родственная по крови или по бракам. Императоры высказывали ей любовь почти сыновнюю. В городе она властвовала какою-то всеми признанною безусловной властью. После представления ко Двору каждую молодую девушку везли к ней на поклон; гвардейский офицер, только надевший эполеты, являлся к ней, как к главнокомандующему», – писал о Наталье Петровне В.А. Соллогуб[37 - Петербургские страницы воспоминаний графа Соллогуба. СПб., 1993.].

Тем не менее А.С. Пушкин позволил себе написать Пиковую даму со знаменитой Голицыной. Должно быть, его поразила отталкивающая старость в сочетании с острым умом и царственной надменностью. «…При дворе нашли сходство между старой графиней и княгиней Натальей Петровной и, кажется, не сердятся», – писал Александр Сергеевич в 1834 г.

Впрочем, история не была бы историей, если бы Пушкин основывал ее только на образе старухи, да и почему из всех возможных старух прототипом была выбрана именно Голицына?

Дело в том, что внучатый племянник Голицыной, князь Сергей Григорьевич Голицын по прозвищу Фирс (прототип Томского в повести), как-то поведал Пушкину, что, однажды начисто проигравшись в карты, в отчаянье бросился к Голицыной с мольбой о помощи. Но, должно быть, в то время она не имела достаточно свободных средств для того, чтобы помочь любимому внуку. Тем не менее нужно было что-то предпринять, и княгиня рассказала, что в юности познакомилась с графом Сен-Жерменом, который доверил ей тайну трех карт – тройки, семерки и туза.

Племянник пошел в клуб и, делая ставки, как рекомендовала бабушка, быстро отыгрался.

Впрочем, как ни странно, у Пиковой дамы был еще один прототип – Наталья Кирилловна Загряжская, дочь генерал-фельдмаршала К.Г. Разумовского, знакомая и свойственница А.С. Пушкина. Так же, как и Голицына, она была фрейлиной при Екатерине II. Наблюдать ее Александру Сергеевичу было проще, нежели княгиню. Во всяком случае, однажды Пушкин признавался Нащокину, что в образе графини ему «легче было изобразить Загряжскую, чем Голицыну, у которой характер и привычки были сложнее».

С Пиковой дамой связана еще одна интересная история. Как уже было сказано, Наталья Петровна проживала на Малой Морской улице, в доме № 10. Этот дом сейчас так и называют – «Дом Пиковой дамы».

В доме напротив (дом № 13), у своего брата Модеста Ильича, последние 15 дней своей жизни жил и скончался великий композитор Петр Ильич Чайковский. 24 октября 1893 г. Петр Ильич впал в глубокое забытье. Лечащий врач Николай Николаевич Мамонов, дежуривший у постели больного, рассказывал, что в последние часы своей жизни Петр Ильич был озабочен поведением какого-то «черного офицера, который все ходит и ходит вдоль улицы, стучится в двери дома напротив, но, так и не получая ответа, заглядывает в окна к самому Петру Ильичу, пытается что-то сообщить ему сквозь стекла, а потом, сообразив, что его не слышат, пугающе улыбается и грозит пальцем».

Называя номер дома, где проживал Чайковский, я не указала, что жил-то он на третьем этаже. Модест Ильич полностью доверял словам умирающего брата, даже не допуская мысли, что у последнего попросту начались галлюцинации. Когда же доктор начал призывать его к здравому смыслу, брат композитора поведал, что (внимание, сейчас появится прототип) еще в детстве он слышал историю об офицере, напугавшем старуху Голицыну до такой степени, что та отдала Богу душу.

Умирая, Голицына открыла, что этот офицер был не кем иным, как ангелом смерти, явившемся отомстить ей за грехи молодости. Воспоминания о последних днях княгини оставил князь Петр Андреевич Вяземский, приходившийся ей дальним родственником. Приглашенный к княгине лейб-медик Николай Федорович Арендт диагностировал манию преследования, но высокопоставленная пациентка настаивала, что означенный «офицер» был замечен у ее дома еще в то время, когда там вместе с ней проживала ее воспитанница (прототип пушкинской Лизы). Девушка сама рассказывала княгине о незнакомце, но при этом, разумеется, клялась и божилась, что никогда и нигде прежде не встречала его. Впрочем, ситуация выглядела неприлично, и княгиня в конце концов была вынуждена отправить Лизу в деревню.

