Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг.

1943 г. – год «коренного перелома» в Великой Отечественной войне, и Наркомпрос опубликовал серию документов как рекомендательного, так и подытоживающего характера. Наиболее важные из них: «Основные вопросы музейно-краеведческого дела: пособие для работников музеев», «О работе музеев в дни Великой Отечественной войны», «Музейно-краеведческое дело» и ключевая работа «О дальнейшем развитии музейно-экспозиционной работы по тематике Великой Отечественной войны». В тот же период Наркомпрос в тандеме с Управлением агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) провел в Москве несколько совещаний и конференций с музейщиками освобожденных и тыловых регионов РСФСР, посвященных как реставрационно-восстановительной работе, так и актуальным экспозиционным задачам. Впервые не только высказана, но и официально одобрена идея создания в краеведческих, историко-революционных музеях постоянно действующих разделов (экспозиций), посвященных Великой Отечественной, в которых наряду с местным материалом предписывалось показывать общий ход войны[59 - Маневский А. Д. Указ. соч. С. 12.]. Вслед московским установкам прошла серия совещаний на периферии, где разрабатывались концепции подобных экспозиций. Для тыловых регионов таким «мозговым центром» стал старейший музей Сибири – Красноярский краевой краеведческий музей, собравший на тематическую конференцию коллег из Зауралья[60 - Научный архив Красноярского Краевого краеведческого музея (НА КККМ). Ф. 1899. Оп. 1. Д. 656. ЛЛ. 13–20.]. Сформированная по итогам совещаний схема отдела «Великая Отечественная война Советского Союза против гитлеровской Германии» стала базовой для региональных музеев. Она состояла из пяти разделов: «Период подготовка и проведение Великой Октябрьской Социалистической Революции под руководством В. И. Ленина и И. В. Сталина – 1917 г.», «Военная интервенция и гражданская война. Роль В. И. Ленина и И. В. Сталина. 1918–1920 гг.», «Основные этапы мирного социалистического строительства», «Наша страна и край – под знаменем Сталинской Конституции», «Великая Отечественная война и участие в ней Красноярского Края» (ключевым в этом, самом обширном разделе предлагалось сделать стенд «И. В. Сталин – великий полководец, организатор и вдохновитель наших побед»), каждый из которых имел дробную структуру и охватывал различные стороны военной жизни[61 - Там же. Л. 13.].

После прорыва блокады в Ленинграде по инициативе Политуправления Ленфронта состоялась выставка художников-фронтовиков, приславших свои произведения с передовой. «Искусство мобилизовано, поставлено на вооружение Действующей Красной Армии»[62 - Бродянский Б. Художник на фронте // Первая выставка художников-фронтовиков: каталог / Политическое управление Ленинградского фронта. Л., 1943. С. 3.]. В каталоге этой выставки впервые была высказана мысль о создании музея обороны Ленинграда. Помимо уверенности в необходимости увековечить подвиг ленинградцев и тех, кто их защищал, отчетливо звучал отсыл к героическому прошлому, понятный каждому горожанину: военная галерея появилась в Зимнем дворце после победоносного окончания Отечественной войны 1812 г.

