Прошу и обещаю. Повесть

Я не знал, было ли бы это нормальным по отношению к другим женам, поэтому, отделавшись фразой «посмотрим, дорогая!», я пошел прилечь в свою комнату.

Когда наступил вечер и в темном небе проявился худой лик белой луны, я перешел к осмотру дальних комнат на первом этаже. В первой был большой крытый бассейн. Вторая была детской игровой комнатой, я понял это по большой площадке для детей с разнообразными игрушками, и милому детскому домику со своей маленькой кухонькой. Выйдя из детской игровой, я подошел к последней, совсем маленькой комнатке. Та была закрыта на ключ. Пошарив в кармане халата, я нашел маленький ключик, и с помощью него открыл дверь. Это был рабочий кабинет, которым уже давно не пользовались. Диван был накрыт покрывалом, все остальное было доступно взгляду, зашедшего в комнату гостя.

Когда я хотел подняться наверх, чтобы исследовать верхние комнаты, неведомая сила потянула меня в мечеть. Там я снова упал на колени и коснулся лбом пола. Когда я выходил оттуда, я заметил небесно-голубую линию воды Персидского залива. Я прошел через чудесный экзотический сад, окружающий мечеть. Он был усыпан не только разноцветными цветами, но и плодами. Отдаляясь от него, я приближался к лазурной водной глади, покрывающей белый песок. Я не мог понять, почему спальня хозяина не имеет прямого выхода к морю, находясь в непосредственной близости от него. Оно было чарующим и манило со страшной силой. Я обошел уходящую в море ограду и подходил все ближе и ближе к воде. Та отсвечивала серебряным блеском луну, которая пробивалась через могучие тяжелые тучи. Она переливалась на свету, создавая своим сиянием всевозможные геометрические фигуры. Я почувствовал соленый морской запах, увидел бьющиеся в небе крылья белых птиц. Пройдя дальше, я обнаружил каменную гору, кусочек пустыни, который хозяин земли решил сохранить в первозданном состоянии, ограждавший его территорию от другого мира. Пляж был одиноким и на удивление пустым, не было ни лежака на берегу, ни кресла, ни следов ног. Как-то было одиноко, казалось, что этим дивным видением уже давно никто не наслаждается.

В мыслях пронеслась смутная догадка. Я взглянул на сторону дома, выходящую окнами на берег. В окнах не было света. Казалось, как будто задвинутые ставни, и пробивающиеся сквозь что угодно лучи света созданы не для этой части дома. Похоже, здесь никто не обитал. И только сейчас я вспомнил про закрытые ставни в тренажерном зале и большой столовой. Почему? Чем было море для этого человека? Какую злую шутку это изумительной красоты место сыграло с ним, в его жизни?

И тогда я увидел темную фигуру, приближающуюся ко мне. Это была Ануар. Она медленно и как-то неуверенно шла, как будто боялась. И ведь правда боялась. Когда девушка приблизилась ко мне, я увидел выражение испуга и страха на ее лице, даже в ее темных глазах, из которых нормально видел лишь один. Я вспомнил, что где-то уже читал про отношение к женщине в исламе. Покорная, скрывающая свою наготу до запястья и кончиков пальцев на ногах, с открытым миру овалом лица, она отдавала себя всю одному хозяину и ожидала любой его воли. Мужчина по Корану может бить ее в некоторых случаях, и имеет возможность и право изменять и заводить еще тройку жен. Возможно, настоящий мистер Ахмед Хассан, сейчас бы ударил ее за то, что она выходит к морю одна в столь поздний час. Но мне показалось, что на самом деле она боится не этого. Я чувствовал, что за всем этим нетронутым пляжем, зашторенными и темными окнами, испугом храброй, умной и милой девушки, способной управлять огромной компанией, спрятана тайна. Что-то случилось здесь, на этом пляже.

– Ты опять вспомнил отца… Как он утонул… – расставила она точки над «и». Моя догадка подтвердилась.

– Да.

– Не знаю, хотел бы ты, чтобы я сейчас была с тобой здесь, но вот она я. И если ты захочешь поговорить о чем-то, что тревожит тебя, я готова выслушать тебя. Поверь мне, тебе станет легче. Поговори со мной.

– Сейчас холодный ветер, – ответил я. – Идем домой.

– Это плохо, что ты держишь все в себе. Прошло больше двадцати лет. Я знаю, как ты любил его, и он любил тебя, но на то воля Аллаха. И сам твой отец выбрал этот путь. Я готова вытерпеть, если ты решишь ударить меня, но я скажу, что думаю. Ахмед, ты сильнее его и не раз доказал это. Ты спас его компанию и главное детище в его жизни. Без тебя она бы погибла. Точнее нет. Она погибла, ушла вместе с ним, утонула, когда и он утонул. Но на ее месте ты воздвиг свою империю, империю Ахмеда Хассана Самира Мохаммеда Саида. Ты должен гордиться этим! – она взяла мои ладони в свои, поцеловала их, и наклонила голову, готовую принять удар. Я коснулся губами ее темечка и обнял ее. Ануар не поднимала головы, пока мы не вошли в дом. Потом она махнула головой и удалилась в свои покои. Я поднялся в комнату хозяина дома. Буквально через пару минут в нее вбежали дети, и заглянула старшая жена.