Пушкин засел за свою «Пиковую даму», когда Наталья Петровна Голицына была уже близка к смерти, а прогулки загадочного офицера у ее дома сделались частыми. Прислуга, завидев праздного молодого человека, закрывала все окна ставнями и запирала двери, чтобы незваный гость не смог потревожить покой ослабевшей княгини. Но все равно ангел смерти каким-то образом проник в дом к Голицыной, и она скончалась.

В этой истории не менее интересен дальнейший поворот сюжета: прописав линию бедной Лизы, Александр Сергеевич не удержался и оживил Пиковую даму. Не дождавшаяся в полночь Германна воспитанница княгини «Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он – сын бывшего управителя у старой графини. У Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница». То есть Лиза заняла место своей воспитательницы и стала новой Пиковой дамой, а значит, рано или поздно история повторится и новый «черный офицер» будет бродить под окнами новой Дамы пик в поисках то ли ее бессмертной души, то ли ее юной воспитанницы…

Интересный факт, доктор Арендт пользовал сначала княгиню Голицыну, которую Пушкин раз и навсегда увековечил в образе Пиковой дамы, а затем облегчал страдания самого Александра Сергеевича после дуэли с Дантесом. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

«КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА»

В «Капитанской дочке» Швабрин угрожает Маше Мироновой судьбой Лизаветы Харловой. В документах, которые изучал Пушкин, указана только фамилия – Харлова; имя «Лизавета» ошибочно назвала по памяти Пушкину старая казачка Матрена Дехтярева, вдова Кузьмы Дехтярева и свидетельница тех событий. На самом деле женщину, о которой шла речь, звали Татьяна Григорьевна Харлова (1756-1773), она была дочерью коменданта Татищевой крепости полковника Григория Мироновича Елагина и его жены Анисьи Семеновны. «Она была красавица, круглолица и невысока ростом», – рассказывала о ней Пушкину казачка Матрена Дехтярева.

В 17 лет Татьяна вышла замуж за коменданта Нижнеозерной крепости премьер-майора Захара Ивановича Харлова (1734-1773). 22 сентября 1773 г., за четыре дня до взятия войском Е.И. Пугачева Нижнеозерной крепости, Харлов отправил жену и ее малолетнего брата Николая к их родителям. Бунтовщики захватили крепость и повесили ее коменданта, несмотря на то что за последнего просил весь гарнизон. А уже 27 сентября Пугачев овладел Татищевой крепостью. Григория Мироновича и Анисью Семеновну Елагиных убили (при этом с Елагина заживо содрали кожу). Что же до Татьяны, то ее принудили стать наложницей Пугачева. Указание ряда заграничных публикаций на то, что Пугачев изнасиловал Харлову сразу после убийства ее мужа на глазах солдат (или даже на глазах еще живого мужа), не соответствует действительности. Пугачев был очень к ней привязан.

Когда Пугачев уехал, казаки расстреляли Татьяну и ее брата Николая, так как им не нравилась новая метресса их «государя». Как сообщает, со слов очевидцев тех событий, А.С. Пушкин, «раненые, они сползлись друг с другом и обнялись. Тела их, брошенные в кусты, долго оставались в том же положении».

После на допросе Пугачев показал: «Из сего лагиря взятую в Татищевой женщину и з братом послал я з берденским казаком к нему на квартиру. А как сие увидели яицкие казаки, то выехали под дорогу и убили ее и з братом до смерти за то действительно, что я ее любил. Как о чем мне было сказано после, и я об ней сожалел»[38 - Буганов В.И. Емельян Пугачев на следствии. М., 1997. С. 86.].

«ЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ»

Незавершенную повесть Александра Сергеевича Пушкина «Египетские ночи» опубликовали уже после его смерти в журнале «Современник» (№ 8, 1837). Центральной фигурой повести является итальянский импровизатор. Поэты-импровизаторы экспромтом декламировали стихотворения, тут же сочиненные на любую заданную им тему. Итальянские импровизаторы были известны еще в XVI в. В середине 1830-х гг. в Европе импровизаторы находились в безусловной моде.

