Впереди лежачий полицейский

Влад говорит, ему так кажется, что даже с мужчинами в офисе он не просто разговаривает, а будто насилует, и в этом есть доля правды: когда он говорит, все молчат, а далее, если никто ничего не понял, начинает стучать крышкой ноутбука, сильно прикрикивая, будто он нервный больной: крышка танка падала – подумаешь, ноутбук. Получается такой непривлекательный типаж. Подобное поведение, извините, ни в какие ворота не умещается – антиманеры. Учился бы хамить вежливо, его б оценили многие, ведь годы идут, а так – дёрганный менеджер, потому что на лбу написано: «Я менеджер, у меня депрессия, несмотря на автомобиль». А у нас с Владом нет депрессии. Мы тоже хотели бы, чтобы нам давали нормальную интересную работу, а не решали кое-как левой ногой проблему безработицы, а то, что… дают, а мы и рады, точнее, выдавливаем из себя эти капли, эти молекулы радости, будто счастливы в этой «деятельности», а так-то – всё туфта прогонная.

Но по какому-то негласному закону именно таких и выдвигают у нас в чины, не испытывающие никаких моральных проблем – хэд оф… Или как там… Издевательство над кириллицей.

Когда его назначили, повисла в конторе тишина, словно морозная ночь – такой самый трескучий холод перед рассветом. Все с нетерпением ждали объявлений новых лидеров – и верили, и боялись: семь бед – один ответ.

Несколько раз пробежала длинноногая, взглянув завистливо в его сторону раз сто, хотя чего туда смотреть. Её плющило от зависти! Как теперь говорят, залипла – она уже знала. Конкуренция… Случаются такие всплески: большой брат выбирает кого-то, но не тебя, извини, сестра, это лотерея, как находка в археологии, как удачный брак, как выигрыш в рулетку. Шарах – и оп.

И вот пришёл е-мейл от Влада: «Ты видела новую структуру?» Я: «Нет». Вижу, он страшно озабочен. Что же такого?.. Может, бегемота скрестили с жирафом? Он в срочном порядке мне что-то прислал и победно сказал: «Во! Ведь общественная арена – дело важнейшее!» А я говорю: «Куда смотреть? Я не понимаю, что с этим «многабукав» делать!» Это я так сыронизировала, мне неприятно это подобострастие перед назначенцами, уж не знаю почему, не люблю я их всех вместе.

А он:

– Четвёртая страница, третья строка.

А я:

– И чё?

А он:

– Не удивилась?

А я:

– Кто сосёт, того и двигают. Непонятно, что ли?

А он:

– Ты видела это, а? Хед оф Ироп!

– Блядь, Влад! Ёклмн – это не то же самое? Просто ХЭ добавь!

Я представила зависть Влада, он всегда такой честный. И он неприлично молод, и думает, что у него еще всё впереди, что не исключено, однако же и не гарантировано. Тут, между делом, в смысле – привычными блужданиями в пространстве, все хотят денег и славы или сразу хорошую должность с машиной. Люди слабые. Люди какие есть.

Человек человечный хочет машинную машину.

А Влад негодовал: «Ты не понимаешь, это означает – ещё год издевательства терпеть, наши мужики пьют валерьянку».

Бедные. Не лучше ли пить виски? Целый отдел выпьет ведро валерьянки, лишь бы проглотить эту препротивную новость. Вот она – арена древнеримская: «Да-да, давай-давай». Короче, я думаю, зависть – стрёмное явление. А мы хотим видеть их на арене, восхищаясь, а на самом деле, отождествляя себя с ними.

И герой дня, светясь счастьем, как натёртый самовар, сидел победителем, наслаждаясь, сколько живой энергии прилетело в его сторону. А коллеги за обедом все возбуждённо шептались: «Ой, какой саспенз… А может, чей-то зять? Не приведи Господь! Дык, Америка помогла? Да ну, он же в апликейшенсаз вообще ноль. Причём полнейший. На говнистость проверили – к службе годен! Шерше ля фам? Кто ж нас трахает, однако, и какими способами. Может, эта сволочь из HR – Лукошкина, а может быть, сам Тихонов? Свой свояка… и так, и вот так. А на самом деле, как? Хотелось бы поподробнее, ибо нам, простым людям, это важно учитывать. Погодите, коллеги, он же антисекс… Да, но… Это в солидных компаниях люди честно карьеру делают, а в Алкателе со всеми спать надо. Выходит, тогда он получил эту должность, как срок, по совокупности?» Шептались до самого вечера, на кухне и по коридорам. Люди-люди…

Было уже поздно. Я побрела с работы и подумала о том, почему я забываю, что я живу не наградами и не казёнными объявлениями, а каждое мгновение – всегда, в любую отдельную секунду, и секунду назад, и две – вперёд. Первый встречный сказал: «Ну вот, третий день температура весенняя». Он выгуливал инвалида. Очень молодая бабушка с коляской и крошкой внутри сказала мстительно, покосившись в сторону: «Нет житья от этих с-собак!» А третий, это был стремительный мужчина, говорил другому, быстро шагая и жестикулируя: «Мы взлетели, но дали ему несколько секунд на манёвр». Потом пробежал трусцой спортсмен в белой майке, прошуршали дети на велосипедах, пересковчив через лежачего полицейского, стая голубей собирала крошки с земли, яркая машина тронулась и с ускорением исчезла.