В 1943 г. посетители увидели и выставку «Оборона Царицына и разгром немецко-фашистских войск у Сталинграда», созданную Государственным музеем революции СССР на основе материалов, только что привезенных его сотрудниками с мест боев у Волги. Затем была выставка «Три года Великой Отечественной войны». Она – самая большая по занимаемой площади (11 залов) – детально освещала события войны, успехи советских людей на фронте и в тылу[63 - Лупало И. Г. Указ. соч. С. 131.]. В мае 1943 г. Смоленский облисполком и обком приняли решение о создании экспозиции музея «Смоленщина в Великой Отечественной войне», параллельно с восстановлением музеев города, разрушенных в период оккупации[64 - Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 125. Д. 302. Л. 1.]. Государственный музей Татарской АССР организовал в Казани большую выставку «Великая Отечественная война», в 1944 г. ставшую базой для создания самостоятельного отдела музея[65 - Там же. Л. 119.], а Омский краеведческий в тот же период открыл выставку «Битва за нашу Советскую Родину»[66 - Лупало И. Г. Указ. соч. С. 132.]. Музеи подготовили немало экспозиций о тружениках тыла. Наиболее значительными из них были: «Трудящиеся Ивановской области в дни Отечественной войны» (Ивановский краеведческий музей), «Тыл подпирает фронт» (Новосибирский краеведческий музей), «Урал – фронту» (Свердловский краеведческий музей), «Советский тыл – тоже фронт» (Пермский краеведческий музей), «Средний Урал – фронту» (Свердловский краеведческий музей), «Тыл – фронту» (Краеведческий музей в Нижнем Тагиле)[67 - Музейное дело в СССР. М., 1976. С. 8.]. Как видно даже из этого беглого обзора, география актуальных выставок была всеохватной, а их тематика соответствовала указаниям партийно-государственного руководства. Невозможно судить, «отвечало» ли музейное освещение военной проблематики на социальный запрос: не существует каких-либо свидетельств «обратной связи» – тем более, что в военное время значительная часть посетителей в музеи ходила «в обязательном порядке» – в составе сформированных на предприятиях и в организациях групп, и по этой причине даже Книги отзывов являются минимально репрезентативными (их нередко заполняли активисты или организаторы посещений). Но при общей скудости и безальтернативности информационного поля именно музеи с их комплексным воздействием на публику, безусловно, являлись лидерами в формировании представлений о ходе войны и унификации восприятия ее событий на всем пространстве РСФСР.

Характерно, что ни в одном из изученных директивных документов, инструкций, информационных брошюр или стенограмм совещаний, проведенных под эгидой Наркомпроса в 1943–1944 гг., нет тем, которые с освобождением от оккупации значительной части территории РСФСР должны были приобрести колоссальное значение: судьба советских военнопленных и коллаборационизм советских граждан. Увы, эти драматические сюжеты так и остались «фигурой умолчания» не только во время войны, но и многие десятилетия после нее. Не менее примечательным является тот факт, что «белым пятном» в музейном освещении войны осталось и открытие Второго фронта.

Принципиально важно, что к 1943 г. государством была осознана не только необходимость сохранения материалов о Великой Отечественной, но и их изучения. Эти задачи обозначены в документах указанного периода как «священная обязанность»[68 - Маневский А. Д. Указ. соч. С. 11.]. Существенной была и установка о выявлении и принятии на государственную охрану «памятных зданий и памятных мест, связанных с освободительной войной советского народа и ее героями». Уделялось внимание и устной истории: «Музей должен организовать систематическую запись рассказов земляков-очевидцев и участников исторических событий»[69 - Там же. С. 12.]. (Публикация и экспонирование последних разрешались только после утверждения местными парторганами и впоследствии в значительной степени выродились в «заавторство» – когда участнику событий предлагалось озвучивать уже подготовленный текст.)

«На музейных работниках лежит почетная задача изучения всего этого материала и составления летописи событий в своей местности в дни Великой Отечественной войны»[70 - Там же.]. Заметим, что это понимание на высшем уровне де-факто шло вдогонку деятельности музеев, осознавших свою миссию (о чем, в частности, свидетельствуют приведенные в начале данной главы примеры) с первых часов и дней войны. Однако государственные установки, сформулированные к этому времени, в значительной мере сужали поле собирательской, научной и экспозиционной деятельности музеев. Им предписывалось «воссоздать картины патриотического подъема в стране и данном крае, военных действий и жизни фронта, партизанского движения, подвигов героев Советского Союза, героики тыла, всевобуча, МПВХО, донорства, патронирования сирот, славных дел юных тимуровцев… отражать участие данного края в обороне страны, в выполнении приказов т. Сталина, собирать также материалы, рисующие звериный облик врага, его гнусные преступления, разложение, разгром гитлеровских оккупантов»[71 - Там же. С. 11.]. Как видим, акцент сделан исключительно на пропаганде позитивных, успешных аспектов хода войны и схематично «прорисованных» чертах противника. Именно с этого времени окончательно уходят в тень, а точнее в запасники (а порой и уничтожаются), собранные музейщиками экспонаты и документальные материалы, связанные с первым, трагическим этапом Великой Отечественной, ибо резюмирующей стала идеологема, сформулированная Управлением политпросветработы Наркомпроса: «Надо немедленно приступить к созданию новых экспонатов, отражающих героику фронта и тыла [курсив мой. – Ю. К.]. Делом чести каждого музея является построение постоянной экспозиции, посвященной Великой Отечественной войне»[72 - Там же. С. 12.]. Абсолютно те же по интонации дефиниции содержаться в справке, разработанной руководством Бюро по охране памятников Наркомпроса: «Отечественная война оставила и оставляет нам большое количество памятников о подвигах советского народа на фронте и в тылу. И задачей музеев и музейных работников является выявить эти памятники, оформить их и привести в такое состояние, чтобы они полным голосом говорили о героических страницах [курсив мой. – Ю. К.] в жизни русского народа»[73 - Комарова М. Ф. Указ. соч. С. 19.]. Так уже во время войны был задан алгоритм «стирания» из памяти всей многогранной истории Великой Отечественной войны, включавшей не только героические, но и трагические страницы.