В 1832 г. в Россию приезжал импровизатор Макс Лангеншварц, выступления которого помогала организовать «светская львица» Долли Фикельмон, которая к тому времени уже была знакома с искусством импровизации. Во всяком случае, в ее дневнике за шесть лет до этого записано, что она «внимала в Италии импровизациям знаменитого Томмазо Сгриччи на тему смерти Клеопатры».

Как видите, египетская тема в повести Пушкина неслучайна. Александр Сергеевич знал Фикельмон, и, возможно, именно ее рассказы вдохновили его сделать героем своего нового произведения итальянского импровизатора. Тем не менее образ гастролера списан Пушкиным не с Макса Лангеншварца и не с Томмазо Сгриччи, которого он просто не видел, а с польского поэта Адама Мицкевича, которого Александр Сергеевич прекрасно знал и восхищался его гением. Анна Ахматова даже высказала предположение, что «Пушкин, снижая своего импровизатора, взял реванш у Мицкевича за его резкие личные намеки, содержавшиеся в стихотворении „Русским друзьям“». Как известно, Пушкин и Мицкевич являлись единомышленниками в литературе, но политическими оппонентами в вопросах внешней политики России.

Адам Бернард Мицкевич (24 декабря 1798, фольварк Заосье, Новогрудский уезд, Литовская губерния, Российская империя – 26 ноября 1855, Константинополь, Османская империя) – польский поэт, политический публицист, деятель польского национального движения. Родился в семье обедневшего шляхтича герба Порай Миколая Мицкевича (1765—1812), который служил адвокатом в Новогрудке (ныне Белоруссия); семья принадлежала к старинному литовскому шляхетскому роду Мицкевичей-Рымвидов. Мать поэта происходила из шляхетского рода Маевских.

После обучения в доминиканской школе при новогрудском храме Михаила Архангела (1807-1815) Мицкевич поступил в Виленский университет (1815), где участвовал в создании и деятельности патриотических молодежных кружков филоматов и филаретов, там же написал «Оду к юности». По окончании университета служил учителем в Ковно (1819-1823), в 1823 г. арестован по «Делу филоматов» и заключен в тюрьму, где просидел до апреля 1824 г., но уже в октябре 1824 г. ее выслали из Литвы.

В том же году приехал в Петербург, где, возможно, и познакомился с Пушкиным. Сохранился анекдот о том, как встретились Пушкин с Мицкевичем. Оба к тому времени уже были наслышаны друг о друге и мечтали познакомиться. Однажды Пушкин случайно увидел на балу Мицкевича, идущего ему навстречу под руку с дамой. «Прочь с дороги, двойка, туз идет!» – весело произнес Пушкин, глядя на Мицкевича, который моментально ему ответил: «Козырная двойка простого туза бьет». Оба поэта кинулись друг к другу в объятия и с тех пор сделались друзьями.

«Он был высокого росту – худощав и казался лет тридцати. Черты смуглого его лица были выразительны: бледный высокий лоб, осененный черными клоками волос, черные сверкающие глаза, орлиный нос и густая борода, окружающая впалые желто-смуглые щеки, обличали в нем иностранца. На нем был черный фрак, побелевший уже по швам; панталоны летние (хотя на дворе стояла уже глубокая осень); под истертым черным галстуком на желтоватой манишке блестел фальшивый алмаз; шершавая шляпа, казалось, видала и ведро и ненастье. Встретясь с этим человеком в лесу, вы приняли бы его за разбойника; в обществе – за политического заговорщика; в передней – за шарлатана, торгующего эликсирами и мышьяком» – это портрет импровизатора в «Египетских ночах», но одновременно с тем это и портрет Мицкевича. Причем очень точный портрет.

В 1825 – 1828 гг. Мицкевич служил в канцелярии военного генерал-губернатора в Москве. Состоял в дружеских и приятельских отношениях с участниками декабристского движения К.Ф. Рылеевым, А.А. Бестужевым, писателями и поэтами А.С. Пушкиным, А.А. Дельвигом, И.В. Киреевским, братьями Ксенофонтом Полевым и Николаем Полевым, Д.В. Веневитиновым, Е.А. Баратынским, П.А. Вяземским, который, кстати, первым перевел на русский «Крымские сонеты».