Алкаши возле метро, котята даром, но кто-то шёл к дантисту, а один стал ювелиром, когда отец его выгнал из дома.

Uber,

покупки,

времени вагон,

глупости,

апельсины,

раскордаш.

Включаю Брамса,

кекс впервые,

много звонкого,

не трогать сенсорный экран,

там ниткой льётся музыка.

И каждый миг приходит толще прежнего,

такое жадное проглатывание вечера.

Больше вечера!

Дайте много красного.

Запахи: имбирь корица и шалфей,

там мой любимый фильм –

«Классовые отношения», Кафка.

Сладких снов!

    2016 г.

Возвращение

Я страдаю оттого, что у меня мозоли на пятках. Утром, долго ковыряясь в лекарствах, не нашла ничегошеньки, никакого пластыря, и тогда пришлось отрезать две полоски от скотча, на котором оказалась корпоративная надпись известного некогда бренда Lucent с ярким кружком, похожим на след губной помады. Неудачная компания, которую швыряло в приключения: дважды за короткий срок перепродали – и не осталось ни следа от прежних названий и значков. И только мои ноги с заклеенными пятками, и на белом фоне – Lucent – светящийся, люциферный, хоть на это вы пригодились, коллежки-коллежечки. Больно… Утро. Только бы не опоздать. Я бегу, и в ушах пабабам – музыка торжественная, и наклейки на ногах не дают мне покоя, они настолько нелепые, я думаю, что люди, выходящие за мной из метро, могут разглядеть на мне эти надписи, как на мобильном оборудовании. Во я даю – докатилась!

А вчера вечером состоялся скандал: «Я скажу тебе, ничего просто так не бывает, мама! Ты меня хочешь обвинить в том, что я устаю, ты же этого добиваешься?! Вы же в этом меня хотите обвинить! Да, я такая нежная! Я помню, мама, как в детстве к нам приезжала наша бабушка, чуть ли не из другого города, чтобы вы с папой, как деловые, смогли переделать домашние дела – устроить воскресную стирку пододеяльников, ведь это было грандиозное действо, для чего бабушка была вынуждена и не рада проделать немалый путь, потому что вы так придумали. И весь ваш жратинг-убиратинг достал, надо сказать, всех, просто забодал. А мы были маленькие, и не знали, что вы там, будто назло, дополнительно придумываете себе хозяйственную нагрузку – можно же двигать шкафы каждый уикэнд, можно мыть окна с унитазами до дыр, можно даже гладить шнурки с двух сторон ради удовольствия представлять, что ты культурный, потому что живёшь в необыкновенной чистоте, не задумываясь, а такая ли интересная была ваша жизнь в подобной бессмыслице. Мы терпели… Карусели там или мороженое – всё было как в сказке, невероятным. Не думаешь ли ты, что, когда я прихожу с работы и кидаюсь на разбросанные повсюду игрушки, горы посуды, сраных подгузников и обуви, в наше новое время, когда, естественно, пришёл и мой черед, я каким-то образом должна быть свежа и весела, порхать зефирчиком, как лёгкая воздушная птичка, словно нота ля, словно фея в радости без тени печали и затруднений в голове? Тебе же так хочется? …»

Если бы ты знала, мама, как меня мучают мои ноги, особенно летом, особенно по вечерам. Особенно в жару. Да и зимой не меньше: надуваются, как два воздушных шара – большим белым воспалением, словно бочки, в которые напустили горячей воды – такой текучей; бочки пухнут, ноги болят… да ещё эти американские наклейки на мозолях, буквы будто давят своим смыслом, и я не понимаю, как так получается, корпорация снова будет думать, что лечит меня, сначала покалечив… Мне бы скинуть каблуки и упасть! И ни слова об офисе, замолчите! Зачем всё время повторять, что у меня престижная работа?! Это совсем не так! Всё, что может быть ценного у человека, – это дети. А я прихожу каждый вечер домой злая, ненавидя эти разбросанные игрушки, и думаю, не налить ли мне снова коньячку, одну, а затем и вторую рюмаху, и мой маленький сын трёх лет скажет: «Фу, кто так невкусно пукнул, это не ты ли, мама?» А сам пойдёт на горшок сядет в туалетной комнате, открыв настежь дверь. Я – закрой, он – нет, и держит дверь ножкой, миленькой пухленькой ножкой, и говорит: «Пусть будет акыто – пусть везде пахнет!» Теперь представь себе, что меня даже эта милота раздражает! Будто бы он уже знает, что его ждёт в жизни. А всё потому, мама, что мне сейчас нужны не нотации, а десять гномов, они обступят меня, прилягут рядом, сделают массажик ног, самый лучший – бесплатный заботливый уход. Гномы мои, где вы? Ау-у!