По решению Военного Совета Ленинградского фронта и Ленинградского горкома ВКП(б) в 1943 г., после прорыва блокады началась работа по увековечению обороны города, до финала которой оставался еще год. На основе открытой в 1942 г. экспозиции «Великая Отечественная война советского народа»[74 - Ленинградцы. Блокадные дневники. Из фондов Государственного Мемориального музея обороны и блокады Ленинграда / Сост., послесл., комм. И. А. Муравьева. СПб., Лениздат, Команда А, 2014. Вклейка 1. С. 4.] создавалась новая выставка. В ее подготовке принимали участие сотрудники музеев, остававшиеся в городе, а также специалисты, отозванные с фронта. Она имела огромный успех не только в Ленинграде, но стала знаменательным событием в масштабе всей страны[75 - Великая Отечественная война 1941–1945: Энциклопедия. М., 1985. С. 471.]. Практически сразу после ее открытия стало очевидно, что по качеству и количеству представленного материала, выставка нуждалась в трансформации в полноценный музей. «Выставка “Героическая оборона Ленинграда” создавалась по свежим следам событий, можно сказать единым дыханием, на высоком душевном подъеме. Она включала подлинные документы, живые материалы, трофеи, значение которых было огромно в те дни… Она… объединила в себе точность исторической достоверности с сильнейшим эмоциональным воздействием. Кто видел ее – никогда не забудет»[76 - Тихомирова М. А. Памятники. Люди. События. Из записок музейного работника. Л., 1984. С. 77–78.]. Ленинградские Горком и Горисполком в марте 1944 г. разрабатывают документы о преобразовании выставки в музей «Героическая оборона Ленинграда». (Тогда же у музейщиков, создававших выставку, возникла идея сохранить как памятники ДОТы в черте города.) Первым директором уникального музея, разместившегося в 18 огромных залах старинного здания в Соляном городке, стал научный сотрудник Государственного Эрмитажа, один из крупнейших в РСФСР специалистов по истории военного дела Л. Л. Раков, сумевший превратить его в «энциклопедию блокады». Особо ценными в историческом и духовном смысле – помимо образцов оружия и изделий военной промышленности, официальных документов, агитационной продукции, фотографий, сделанных военкорами, – в нем были личные реликвии. Тысячи ленинградцев принесли в фонды и на экспозицию нового музея, который сразу стал воистину народным, уникальные свидетельства блокады – вещи, дневники, предметы скудного быта. Одна из них – ставший всемирно известным свидетельством бесчеловечности гитлеризма дневник Тани Савичевой. 5 октября 1945 г. СНК РСФСР принял решение о преобразовании этой выставки в музей «Оборона Ленинграда» республиканского значения[77 - Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 196–197.]. А еще весной 1945-го Ленгорисполком ходатайствовал перед ЦК ВКП(б) в лице секретаря ЦК Г. М. Маленкова о следующем: «Ленинградский горком ВКП(б) в ознаменование героической обороны г. Ленинграда в период Великой Отечественной войны против немецко-фашистских захватчиков просит: а) разрешить установить в Ленинграде памятник “За оборону Ленинграда”.

