– Вполне, – кивнул граф. – А вы нет, судя по тому, как государь поступил со своей курткой. А между тем он пошел на кабана…
– Увольте, – подняла я руку. – Не желаю знать, как и кого зарезал Его Величество.
– Но он ведь сам мог погибнуть, – возразил Олив и усмехнулся: – Однако вы не спешите заломить руки. – Я ответила молчанием. – Стало быть, я вам рассказываю, как государь в одиночку пошел на кабана, а вы едва не зеваете. – Я вопросительно приподняла брови, и Дренг хмыкнул: – Ну, конечно, вы не видите доблести в схватке с кабаном. Чтобы вы ощутили потрясение, нужно было бы рассказать, как король бросился на штыки противника. Вы – ужасная женщина, – резюмировал фаворит.
– Отнюдь, – не согласилась я. – Но вы правы, я вижу доблесть в сражении за честь своего государства, а в убийстве кабана – лишь жестокую забаву, оценить которую смогла бы, оказавшись в шаге от голодной смерти. А потому прихоть, ставшую причиной схватки с загнанным животным и неуместной игры со смертью, назову недальновидной и безответственной. И вам бы сейчас не рассказывать мне об этом, а остановить монарха перед тем, как он решится на непростительное легкомыслие и убьется, не оставив наследника. Стыдно, ваше сиятельство.
– Опять перемываете мне кости?
К нам приблизился сам монарх. Он перевел взгляд с меня на Дренга, и тот охотно пояснил:
– Я пытался рассказать ее сиятельству о вашей схватке с кабаном, государь.
– И что же? – полюбопытствовал Ивер. – Хотя постой, я сама отгадаю. Нас отчитали?
– Возили носом, государь, будто глупых щенков, – согласно кивнул Олив. – Теперь я хочу к матушке, и чтоб непременно взяла на колени и защитила от этой злой женщины, не способной оценить отчаянной смелости.
– Пожалуй, я не стану уточнять ответа графини, – подвел итог государь.
– Я вам после всё выскажу, – разочаровала его я.
Государь взял меня под локоть и отвел в сторону. Я ответила вопросительным взглядом, и он произнес:
– Сначала поведайте, о чем вы шептались с Атленгом?
– О, сколько угодно, – усмехнулась я. – Его сиятельство ратовал за будущее Камерата.
– А, – монарх отмахнулся, – тогда неинтересно. Мне он тоже ратовал с неделю назад. Хотя любопытно… За кого ратовал? Вдруг у него уже новая кандидатура?
– Герцогини Мэйтские, – ответила я. – Его Высочество готов одарить вас любой из своих дочерей, кого выберете. На мой взгляд выбор недурен. Девицы известны своей скромностью. Для каждой из них будет великой честью заручиться поддержкой Камерата.
Король с интересом поглядел на меня, а затем отметил:
– А ведь ты не сказала – стать королевой. Считаешь, никто из них мне не подходит?
– Богов ради, Ив, – возмутилась я, – не мне же выбирать тебе жену. Тебе и вправду нужна королева, а Камерату – наследный принц, но я полагаю, что тебе достаточно лет, чтобы осознать это и сделать выбор самостоятельно.
– Верная мысль, душа моя, – улыбнулся монарх. – Я сам сделаю выбор и объявлю о нем, но пока о женитьбе говорить рано. Мне нравится моя жизнь, а наследника я сумею зачать и в шестьдесят.
– Тогда тебе не следует кидаться на диких зверей и идти с ними в рукопашную, – ответила я.
– Дренг несколько преувеличил, – отмахнулся государь. – Я был не один, только добил зверюгу. – Я покривилась, но в этот раз монарх оставил мою гримасу без внимания. – Ты так и не пояснила, какая мысль тебя посетила в отношении герцогинь? И не говори, что ее не было, иначе бы ты построила фразу иначе.
Я улыбнулась и взяла его под руку:
– Уже поставили мишени, нам нужно подойти, – заметила я. – А скучные разговоры можем оставить на завтра, пока будем ехать в Тибад.
– Разжигаешь мое любопытство? – полюбопытствовал Ив.
– Не позволяю переменить решение насчет поездки, – пояснила я. – Постель и любопытство – твои слабые места, мой дорогой монарх. Теперь ты у меня на поводке.
– Этот поводок ты сжимаешь в руке уже два года, – усмехнулся он. После поцеловал мне руку, и мы направились к придворным, уже готовым начать состязание. Оставалось лишь дождаться короля, и он появился.
