Главная роль

Максим поискал глазами весталок, но не нашел. Либо их не было в цирке, либо сидели на противоположном конце.

Все скамьи вокруг были заняты. Вскоре появилась пара горожан. Весьма зажиточных, судя по плащам, расшитым золотом. На лицах обоих выражались досада и нетерпение. Вероятно, это были богатые вольноотпущенники, не имевшие права на почетные места, и не успевшие устроиться поближе к арене. Благодетель окликнул их и тут же, за несколько монет, уступил оба места.

Затем они с Максимом поднялись на самый верх, где собрались неудачники, не успевшие захватить или купить себе хорошие места. Благодетель, сияя – похоже, горожане проявили небывалую щедрость – разложил монеты на ладони. Максим разглядывал деньги, одобряя реализм повествования Джованьоли.

На монетах был отчеканен профиль Домициана. Благодетель, тыча заскорузлым пальцем в монеты, что-то говорил. С немалыми усилиями Максим сообразил, что самая крупная серебряная монета называется сестерций. Ей равны четыре медных асса. В свою очередь, асс равен четырем медным квадрантам, «четвертинкам».

Благодетель честно поделил выручку. Максиму достались четыре асса и еще два квадранта. Он попытался выяснить, что можно купить за один квадрант. Благодетель принялся объяснять. Разводил руками, будто плыл, размахивал кулаками, словно бился, съеживался, как от холода и томно обмахивался растопыренной пятерней, точно от жары. Затем показал, что зачерпывает полные горсти воды и выплескивает на себя.

Максим догадался. Термы! Римские бани!

На память пришла случайно прочитанная статья. Ученые, обнаружив величественные руины, спорили: это остатки дворца или храма? Оказалось, общественных бань. Перед глазами встало видение просторных залов с мозаичными полами и чашами бассейнов. Получалось, ванны с горячей и холодной водой, парилку, сады, гимнастические залы можно было получить за самую мелкую монету?!

Максим вспомнил, сколько стоит мытье в обычной районной бане, не говоря уже о сауне с бассейном. «В жизни древних римлян есть свои преимущества».

Он уже знал, где проведет следующий день. В термах.

Поблагодарил благодетеля. Тот страшно изумился, узнав, что Максим не намерен смотреть представление. Яростно жестикулируя, принялся живописать кровавые схватки, конвульсии умирающих, торжественный марш победителей… Максим остался глух к соблазну.

Состязания должны были тянуться до самого утра. Максим решил переночевать где-нибудь на ступенях храма или в садах (есть же в Риме сады?!). Благодетель, несколько раз стукнув себя в грудь, повторил:

– Тит Вибий.

Пояснил: когда солнце клонится к закату, его всегда можно найти на Форуме. Максим спросил дорогу к Форуму. Благодетель объяснил, как мог. На том и расстались.

Актер зашагал в указанном направлении. Монеты сжимал в кулаке – спрятать их было некуда. О недостатках освещения улиц говорить не приходилось. Недостатки отсутствовали вместе с освещением. Несколько раз Максим слышал крадущиеся шаги за спиной, однажды дорогу заступили какие-то люди. Максим не сбавил шага, и они попятились. В ту ночь он проникся странной уверенностью, что храним судьбой. В самом деле, судьба или рок – назови, как хочешь – забросили его почти на двадцать веков в прошлое. Наверное, не для того, чтобы прикончить в первые же сутки.

Вскоре Максим обогнул Палатинский холм (ошибиться не мог: благодетель несколько раз повторил «Палатин», к тому же, на фоне звездного неба угадывались очертания дворцов), улыбнувшись, прошел мимо дома весталок и храма Весты и вновь оказался на Форуме.

Не один он искал ночлега. Какие-то тени бродили среди колонн, несколько человек растянулись прямо на ступенях, накинув на голову края плащей. Максим решил последовать их примеру. Оказалось – холодно. Не доставало шерстяного плаща, в который можно было бы завернуться.

Максим поднялся и поплелся дальше, не особенно задумываясь, куда идет. Набрел на лестницу с крутыми высокими ступенями, начал подниматься. Полагал, лестница ведет на один из холмов. «Может, посчастливится наткнуться на какой-нибудь сад, или газон, или просто дерево с развилкой?» Глаза слипались. Максим споткнулся обо что-то мягкое. Взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, нечаянно разжал кулак, монеты со звоном запрыгали по ступенькам. Максим и внимания не обратил – не до того было.