б) установку памятника произвести на площади у Дома Советов по Московскому шоссе в центре нового архитектурного ансамбля, который будет посвящен эпохе Великой Отечественной войны и обороне Ленинграда. в) приступить в 1945 году к проектированию памятника с тем, чтобы к строительству памятника приступить в 1947 году»[78 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 368. Л. 238.]. Этим планам не суждено было сбыться. Именно Маленковым был подписан приговор Музею обороны и блокады, ставшему жертвой «Ленинградского дела» в 1949 г.[79 - Ленинградцы. Блокадные дневники… С. 561.] Практически вся его уникальная коллекция была уничтожена (включая редкие образцы трофейного оружия и дневники ленинградцев), немногое оставшееся отправлено в запасники нескольких городских музеев. Вместе с руководителями Ленинграда были репрессированы Л. Л. Раков и значительная часть сотрудников. Музей был вновь открыт лишь 40 лет спустя после своего закрытия, вызвав всплеск неугасающего интереса у горожан, снова, как и в 1944-м, откликнувшихся на призыв принести сохранившиеся семейные реликвии. Увы, ныне он занимает два из 18 ранее принадлежавших ему залов, не имея возможности достойно представить частично воссозданные прежние и появившиеся за четверть века после второго открытия фонды.

Государственная политика в сфере музеефикации и мемориализации событий Великой Отечественной к 1943–1944 гг. приобрела вполне сложившиеся очертания. Помимо акцента на глорификацию событий войны, с освобождением от нацистской оккупации «братских республик» – Латвии, Литвы и Эстонии, со стремительным перемещением боевых действий за территорию СССР и победоносным наступлением Красной Армии на запад, актуализируются сюжеты международного положения нашей страны и, следовательно, геополитических событий, предшествовавших Великой Отечественной. В этом смысле образцовой являлась концепция выставки «Красная Армия в боях с немецко-фашистскими захватчиками» в Центральном музее Красной Армии, утвержденная Управлением агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) с подачи Главного политуправления РККА. К ее организации были привлечены Генеральный Штаб Красной Армии, Главное и Центральное управления Наркомата обороны, Наркомат военно-морского флота, Всесоюзный комитет по делам искусств при СНК СССР, Всесоюзный комитет по делам кинематографии при СНК СССР, ТАСС, Институт марксизма-ленинизма и, едва ли не впервые за всю войну в музейной практике – Комиссия по истории Великой Отечественной войны при Академии наук Союза ССР[80 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 219. Л. 45.]. Созданной при взаимодействии столь внушительных организаций-участниц выставке отводилась роль «хрестоматии» по официальной версии актуальной истории. Тем более важно обратить внимание на то, что помимо традиционно освещаемых разделов, посвященных ключевым военным событиям и операциям, в число основных тем были включены и геополитические сюжеты предвоенного (применительно к СССР) времени. Вот основные из них: «Мирная политика советского правительства. Т. Сталин о внешней политике Советского Союза. Советско-германский договор от 23 августа 1939 года и его значение для СССР. Освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии. Договор между СССР и Финляндией о ненападении. Добровольное вступление Литвы, Латвии и Эстонии в СССР. Мирное разрешение советско-румынского конфликта о Бессарабии. Карта – итоги боев в Финляндии, обеспечение безопасности города Ленина. Документы о добровольном вступлении Литвы, Латвии, Эстонии, фотокопии договоров между СССР и Прибалтийскими странами, СССР и Финляндии, СССР и Германии»[81 - Там же. Л. 48–49.].

«Внешнюю» линию мемориализации и музеефикации еще не остывших событий партийное руководство страны провело в конце 1944-го – первой половине 1945 г. серией мероприятий, ориентирующих «международную общественность» на увековечение роли Красной Армии-освободительницы и подвига Советского Солдата. Одним из типичных шагов в этом направлении стала поездка представителей международного Всеславянского комитета в Болгарию в марте 1945 г., итогом которой стало обращение его руководства «К общественности стран, освобожденных Красной Армией»:

«Представителям славянских народов, посетившим Болгарию в день народного праздника освобождения от иноземного владычества, была предоставлена возможность осмотреть исторические места, связанные с боевыми действиями Русской Армии, боровшейся за свободу Болгарии.

Памятники, сооруженные в этих местах, исторические могилы, окруженные постоянным вниманием болгарского народа, не могли не вызвать у нас чувства восхищения. Движимые этим чувством мы обращаемся к общественности Польши, Чехословакии, Югославии, а также Румынии и Венгрии с призывом: увековечить память славных воинов Красной Армии, освободителей от немецко-фашистского рабства, павших в войне, которая сейчас заканчивается полным разгромом гитлеровской Германии.

