Отель «Китовый райк»

За пять лет работы агентство действительно очень выросло от системы подбора команды не профессионалов, которые смогут расследовать любое преступление, до сложнейших компьютерных программ, которые не только определяют Дилетантов, но и ищут их в социальных сетях по определенным алгоритмам, а также предлагает стратегию первых действий, что всегда было самым сложным.

Алексей немного лукавил, говоря, что это достижение Зины. Нет, конечно, это был успех всей команды агентства, которая состояла из самых первых Дилетантов. Тогда вместе с Зиной, как она сейчас уже понимала по липовому завещанию деда, они поехали во Владивосток – Алексей Кропоткин, блестящий логик, гениальный айтишник Эндрю Шишкин и лучший эмпат за всю историю агентства – Матильда, в девичестве Портнягина, а ныне Кропоткина.

Как же давно и в то же время недавно это было. Прошло пять лет, и столько событий произошло за это время, поменяв и Зину, и людей вокруг нее, но, с другой стороны, она почему-то по-прежнему чувствовала себя маленькой девочкой, скучающей по единственной родной душе – деду. Хотя, как выяснилось год назад, не родному по крови, но несмотря на это, все же единственно близкому. И потому ни обижаться, ни злиться она на него не могла. На самом деле Зина была рада тому, что он жив, и даже обида за то, что дед ее бросил, не могла перекрыть эту ее радость.

Углубившись в собственные мысли, которые она вот уже год не могла привести в порядок, Зина не сразу заметила движение в гостиной. Человек вошел и сел за стол, который стоял в центре комнаты, и хоть припозднившийся посетитель словно бы намеренно устроился спиной к телевизору, Зина узнала бы его из тысячи похожих спин, и сердце тут же учащенно застучало.

Мимоходом взглянув на себя в зеркало, она, стараясь унять сбившееся дыхание, направилась в гостиную, тут же начиная злиться на себя за такую реакцию. Зина не любила моменты, когда она теряла над собой контроль. Их было немного, но чаще всего в них присутствовал этот человек.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Зинаида, чем, конечно же, сразу оголила перед посетителем свое волнение и за это разозлилась на себя еще больше.

– Привет! – ответил ей Тимур, улыбаясь самой очаровательной из своих улыбок, и она поняла, что он пьян. – Вот, проездом в Москве, и так захотелось тебя увидеть, прям до жути, аж чесотка началась. Но решиться никак не мог, поэтому пришлось даже напиться.

– Ну так почесался бы, и все, зачем было печень мучить, – возразила Зина как можно спокойнее.

– Вот вроде ты изменилась, и той наивной девушки, читающей стихи морю, уже нет, но я по-прежнему чувствую мурашки на коже, когда тебя вижу. Скажи, почему? – усмехнулся как-то безвольно Тимур, и Зина в душе даже завыла от бессилия.

«Что происходит, почему все так? – пронеслось у нее в голове. – Прошло уже три года, как мы расстались, а я по-прежнему вздрагиваю от его появления».

Вслух же она сказала совсем другое:

– Тимур, мы все с тобой решили, еще на Ольхоне. Вернее, ты решил, а я согласилась.

– Но ведь мы можем быть просто друзьями? – спросил Тимур и подошел к Зинке так близко, что она почувствовала его дыхание, и очень захотелось не сопротивляться, а поддаться порыву и поцеловать его, но в этот момент у Тимура зазвонил телефон, испортив всю магию момента.

– Это чушь, – припечатала она, стряхнув с себя наваждение. – Люди, однажды любившие друг друга, не могут быть друзьями.

– Почему? – отозвался Тимур, не вынимая из кармана телефон.

– Потому что они уже предали все свои клятвы и обещания, предали тысячи сказанных друг другу «люблю». Как после этого они могут доверять, когда уже видели в глазах другого предательство?

– Но ведь когда-то ближе друг друга для нас никого не было, – сказал Тимур. – Разве вот так, просто по взмаху руки можно стать чужими?