Правда, у меня есть один хороший друг – свекровь моя. Акушер-гинеколог. Очень правильные черты лица, без косметики не выйдет за хлебом. Королева. Однажды среди знакомых – кажется, это были поминки по какой-то общей подруге – моя мама с обидой сказала свекрови, что она будто бы такая чистоплюйка, полностью больная на чистоте. А я подумала загладить, просто как-то за мать неудобно, вечно она бренчит то, что думает, и я сказала (Тараканова, её фамилия Тараканова, как княжна): «Ваш Павлик, по счастью, он и мой муж, когда приходит на бровях под большим-большим шафэ, он, прежде чем упасть на кровать, сначала идёт на балкон, снимает чистые труселя, потом в ванную, вымывшись, надевает их, и уже потом падает на кровать. Вот это воспитание!»

А сама я – нет, если так случается – попасть в подобное состояние алкоголической свободы, да что свободы – последней и, может быть, единственной победы над идиотизмом, прихожу и просто падаю. Я рушусь, опадаю, лечу в пропасть своей постели, в которой обитают только невидимые гномы, пока над ушами свистит грубая реальность, обрывки фраз из офисного дубизма, простые глупости и необычные бессмысленные дела, которыми наполнен день напролёт, тотальная разбитость и такое въевшееся за годы ощущение безвозвратно потерянного времени. И на изящную чистоту мне абсолютно наплевать, всё потому, что на службе меня окружают самоутвержденцы, готовые на всё ради возвыситься над другими на миллиметр. Вот не далее чем сегодня получаю письмо: «Я попрошу спросить у Василия С., когда откроется «Альфа», чтобы мы могли подумать, как ответить коллегам на Украину, чтобы те вышли «на ковёр» к нашему начальству, и мы смогли бы обосновать значительное уменьшение прогнозов продаж по компании». – «А вы сами не могли бы подумать, как спросить Василия, блядь, напрямую? Я – не курьер ваших сраных мыслей». – «Нет, не могли, вы ниже нас по лестнице и принадлежите к субподрядной организации, которая здесь для этих целей и нужна, и не за чем более, кроме как унижать вас ради поиметь побольше денег – нам, достойным лучшей доли людям, а вы просто тупые подрядчики». Услуга, как они изволят это определять, без постоянного места службы. Подумать только, чему вы радуетесь?! Тому, что крошку сэкономили? А зачем экономили? Не для того ли, чтоб господину начальнику понравиться? Я ненавижу всех начальников – они темны. И дружат по принципу: кто принял правила, а кто – нет, ничего святого. А главный там – гендиректор он, что ли… пафосный стеклянный кабинет, ноги – на стол. Люди между собой шепчутся: «Как это так?! Ведь работать неудобно». А он трубку ухом зажимает и включает футбол, а может, сидит, размазывает ряды цветных шариков (это я не берусь утверждать), и так по целому дню. Вот верите – нет, ложусь спать, у меня так и стоят перед глазами два его ботинка, плоские подошвы чёрных его проклятых ног, которыми он прикрывается от остальных. Неужто болят от ничегонеделания?

Я пришла к нему как-то за подписью, с большим тендером, не с крупным, а просто нереальным стратегическим, миллионов на пятьдесят. Мне тогда пришлось собрать комплект бумаг, почему-то никого из коллег больше не было, собрать и отправить – ничего сложного. Вхожу в его генеральский кабинет, не хватает только фанфар, извините-простите, кланяюсь в ноги, хоть и не уважаю, тут одна ваша подпись, это такая закорючка – делается рукой, тупо подержите своё золотое перо над этой тленной бумажкой и, слегка напрягая, что-нибудь так небрежно покрутите-повозите, чтобы след остался, какой угодно, нечитаемый, все будут думать – у парня бойцовский характер. А он зыркнул как зверь, в воздухе негодование, ведь я же вломилась без его худосочной секретарши, влезла. А надо было бы записаться на приём, но у вас, ребятки, тут плохо с планированием, никто вообще не соблюдает правил, поэтому всё делается слишком поздно, впопыхах, добегая за последним вагоном, возможно, уже отцепленного от локомотива поезда. Вопрос, на который вам не стоит и отвечать, – можно ли угнаться за тем, что ты не смог отмотать время, для того чтобы всё успевать, работая медленно? Никогда. Для этого нужно снова отмотать время, а у вас его нет.