На ступенях лежал человек. Лежал вниз головой, без движения. «Споткнулся в темноте, разбился?!» Максим взял его за руку. Рука была еще теплой, но пульс не прощупывался. Максим с трудом перевернул упавшего. Глаза его были открыты. На шее темнела удавка. Максим резко выпрямился. Прежде, чем успел опомниться, послышались шаги и появились солдаты.

«Что, и здесь стражи порядка поспевают сразу после преступления?» Солдаты оказались рядом и, не медля ни секунды, схватили Максима за руки. Его приняли за убийцу! «Попасть в далекое прошлое – ради чего? Чтобы ответить за убийство, которого не совершал?» Такую шутку судьба могла сыграть с ним и дома.

Между тем, ни один солдат даже не наклонился, чтобы рассмотреть убитого. Похоже, они прекрасно знали, что именно здесь произошло. Вывели Максима наверх. Там, поджидая, стоял еще один воин. Судя по гребенчатому шлему – начальник. Один из солдат коротко доложил. Начальник окинул взглядом Максима, резко задал вопрос.

– Не понимаю, – признался Максим.

Солдаты переглянулись, начальник пожал плечами, удивляясь, что схватили чужеземца. Снова прозвучал короткий вопрос.

– Не понимаю, – повторил Максим.

Но именно в это мгновение – понял. «Гемонии». Слово выскочило откуда-то из глубин памяти. Он читал об этом. «Лестница рыданий». По ней стаскивали в Тибр тела казненных; частенько бросали прямо на лестнице. Оплакать казненных, тем более, похоронить – значит, заслужить подобную же участь.

Солдаты вообразили, что он оплакивал казненного преступника. Решают – какой смерти удостоить. Вот начальник пошевелил в воздухе пальцами. Сейчас повелительно взмахнет рукой. Меч со свистом вылетит из ножен…

Максим оказался проворнее. Обдумать ничего не успел. Вероятно, его вела актерская интуиция. Как-то разом вспомнилось, что Домициан был убит заговорщиками. Вспомнились и россказни о том, что насильственную кончину ему предсказали.

Максим вскинул руки к звездному небу – так вскидывали жрецы и прорицатели в кинофильмах. И как будто стал выше ростом. Или это солдаты пригнулись? Простер длань в сторону Палатинского дворца. И снова взметнул ладони к небу. Поднес к глазам, точно держал в руках стеклянный шар и вглядывался в него. Бессильно уронил руки. Шар упал на землю, разлетелся в осколки.

А Максим уже не был прорицателем. Черной тенью крался он вдоль стены. Потом вытащил из-за пазухи кинжал, замахнулся. Человек с гордо запрокинутой головой медленно осел на землю…

Самый глупый из солдат не мог не понять: божественному Цезарю грозит опасность!

Измученный прорицатель едва держался на ногах. Начальник бережно подхватил его под локоть. Максим осторожно высвободил руку, распрямился. Указующий жест не оставлял сомнений. Прорицатель должен попасть на Палатин. Немедленно.

Туда и направились. Солдаты уже не были стражами, но – почетным караулом.

Максим постепенно приходил в себя. Он только что избежал смерти. Каким чудом? Вероятно, чудо именовалось «талантом». Позволив себе насладиться такими мыслями, Максим вновь сделался серьезен.

Примет ли его император? Если примет, удовольствуется ли пантомимой? Или потребует назвать имена заговорщиков? А когда не услышит имен… Не пожелает ли казнить прорицателя много изощреннее, чем это сделали бы солдаты?

И потом, неужели императора поднимут среди ночи? Разумеется, нет. Придется дожидаться утра. «Что ж, подремлю часок-другой». Однако происшествие на лестнице отогнало всякий сон. Максим чувствовал себя на диво бодрым.

Солдаты обменялись паролем с часовыми, охранявшими дворец. В их разговоре Максим уловил знакомое слово: «Центурион». Командир центурии – сотни солдат. Значит, воин в гребенчатом шлеме – центурион.