Глава 2
Аметист гордо вышагивал по дороге, полный значимости от носа до последнего гвоздя в подковах. В его гриве поблескивало на солнце украшение, подаренное когда-то магистром Элькосом. И то ли оно придавало вес коню в его собственных глазах, то ли кавалькада гвардейцев, следовавших позади, то ли он просто возомнил о себе невесть что, но мой скакун был нынче высокомерен и полон самолюбования.
– Может, все-таки перейдем на рысь? – обреченно спросила я жеребца, устав от неспешного шага.
– Пфр, – ответил мерзавец.
– Я его ударю, – тихо зверея от упрямства коня и моего ему потворства, сообщил государь. – Хлыстом. Сию же минуту. Видят Боги, ударю и получу от этого невероятное удовольствие. Еще ни одно животное так упорно не выводило меня из себя.
– Вот еще, – передернула я плечами. – Этот круп не создан для битья.
Аметист согласно тряхнул головой.
– А тебя… – недобро прищурился монарх и закончил под моим внимательным взглядом: – С тобой я тоже что-нибудь сделаю.
– И что же? – полюбопытствовала я.
– Хотя бы пересажу к себе на Бурана и дам ему шпор. И если твой спесивец не одумается, то привяжу его к дереву и оставлю волкам на съедение. – Я возмущенно округлила глаза, и монарх злорадно продолжил: – И разве же я не искупаю грех за охоту, поднося твоим обожаемым зверям эту жирную конину? Ты слышишь меня, негодяй?! – рявкнул Ив.
Аметист был в корне не согласен. Он выразил свое мнение фырканьем, даже отрицательно потряс большой умной головой, а после смилостивился и прекратил дурить. Послушный мне, он перешел на рысь, а после и на галоп.
– Хвала богам! – возликовал государь и, подстегнув своего Бурана, догнал меня, поравнялся и погрозил моему жеребцу кулаком. Тот сей неуважительный жест решил не замечать.
Вскоре мы снова перешли на рысь. За нами ехала карета, чтобы была возможность пересесть, когда я устану от верховой езды. Такое могло случиться, потому что наш путь был не близким. Тибад, хоть и граничил с Лакасом, но добраться до моих земель мы должны были только к вечеру. И чтобы не ехать ночью, государь решил остановиться на ночлег в одном из домов, который окажется ближе по дороге. А утром уже отправиться в мое поместье, где мы и должны были провести несколько дней, чтобы я успела оглядеться и познакомиться с обитателями графства.
А пока мы даже не выехали на тракт. Наш путь пролегал через сельскую дорогу, спокойную и почти безлюдную. А те несколько путников, которые встретились нам, были уже испуганы видом гвардейцев, ехавших впереди на некотором отдалении, чтобы расчищать дорогу и не оказаться случайными слушателями наших разговоров с государем. Никого из своей свиты он брать не стал, чему я даже была рада. И от болтуна Дренга иногда требовался отдых.
– Теперь, когда твой конь образумился, мой гнев уже не столь пылок, а дорога впереди длинная, быть может, поделишься соображениями о герцогинях Мэйтских? – спросил монарх. – В конце концов, поворачивать обратно я не стану, когда выехал за ворота.
– Быть может, ты и сам подумал о том же, о чем и я, – ответила я.
– Мне больше думать было не о чем, как о бедолаге Мэйте, который не может сбыть с рук свои сокровища, – фыркнул Ив. – Жениться ни на одной из них я не собираюсь, новой выгоды от герцога уже не получить, потому что мы и так имеем все возможные выгоды от нашего союза. Наши отношения вполне дружественные, а потому забивать голову всякой чушью я не намерен. Говори.
Я не спешила нарушить молчание. Раздражать короля мне нравилось. И его сурово насупленные брови, и взгляд исподлобья и эти его вечные обещания лично задушить меня и жить дальше спокойно – всё это неизменно доставляло мне удовольствие, потому что в такие минуты монарх становился забавным и даже милым. На мой взгляд, конечно. Кто-то другой при виде его недовольства бледнел и хватался за сердце. Я же государя не боялась, и оттого позлить его было одним из моих любимых занятий. Впрочем, он это знал, потому не упускал возможности отомстить, доводя до того, что я могла и ногой притопнуть с досады. Однако такие развлечения у нас случались, когда мы были наедине. При людях же споры были коротки и беззлобны.
– Шанриз Тибад-Стренхетт-Тенерис-Доло, или ты сейчас же откроешь рот, или я вытрясу из тебя всё, о чем ты так загадочно умалчиваешь, – предупредил меня Ив.
Рот я открыла, показала ему язык и хмыкнула, когда король мрачно изрек:
– Восхитительно.
И вот уже после этого, ощутив полное умиротворение, я вздохнула и произнесла:
– Кантор.