Создавая памятники, монументы, мавзолеи над могилами героев, создавая памятники-музеи, следовало иметь в виду, что они должны быть рассчитаны на долгое существование. Доски с именами героев должны были быть из благородного и прочного материала, чтобы надписи не стирались со временем, чтобы им была гарантирована вековая сохранность[82 - РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 6. Д. 368. Л. 8–9.]. Так с уходом боевых действий с территории СССР советская государственная политика в музейно-мемориальном аспекте Великой Отечественной войны логично экстраполировалась на освобожденные Красной Армией страны.

Итак, на основании архивных источников и историографии советского и постсоветского времени можно реконструировать этапы государственной политики по музеефикации и мемориализации событий войны и ее музейного воплощения. Собственно, эта политики приобрела системные очертания спустя год-полтора после начала Великой Отечественной. До того партийно-государственное руководство посылало лишь ситуативные «импульсы», направленные на усиление агитационно-пропагандистской патриотической работы. Главным приемом этой работы в указанный период стала апелляция к патриотизму – причем впервые с 1917 г. – в неразрывной связи с дореволюционной историей. Тогда же государство вынужденно пыталось посредством «перестановки» акцентов разрушить многолетние устойчивые стереотипы массового сознания о внешних «друзьях и врагах». При этом нельзя не отметить, что уже в этот тяжелейший период война советского народа воспринималась как судьбоносное, достойное вечной памяти событие. Хотя документальное и предметное «обеспечение» этой памяти пока являлось делом профессиональной ответственности музейщиков, а не задачей государственной важности. И сотрудники музеев РСФСР, несмотря на колоссальные трудности, в большинстве своем эту задачу выполнили. С переломного 1943 г., после победы в Сталинградской битве, Наркомпрос и Управление агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) детализировали и обобщали подходы к музейной работе. В 1943–1945 гг. принимались важные, профессионально и ситуационно оправданные документы, систематизирующие сбор экспонатов – памятников войны, создание экспозиций и временных выставок, посвященных различным этапам войны, изменениям международных отношений, развивающие военное краеведение и т. д. Однако одновременно формировался «госзаказ» на глорификацию событий войны, создание «безупречного и безошибочного» образа власти, олицетворенной И. В. Сталиным, замалчивались трагические страницы военной истории – страницы, без которых в полной мере не понять и не прочувствовать цену великой Победы. «На нашу долю выпало быть свидетелями и участниками величайшей из войн, которые когда-либо вела Россия. Исход ее решает будущее не только нашей страны, но также Европы и всего мира. Темп жизни скор как никогда. Дела, события, впечатления быстро сменяются и, вытесняемые новыми, уходят в историю. Память – самое ненадежное хранилище сведений по истории. Жгучее “сегодня”, делаясь “вчера”, теряет в представлении свою яркость; постепенно оно блекнет, многое забывается. Сохранение материалов для будущей истории войны становится, таким образом, одной из важнейших задач наших историков как в центре, так и на местах»[83 - Коробков Н. М. Указ. соч. С. 4.], – это несколько пафосное, но оттого не менее справедливое, заключение сделано выдающимся музейным историком в разгар Великой Отечественной, когда жгучая правда войны еще не стала остывшим, отшлифованным идеологией «вчера». Задача сохранения материализованной памяти о войне выполнена музейщиками России в той максимальной мере, в какой это было возможно, иногда с помощью власти, а порой – вопреки ей.