– Самые настоящие чужие это те, кто когда-то был самым близким своим. Нет уже Тимура и Зины, нет их, они навсегда остались там, доедать знаменитый шашлык на дороге у моря, здесь сейчас стоят совершенно другие люди. Да возьми ты уже, наконец, трубку! – Зина немного оттолкнула от себя Тимура, потому что ей по-прежнему было очень трудно себя сдерживать.

На светящемся дисплее телефона, который Тимур все же достал из кармана куртки, она увидела семейное фото. Он, блондинка Ксения, которую Зина видела два года назад на Ольхоне, и маленький ребенок у нее на руках.

Сердце ухнуло и свалилось куда-то в желудок, перечеркнув все призрачные мечты, которые витали вокруг, стараясь обмануть Зинку и заставляя им поверить, что все еще возможно, что все еще может быть.

– У меня дочь, – словно оправдываясь, пояснил Тимур, поняв, что Зина увидела заставку телефона.

– Поздравляю, – сказала она сухо. – Где дверь, ты знаешь. И перестань уже сюда приходить, пытаться доказать самому себе, что ты все сделал правильно. Так это или нет, сейчас уже все равно. Перекресток, на котором мы разошлись, далеко позади, и назад пути нет. Просто прими как факт.

– Я люблю тебя, – просто и оттого очень искренне произнес Тимур и посмотрел Зине прямо в глаза. Тут она поняла, что он вовсе не пьян, и это всего лишь оправдание, а еще Зина прочла в его взгляде, что он действительно верит в собственные слова о чувствах.

– Знаешь, если ты сел не в тот поезд, необходимо выйти на первой же остановке, – сказала Зина мягко, словно жалея этого, когда-то родного ей человека. – Ведь чем дальше ты проедешь не туда, тем выше стоимость возвращения. И это, Тимур, касается не только поездов. Ты заехал так далеко, что оплатить обратный билет сам уже не сможешь. Цену твоей ошибки будут оплачивать и жена, и дочь, и я, а это уже не честно.

До дома Зина добиралась часа два. Оставив свою машину у «Избы», она села в полупустой трамвай и уставилась в окно. Сейчас нельзя было сразу домой, следовало побыть среди людей, чтоб почувствовать, что она еще жива. Легче всего это было сделать в общественном транспорте, среди спешащих пассажиров и их мыслей, при желании их можно было с легкостью прочитать на лицах уставших после трудового дня людей. Именно среди них легче всего было почувствовать жизнь здесь и сейчас, и ее трагедия уже не казалась такой масштабной и всепоглощающей.

Сегодня Алексей попытался дать ей совет, но он не понимал, что просто не в состоянии этого сделать. Как там звучит пословица: сытый голодному не товарищ. Вот и тут так же, счастливый семьянин неудачнику на данном поприще не советчик, потому что не понимает его и смотрит на проблему через розовое стекло своего счастья.

Зине тоже хотелось сказать Тимуру «люблю», очень хотелось, но лишь чувство порядочности и стойкое понимание, что это ни к чему хорошему не приведет, не позволило ей этого сделать.

Надо срочно влюбиться, срочно.

Пообещав себе именно так и сделать, как только достойный претендент появится на горизонте, Зина вышла на своей остановке и уже несколько веселее зашагала к дому.

Широкий подъезд встретил Зину прохладой и запахом старости. Этот запах невозможно вытравить, хоть сто раз перекрась стены. Старея, здания, вещи, люди начинают пахнуть особенным образом, и этого не исправить ни духами, ни ремонтами. Это запах увядания, запах ухода.