– Они не беспокоят тебя?

– Нет-нет, заходи, – пригласил я ее.

– Ты будешь ужинать внизу или попросить, чтобы принесли сюда? Я сегодня приготовила макароны бешамель, как ты любишь, и печень по-александрийски.

– Наверно, я поем тут. Спасибо.

– Один или с Хассаном? Он скучает по тебе, жалуется, что папа не уделяет ему внимание, как раньше.

В это мгновение один из детей покраснел и выбежал из комнаты.

– Ты не должна была при нем этого говорить, – непроизвольно выронил я.

– Ты прав, но с самого утра я не могу поймать тебя. А ребенок чувствует, что с тобой что-то не то. Позвонить твоей матери? – похоже, каждая из женщин считала мать Ахмеда универсальным лекарством, от всех проблем.

– Нет, не беспокойся, просто я устал немножко и неважно себя чувствую.

– Я вызову врача.

Второе спасительное средство – пронеслось у меня в голове.

– Не нужно. Я просто устал и мне надо побыть самому. Пусть мальчик покушает со мной, если хочет.

Она окинула меня странным взглядом и вышла из комнаты. Наверно этот малыш действительно особенный, если он назван в честь любимого отца. Первый в арабской семье – старший и самый дорогой ребенок, наследник.

В комнату через пару минут вошел, опустив голову и нахмурившись, мальчик. Мне он показался избалованным мальчишкой с сердитым выражением лица, однако заметив мою улыбку, принял ее за одобрение, или проявление отцовских чувств, и бросился ко мне. Я обхватил его руками, он прижался к моей груди:

– Ты утром не пришел поцеловать меня, и не зашел, когда вернулся, спросить о моих занятиях.

– Прости, Хассан, хабиби, я сегодня не в себе.

– Ты не зайдешь вечером пожелать спокойной ночи?

– Обязательно, Хассан!

– Отец, твой запах… он какой-то иной. Как прошел твой день? Ты заключил сделку?

Вот кто был доверенным лицом Ахмеда, его маленький сын. Он воспитывает его, чтобы изначально поставить его во главе компании.

– Ты мне обещал сегодня рассказать как стать богатым и успешным.

– У меня как-то вылетело из головы. В первую очередь ты должен окончить школу, и поступить в университет.

– Нет, ты говорил, что главная книга жизни – Коран. Школа не главное, главное всегда молиться и просить, и Бог даст, если будешь праведным мусульманином.

– Ну да, ты все сам знаешь.

– Сегодня ты мне обещал показать, кто такой персонал и как им не стать, как быть хозяином, но при этом оставаться мусульманином.

– Мне кажется ты еще не готов к этому.

– Отец, ты сам говорил, что я уже готов, ты забыл? Ты устал, наверно. Ты почитаешь мне Коран на ночь?

– Я постараюсь.

– Ты все еще любишь меня? Я твой любимый сын или ты передумал?

Я посмотрел на этого маленького растерянного человечка. И вдруг разглядел в нем меня. В прямом смысле настоящего меня. Если бы кожа и волосы были чуть светлее, он был бы тем же мальчишкой, который глядел на меня с моих детских фотографий. Надо не забыть и посмотреть на фотографии Ахмеда, посетила меня идея. Огромный портрет, висевший посреди комнаты, с изображенным на нем человеком в длинной белой рубашке – галабейе, который не был ни в чем схож со мной, возможно, был портретом не Ахмеда, а прежнего хозяина дома – его отца. А в зеркале, висевшем в ванной, я видел самого себя, но каким видели меня другие обитатели этого дома, я не знал, ведь это был только сон. Но было бы любопытно узнать человека, с которым я имел практически одинаковое лицо, форму носа, разрез и расположение глаз, даже худощавость и ямочку на подбородке. Я вспомнил о невольно возникающих не свойственных мне действиях, движениях, привычках хозяина дома, как какие-то инстинкты, вырывающиеся из глубин моего сознания и охватывающие меня. Я свободно владел арабским языком, даже местным диалектом, непроизвольно падал на колени во время намаза, под завывание имама, читал в голос молитвы, идеи и некоторые предположения срывались иногда с моих уст. Все это говорило, что часть моей души или тела принадлежали не мне, или попросту я в не своей оболочке, возможно, этот человек – я, а не мой двойник. Может быть, им был бы я, если бы моя пра-пра-прабабушка вышла бы замуж за другого человека. Меня осенила еще одна мысль: по логике вещей, если для меня как родной разговорный арабский язык, я смогу и прочитать Коран ребенку на ночь, как он просит. Я вспомнил, что когда вошел в столовую, где висели картины с позолоченными буквами, я понял, что это строки – суры из Корана. Я спустился в столовую. Одного взгляда было достаточно, чтобы разобрать написанную фразу, гласившую: «Аллах – лучший хранитель и милостивейший из милостивых», и на следующих: «Аллах красив и любит Он красоту», и «Слава Аллаху».