Глава II

Фронт без флангов

Эвакуация музеев

Внезапность и сила нападения гитлеровской Германии, сокрушительно быстрое продвижение вермахта по территории нашей страны потребовали колоссального напряжения всех сфер жизни СССР. И, увы, выявили системную неготовность к ней – как высших эшелонов власти, так и ее представителей в регионах. «Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно… Как же довели до того, что Ленинград осажден, Киев осажден, Одесса осаждена. Ведь немцы все идут и идут… Это называлось: “Мы готовы к войне”… Не знаю, чего во мне больше – ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, – к нашему правительству…»[84 - Берггольц О. Ф. Ольга. Запретный дневник: стихи, проза, дневники, архивные материалы. СПб., 2010. С. 64.] – записала Ольга Берггольц в дневнике в августе 1941 г. Пакт Молотова – Риббентропа «расслабил» политическое руководство страны, уверовавшее, что потенциальный грозный противник «замирен». К вторжению гитлеровских войск СССР оказался не готов ни стратегически, ни материально-технически, ни организационно, ни психологически. (Констатация этого трагического факта отражена как в официальных документах, включая материалы архива Минобороны, так и в исследованиях аналитического характера, дневниках и мемуарах.)[85 - См. например: Так начиналась война. URL: http://22june.mil.ru/ (дата обращения: 27.08.2017); Христофоров В. С. 1941 год: чрезвычайные меры в СССР по предотвращению катастрофы // Великая Отечественная война. 1941 год: исследования, документы, комментарии / Отв. ред. В. С. Христофоров. М., 2011. С. 211–271; Его же. Общественные настроения в СССР: июнь – декабрь 1941 г. // Там же. С. 445–479; Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2. Кн. 1. М., 2000; Берггольц О. Ф. Указ. соч.; Гранин Д. На войну мы пошли безоружными в буквальном и в духовном смысле // Новая газета. 2017. 7 мая. URL: https://www. novayagazeta.ru/articles/2017/05/08/72394 (дата обращения: 16.08.2017).] Ситуация в музейной сфере, увы, не оказалась исключением.

Грузовики с бесценными экспонатами в кузовах, белой июльской ночью отъезжающие от Зимнего дворца, – хрестоматийно известная фотография вполне может стать визуальной метафорой экстренной эвакуации музейных сокровищ на восток страны. Летняя романтическая идиллия, еще не потревоженная ревом бомбардировщиков и воем артобстрелов, но чудовищное напряжение уже носится в воздухе. Летом 1941 г. советские музейщики были «мобилизованы» на один из главных «фронтов» Великой Отечественной – на защиту уникального многовекового культурного наследия. И оказались не только самоотверженными бойцами этого фронта: своим профессионализмом и слаженностью действий они во многом смогли «смягчить» катастрофическую ситуацию, возникшую из-за стремительного наступления гитлеровской армии и управленческого коллапса в союзном и республиканском Наркомпросах.

В РСФСР для подавляющего большинства музеев заблаговременно не были предусмотрены меры, обеспечивающие безопасность экспонатов. Работы по их спасению проводились без должной материальной базы, при острой нехватке времени, транспорта и рабочих рук, нередко под бомбежками и артиллерийскими обстрелами. Отсутствие реально работающего плана эвакуации, предусматривавшего в достаточном количестве новые места нахождения коллекций (эвакобазы), привело к тому, что в ряде тыловых городов были спешно закрыты, а порой и выселены местные музеи, даже без предварительной консервации их коллекций. Документы позволяют проанализировать, как и когда были приняты решения, касающиеся музейной сферы, насколько они были адекватны ситуации и как на практике в условиях военного времени решались проблемы, связанные с судьбой отечественных музеев.

Тяжелая обстановка первых полутора лет войны требовала решений оперативных, но, безусловно, глубоко продуманных. Последнее было невозможным – Красная Армия откатывалась вглубь по всему фронту, оставляя стратегически важные населенные пункты. В условиях реальной угрозы, нависшей над советским государством, внимание его руководства было сосредоточено на проблемах, весьма далеких от культуры.

Война стала «проверкой на прочность» всех государственных институтов. И немедленно выявила оторванность многих из них от реальной жизни, показала неспособность руководящего аппарата гибко реагировать на стремительно (и угрожающе) меняющуюся ситуацию. И что не менее важно – обнажила пробелы, возникшие в управлении сферой культуры в мирное время. Среди них – отсутствие единого государственного музейного фонда (полного сводного реестра экспонатов музеев, имеющих общесоюзный и республиканские статусы). Следствием этого, в частности, стала «дезориентация» высших госчиновников сферы культуры в вопросах необходимых эвакуационных масштабов. Народный комиссариат просвещения РСФСР как основной проводник государственной политики в области музейного дела в республике в годы войны нередко издавал приказы и распоряжения, исходя из сиюминутных потребностей без согласования с другими ведомствами, от которых также зависело выполнение этих директив, не имея представления о ситуации на местах и не проводя анализа возможных последствий. И такая поспешность в условиях войны нередко лишь усугубляла сложившуюся ситуацию.