Осенью 1826 г. Мицкевич выступал в Москве с модными импровизациями. Среди зрителей находился и Пушкин. В какой-то момент Александр Сергеевич вскочил со своего кресла и, восклицая: «Какой гений! Какой священный огонь! Что я рядом с ним?», – бросился Мицкевичу на шею и стал его целовать.

«Итальянец одет был театрально; он был в черном с ног до головы; кружевной воротник его рубашки был откинут, голая шея своею странной белизною ярко отделялась от густой и черной бороды, волоса опущенными клоками осеняли ему лоб и брови. Все это очень не понравилось Чарскому, которому неприятно было видеть поэта в одежде заезжего фигляра. Он после короткого разговора возвратился в залу, которая более и более наполнялась».

«Как денди лондонский одет» – известно, какое внимание Пушкин уделял своему внешнему виду и как ему был, должно быть, неприятен сам факт, что его коллега собирается предстать перед высокой публикой в таком «театральном» виде. Впрочем, все вскоре разрешилось: «Чарский с беспокойством ожидал, какое впечатление произведет первая минута, но он заметил, что наряд, который показался ему так неприличен, не произвел того же действия на публику. Сам Чарский не нашел ничего в нем смешного, когда увидел его на подмостках, с бледным лицом, ярко освещенным множеством ламп и свечей».

В мае 1829 г. Адам Бернард Мицкевич выехал из Петербурга за границу. Жил в Германии, Швейцарии, Италии. В 1832 г. поселился в Париже, сотрудничал с деятелями польской эмиграции, занимался политической публицистикой.

В 1839-1840 гг. преподавал латинскую литературу в Лозанне.

В 1840-м стал первым профессором славянской словесности в Коллеж де Франс. В 1841 г. подпал под влияние проповедника польского мессианства Анджея Товяньского. За пропаганду товянизма французское правительство в 1845 г. отстранило Мицкевича от чтения лекций, в 1852 г. отправлен в отставку.

Осенью 1855 г. Мицкевич уехал в Константинополь, где собирался организовать Новый польский, а также еврейский легион для помощи французам и англичанам в борьбе с Россией.

Там он заразился холерой и умер 26 ноября. Перед смертью, когда его друг Служальский спросил, не хочет ли он что-либо передать детям, Мицкевич произнес: «Пусть любят друг друга, – и через несколько минут прибавил еле слышным шепотом: – Всегда!».

Но вернемся к «Египетским ночам». Кроме импровизатора – Мицкевича, здесь присутствует поэт Чарский – явно Александр Сергеевич наделил этого персонажа своими чертами.

Также вызывает интерес тема импровизации – «Клеопатра и ее любовники». Тема Древнего Египта сделалась популярной после экспедиции Наполеона и, разумеется, после открытий, сделанных Шампольоном, но в 1824-1837 гг., когда повесть писалась, этот интерес заметно поутих. Зато Пушкин прекрасно помнил тему для импровизации Томмазо Сгриччи, о которой ему рассказала Долли Фикельман. Впрочем, официально Чарский признается, будто тема Клеопатры навеяна сочинением древнеримского историка Аврелия Виктора с такой характеристикой египетской царицы Клеопатры: «Она была столь распутна, что продавалась, и так красива, что многие покупали ее ночь ценою своей жизни».

Известно, что в 1824 г. в Михайловском А.С. Пушкин пишет поэму «Клеопатра», которая остается незаконченной. По оценке Д. Мирского, это «один из интереснейших замыслов Пушкина, великолепная поэма о смерти и сладострастии».

В 1828 г. поэт возвращается к теме Клеопатры, пишет стихотворение и одновременно работает над прозаическим отрывком «Гости съезжались на дачу…», где роль современной Клеопатры играет светская красавица Зинаида Вольская (ее прототип – Аграфена Закревская, «Клеопатра Невы», «беззаконная комета в кругу расчисленном светил»). Но и в этот раз тема словно повисает в воздухе.

И кто постиг в душе своей