– А вы, как же?
– Я справлюсь. Самое страшное уже позади.
Он на миг перестал жевать. Внимательно смотрел мне в глаза, как будто изучал каждую черточку.
– Я найду тебя. Позже. Поняла?
– Для чего?
– Красивая ты больно. Женюсь на тебе, – заулыбался он.
– Жениться не надо. – Вспыхнув, я нервно скомкала край выцветшей скатерти. – А вот если поможете нам отсюда уехать, буду очень благодарна.
– Уедете. – Его карие глаза сверкнули, и стало ясно: кем бы ни был опасный незнакомец, а слов на ветер он не бросает.
Поздним вечером, когда вещи были собраны, а мама и сестра забылись тревожным сном, я принесла ему ужин. Прикрыла плотно дверь, чтобы не мешать родным спать, и поставила перед ним тарелку с жареной картошкой.
– Больше нет ничего.
Покачав головой, села на край постели.
– Ты сама-то хоть ела?
Взгляд – пронзительный, внимательный, – скользнул по мне, и сердце отчего-то заколотилось у самого горла. Было в нем что-то такое, от чего у меня по коже бежал холодок. Истинно мужское, настоящее, хищное.
– Ела, конечно.
Соврала. Свою порцию ужина я ему сберегла. Ограничилась дешевым чаем и хлебом, поджаренным в старом тостере.
Он ел с аппетитом. Руки уже не так сильно дрожали, когда он держал вилку. А я смотрела на него, и не могла оторваться. Запах его кожи, трехдневная щетина, расстегнутая рубашка, густая поросль темных волос на груди – все это вызывало во мне непонятный трепет и дикий первобытный страх.
Он доел и аккуратно поставил тарелку на стол.
– Спасибо.
Я поднялась со стула и улыбнулась.
– Не за что. Кажется, вы пошли на поправку.
Уже потянулась за тарелкой, как вдруг он перехватил мою руку. Сжал запястье, и я замерла – ни жива, ни мертва от страха. Как будто рядом с хищником нахожусь, и вот-вот стану добычей. Потянул к себе, а я не сопротивлялась. От его поцелуев – жарких, страстных, – низ живота свело сладкой болью. Желание, – незнакомое и сладкое, – пронзило все тело острой стрелой.
Он уложил меня на простыни. Дернул пояс халата, и тот соскользнул по плечам.
Тяжелая рука гостя властно откинула полы халата в сторону.
Это было неправильно, но я сдавалась.
Все тело охватила лихорадочная дрожь. Я дрожала не от холода. Меня еще никто не ласкал именно так – уверенно, страстно, дерзко и не спрашивая согласия.
Он скинул рубашку. Опомнившись, я попыталась увернуться – но было слишком поздно. Незнакомец ловко уложил меня обратно в подушки и придавил своим телом.
Под ним я вся дрожала. Вдыхала его запах, впитывала его своей кожей, и выгибалась навстречу ласкам, от которых жар разливался все сильнее.
Дыхание сбивалось. Я обхватила руками его шею, стараясь не задеть перебинтованное плечо, и в глазах потемнело. Где-то глубоко внутри полыхнула мысль: «Только бы не проснулись мама и сестра. Только бы не проснулись…» Полыхнула и угасла.
Он что-то бессвязно шептал о моих глазах, но его хриплый шепот терялся в моих тихих всхлипах.
Мягко поцеловав меня в шею, он осторожно опустил меня на подушки.
Я дрожала, как в лихорадке.
На простыне медленно расплывались пятна крови.
– Черт!.. – выругался он. – Почему же ты не сказала, что тебя нельзя трогать?
На глаза навернулись слезы, и я всхлипнула.
Он втянул мощной грудью воздух. Пытаясь справиться с негодованием, на миг прикрыл глаза. Потом подхватил одеяло, накрыл нас двоих и притянул меня к себе ближе.
– Ну, не плачь, Катюша… – опалил шею его горячий шепот.
Он прижал меня к себе крепче, и стало безумно хорошо. От старого одеяла, от его теплой шероховатой руки, от горячего дыхания в шею…
«Как тебя зовут?» – едва слышно прошептала пересохшими губами я.
«Влад».
«Красивое имя».
«Тебе хоть восемнадцать есть?»
«Двадцать один в апреле исполнится»
Сквозь дремоту почувствовала, как его ответный шепот обжег шею:
«Я найду тебя. Если выберусь отсюда, обязательно найду. Деньги потрать на съемную квартиру и лекарства для матери. На первое время вам хватит».
Мне хотелось спросить, о каких деньгах речь, но сон в его жарких объятиях, таких желанных и сладких, затянул в свои сети раньше, чем я успела задать вопрос.
…В пять утра нас забрала пустая фура, которая привозила гуманитарную помощь.
За незнакомцем прибыл бронированный джип, полный одетых в пятнистую форму головорезов с автоматами. Они уважительно называли его Владом Арсеньевичем, привезли ему новые вещи и заботливо помогли устроиться на заднем сиденье.
Захлопнулась дверь большой фуры, идущей в Россию. Мать и сестра прожигали меня осуждающими взглядами: мне не удалось скрыть от них ночное происшествие в спальне, и от этого было стыдно. Но в сумочке я обнаружила конверт, туго набитый крупными купюрами, и стыд прошел.
Джип, в котором сидел мой гость, обогнул фуру и скрылся за поворотом. Спустя несколько мгновений раздался взрыв. Полыхнуло пламя, и из-за угла повалил черный дым.
Фуру тряхнуло, и напуганный водитель принялся заново заводить мотор.