Война поставила перед музеями две главные задачи: сохранить музейные ценности – национальное достояние – и определить основные формы своей деятельности в новых экстремальных условиях. Именно на их решении делался акцент в приказах Наркомпроса РСФСР 1941 г. «О мероприятиях по сохранению и учету музейных фондов в годы войны» и «О формах функционирования музеев в условиях военного времени»[86 - Годунова Л. Н. Историко-революционные музеи в 1941–1982 гг. // Актуальные проблемы советского музееведения: сб. научн. тр. / Центр. музей революции СССР. М., 1987. С. 107.]. К сожалению, оба этих документа были подготовлены и опубликованы не превентивно, а постфактум – когда война уже шла. И «рецепты», указанные в них, увы, запоздали.

Для того чтобы сохранить для будущих поколений историческое и культурное наследие, спасти его от уничтожения и расхищения, работникам музеев предписывалось в соответствии с постановлением СНК РСФСР от 2 июля 1941 г. № 502 «О порядке подготовки населения к противовоздушной и противохимической обороне и порядке создании групп самозащиты на территории РСФСР»[87 - Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. А-2306. Оп. 69. Д. 2657. Л. 1.] своими силами обеспечить защиту своих зданий от атак с воздуха, срочно подготовить наиболее ценные коллекции фондовых собраний музеев прифронтовой полосы к эвакуации вглубь страны, обеспечить их сохранность в период перевозки и размещения. С первым музеи справились почти повсеместно. Что же касается вывоза и обустройства хранения художественных ценностей, то тут дело обстояло куда сложнее. Как уже упоминалось, каких-либо заблаговременно подготовленных реалистичных эвакуационных планов фактически не существовало. Собственно, не употреблялось применительно к музеям и само понятие «эвакуация»: речь в документах шла о «разгрузке».

В документах зафиксированы единичные попытки в конце тридцатых годов заняться решением этого вопроса – но лишь в аспекте вывоза населения. Так, например, была даже создана специальная комиссия, ее возглавил председатель Моссовета В. П. Пронин. 3 июня он представил И. В. Сталину свой план и проект постановления Совнаркома СССР «О частичной эвакуации населения г. Москвы в военное время». Предусматривалось, в частности, с началом войны вывезти в тыловые районы более 1 млн москвичей. 5 июня на докладной записке председателя комиссии появилась резолюция И. В. Сталина:

«Т-щу Пронину.

Ваше предложение о “частичной” эвакуации населения Москвы в “военное время” считаю несвоевременным. Комиссию по эвакуации прошу ликвидировать, а разговоры об эвакуации прекратить. Когда нужно будет и если нужно будет подготовить эвакуацию – ЦК и СНК уведомят Вас»[88 - Куманев Г. А. Война и Эвакуация в СССР. 1941–1942 годы // Новая и новейшая история. 2007. № 6. С. 9.].

Очевидно, что после такого категоричного резюме вождя любые инициативы в отношении необходимости эвакуации, как людей, так и ценностей, были не только бесперспективны, но и опасны.

Не были заранее созданы и органы, призванные непосредственно руководить перебазированием производительных сил страны. Все это пришлось решать уже в ходе начавшейся войны, зачастую в спешке, а порой и без учета конкретной обстановки, что не могло не иметь отрицательных последствий.

Внезапность фашистской агрессии, гигантские размеры театра военных действий, массированные удары с воздуха, артиллерийские обстрелы, превращение многих городов и сельских населенных пунктов в арену ожесточенных сражений – все это создавало исключительные сложности во время эвакуации, требовало от людей огромного физического и морального напряжения, умения быстро и прагматично реагировать на резко, и далеко не в лучшую сторону, меняющуюся ситуацию.

24 июня 1941 г. постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР «для руководства эвакуацией населения, учреждений, военных и иных грузов, оборудования предприятий и других ценностей» при СНК СССР был создан Совет по эвакуации в составе Л. М. Кагановича (председатель), А. Н. Косыгина (заместитель председателя), Н. М. Шверника (заместитель председателя), Б. М. Шапошникова, С. Н. Круглова, П. С. Попкова, Н. Ф. Дубровина и А. И. Кирпичникова.