Зина могла позволить себе купить новую квартиру. Так поступили все члены агентства «Дилетант», но в ее случае дело было не в деньгах. Квартира была тем единственным материальным свидетельством ее существования. После смерти деда все в ее жизни полетело кувырком, и девушка открывала для себя все новые факты своей, как оказалось, не простой биографии. Сначала встреча с матерью на Ольхоне, которая категорически отказалась ее признавать. Потом найденный Эндрю в недрах интернета факт, что супруги Звягинцевы погибли в Африке, когда Зине было всего пять лет, и непонимание, кого тогда она обнимала раз в год, когда родители приезжали в отпуск, терзали душу. Затем вообще все перевернулось, когда Зина встретила отца, и вот тот оказался более разговорчив, чем мать, и подтвердил ее догадки, что они Зине не родители, а только играли их роль по просьбе деда. Ну и вишенка на торте – красный зонт-трость, тот, что пылился на антресоли, и в ручке которого она нашла записку от деда. Перечитав ее миллион раз, Зина помнила каждое слово наизусть.

«Привет, друг мой Зинка. Надеюсь, ты уже поняла, что особенная. Но я не спешу тебя поздравлять с этим. Потому как тебе, как и когда-то твоим настоящим родителям, предстоит служить нашему неспокойному миру, нашей великой стране и Богу.

Организация, в которой состояли твои родители, выдающиеся люди, в которой состою и я, призывает своих дочерей и сыновей внезапно. Именно поэтому так неожиданно исчезли из твоей жизни мать и отец, а потом оставил тебя я. Призовет когда-нибудь она и тебя, и тогда, невзирая ни на какие личные обстоятельства, ты должна будешь встать в строй. Потому что есть что-то большее, чем жизнь одного человека – это существование всего человечества. А пока живи так, словно каждый день может стать последним. Люби, плачь, смейся и неси людям справедливость. И главное, знай, Зинка, я против грусти.

Надеюсь, свидимся,

    Савелий Сергеевич Штольц.

Пусть я не дед тебе по крови, но бесконечно любящий тебя старый человек».

После обнаружения этой записки у Зины жизнь разделилась на «до» и «после». Нет, не так, как после постановочной смерти деда, она рухнула именно после этой записки. Разрушилась последняя константа в ее жизни – дед. Даже когда она думала, что он мертв – жили воспоминания о нем, об их совместной, такой родной и дорогой для Зины жизни, а сейчас и этого не стало, словно бы вся та ее жизнь была постановкой.

И вот теперь старая квартира, в которой Зина выросла, служила доказательством, что ей не показалось, и ее жизнь до двадцати одного года все-таки реальна. Был дед, были чаепития, вечерние занятия на кухне и очень много душевных разговоров, сидя в огромном кресле рабочего кабинета деда.

Поэтому сейчас ни о какой продаже квартиры и покупке новой речи не могло и быть. Квартира была больше, чем квартира.

Открыв на автомате дверь, Зина бросила ключи на тумбочку и хотела уже надеть тапочки, как замерла от ужаса. На стойке для обуви не было тапок деда. Они стояли тут уже пять лет, и это было законом. С них даже не вытиралась пыль. Они стояли немного не ровно, именно так, как он поставил их, когда вышел последний раз из квартиры, и никто не нарушал этот порядок вещей. Да и нарушить-то его было некому, Зина жила одна и гостей не жаловала. Она даже не могла вспомнить, когда кто-то был у нее последний раз. Из потока мыслей сформировался единственно верный вывод, и она громко сказала:

– Привет, Савелий Сергеевич. Какими судьбами?

Из кабинета вышел дед. Он сильно постарел и похудел. Пять лет сказались на немолодом уже человеке очень сильно, и сердце у Зины сжалось от жалости к нему.

– Ты можешь по-прежнему называть меня дедом, – предложил он, улыбаясь, как обычно, одними глазами.

– А тебя на том свете, смотрю, совсем не кормили, – выпалила Зина первое, что пришло ей в голову.

– Знаешь Зинка, я против грусти, – ответил ей Савелий Сергеевич и как-то виновато подмигнул.

Глава 2

Иногда мельком произнесенная фраза не только переворачивает жизнь одного человека, но и меняет ход истории. Мелочей не существует в принципе. Более того, к мелочам стоит присматриваться даже более тщательно.

    Савелий Сергеевич Шольц
    Глава тайного общества «Северное сияние»
    Заметки на полях

– Владимир Леопольдович, – услышал он, как его вновь, десятый раз за последние полчаса окликнула помощница.