Максим невольно покивал головой. Все правильно. В постановке «Юлия Цезаря» доспехи и вооружение были именно такими. Шлем без забрала, застегивается под подбородком кожаным ремешком. (Максим где-то читал, что по мозоли от ремешка можно определить, долго ли солдат прослужил в легионах[15 - Легион – основное подразделение в армии Др. Рима. В эпоху империи насчитывал 6095 пехотинцев и 726 всадников. Срок службы солдат в легионе – 20 лет.], ветеран или новобранец.) Красная туника с короткими рукавами. Панцирь – то есть, кожаная рубаха с нашитыми на нее металлическими пластинами. Короткий меч на перевязи. Сапоги с открытыми носами. («Сандалии в Риме считаются домашними тапочками» – поучал театральный художник.)

Центурион что-то объяснил часовому. Часовой вызвал командира. Командир сделал два коротких жеста: солдатам – дожидаться на улице, Максиму с центурионом – идти следом. «Кажется, на аудиенцию к императору попасть проще, чем на прием к начальнику ЖЭКа».

Дворец Домициана был огромен и великолепен. Стражи искоса поглядывали на чужеземца – поражен ли? Максим, как и надлежит прорицателю, сохранял величавое спокойствие. После Эрмитажа да Исаакиевского собора его трудно было удивить размерами и убранством. Больше всего, пожалуй, понравились фонтаны во внутреннем дворе. Струи воды серебрились, двор словно оплели нити лунного света.

«Такие бы декорации к балету «Антоний и Клеопатра!» – размечтался Максим. – А то развесили холстину. Тоже мне, режиссерская находка!»

Покинув двор, они миновали галерею, потом – несколько залов, и перешли подземным коридором в другую часть дворца. Здесь все было меньше: и залы, и коридоры, и окруженные колоннадами дворики. Зато часовых – несравнимо больше.

Затем пришлось ждать в маленькой комнате. Максиму указали на табурет, центурион и второй командир остались стоять. Максим судорожно соображал, что скажет, точнее, покажет императору. Знал: импровизация, конечно, может выручить актера. Однажды. Чтобы не было провала, роль нужно тщательно готовить.

Послышались шаги, голоса, двери распахнулись, и вошел невысокий жилистый человек с выгоревшей на солнце шевелюрой и такими же бесцветными глазами. Следом за ним ввалились пятеро спутников, явно разгоряченных вином и беседой. На плечах – яркие накидки, на запястьях – широкие золотые браслеты. Все пятеро громко смеялись и говорили, перебивая друг друга.

Вошедший первым сощурил глаза на Максима. Актер поднялся. Он был крайне озадачен. Вряд ли воинские доспехи, пусть даже посеребренные и украшенные богатыми рельефами, служили императору повседневной одеждой. Кроме того, император не почтил бы своим появлением незваного гостя. Напротив, потребовал бы Максима к себе.

Белобрысый, рассмотрев Максима, принялся допрашивать воинов. Вероятно, занимал высокий пост – судя по четкости и поспешности ответов.

Насколько Максим помнил, тайной полиции в Риме не существовало. За безопасность Цезаря отвечал начальник императорской гвардии. Похоже, именно его Максим и лицезрел.

Центурион прибавил еще два слова, начальник гвардии шевельнул пальцами, и спутники его безмолвно удалились. Вместо них появился раб-секретарь с табличками для письма в руках. Начальник гвардии ногой придвинул табурет, сел, облокотился о колени, опустил подбородок на переплетенные пальцы. Кивнул Максиму: «Говори».

Но на месте Максима был уже граф Калиостро, каким сыграл его Нодар Мгалоблишвили в «Формуле любви». Человек со скорбными глазами провидца, познавшего все несовершенство людской породы. Временами, правда, в глазах вспыхивали насмешливые огоньки, и тогда плавно опускались тяжелые веки.

Начальник гвардии с заметным интересом подался вперед. Максим начал повествование: неторопливо, с легкой скукой бессмертного, пред чьими глазами прошли столетия, предыдущий век был похож на следующий, и в каждом люди истребляли друг друга.

Он взял в руки один из светильников. Поднял на уровень глаз – бережно, благоговейно. Оглянулся, точно слепец, нечаянно прозревший. Вознес светильник над головой, словно благодаря богов. От резкого движения язычок пламени затрепетал. Максим прижал левую руку к груди, будто сердце разрывалось от волнения. Затем приблизил светильник к губам, резко дунул. Огонек погас. Максим медленно повернулся, дрожащей рукой шаря по сторонам, показывая, что перед глазами его сомкнулся вечный мрак.

Аллегория была – ясней некуда. «Светоч может угаснуть». Счесть светочем кого-нибудь вместо императора было бы государственным преступлением.