Этот орган в государственном масштабе определял сроки, порядок, очередность эвакуации промышленных предприятий, материальных культурных ценностей и населения, а также пункты их размещения. Он обладал широкими полномочиями, его решения были обязательны для всех партийных, советских и хозяйственных органов. Все работы Совет по эвакуации осуществлял через уполномоченных при наркоматах в лице заместителей наркомов. В Наркомпросе РСФСР вопросами эвакуации руководил заместитель Наркома просвещения Н. Ф. Гаврилов.

26-го, 27 июня и 1 июля в Совет по эвакуации были дополнительно введены А. И. Микоян (ставший первым заместителем председателя), Л. П. Берия и М. Г. Первухин.

«Тогда считалось, – вспоминал А. И. Микоян, – что Наркомат путей сообщения должен играть главную роль в вопросах эвакуации. Объем же эвакуации из-за ухудшения военной обстановки расширялся. Все подряд эвакуировать было невозможно. Не хватало ни времени, ни транспорта. Уже к началу июля 1941 г. стало ясно, что Каганович, глава Наркомата путей сообщения (НКПС) не может обеспечить четкую и оперативную работу Совета по эвакуации»[89 - Микоян А. И. В первые месяцы Великой Отечественной войны // Новая и новейшая история. 1985. № 6. С. 103–104.]. 3 июля 1941 г. его председателем был назначен кандидат в члены Политбюро ЦК, секретарь ВЦСПС Н. М. Шверник. Однако на этом организационный процесс не завершился. 16 июля последовало новое решение Государственного комитета обороны (ГКО) «О составе Совета по эвакуации». На этот раз в его реорганизованный состав вошли: Н. М. Шверник (председатель), А. Н. Косыгин (заместитель председателя), М. Г. Первухин (заместитель председателя), А. И. Микоян, Л. М. Каганович, М. З. Сабуров (в отсутствие Сабурова его заменял Г. П. Косяченко) и B. C. Абакумов (представлявший Наркомат внутренних дел)[90 - Куманев Г. А. Война и Эвакуация в СССР… С. 9.].

В самом НКПС вопросами эвакуации населения и материальных грузов занимались Грузовое управление и Управление движения. Здесь была сформирована оперативная группа в составе 25 человек. Состоявшая из опытных работников, она осуществляла выполнение решений Совета по эвакуации: обеспечивала подачу вагонов под погрузку, вела их учет, контролировала их путь и разгрузку. Наркоматом путей сообщения было срочно начато составление конкретных планов и мероприятий, связанных с беспрепятственным продвижением эшелонов с эвакуируемыми грузами. Тогдашний заместитель наркома путей сообщения и начальник Грузового управления НКПС Н. Ф. Дубровин вспоминал:

«Конкретными, заблаговременно разработанными эвакуационными планами на случай неблагоприятного хода военных действий мы не располагали. Положение осложнялось тем, что многие предприятия прифронтовых районов до последней возможности должны были давать продукцию для обеспечения нужд обороны. Наряду с этим нужно было своевременно подготовить оборудование промышленных объектов к демонтажу и эвакуации, которую приходилось часто осуществлять под артиллерийским обстрелом и вражескими бомбардировками. Между тем необходимого опыта планирования и проведения столь экстренного перемещения производительных сил из западных районов страны на восток у нас не было. Помню, как по заданию директивных органов мы специально разыскивали в архивах и библиотеках Москвы, в том числе в Государственной библиотеке им. В. И. Ленина, хотя бы отрывочные сведения об эвакуации во время первой мировой войны, но найти почти ничего не удалось. Опыт приобретался в ходе военных действий»[91 - Там же. С. 11.].

16 августа 1941 г. постановлением ГКО в Совет по эвакуации ввели заместителя начальника Главного управления тыла Красной Армии генерал-майора М. В. Захарова. 26 сентября 1941 г. при Совете по эвакуации было создано Управление по эвакуации населения во главе с заместителем председателя СНК РСФСР К. Д. Памфиловым.

Вся работа по спасению людей, промышленного оборудования, ресурсов сельского хозяйства, материальных и культурных ценностей постоянно находилась в центре внимания ГКО, ЦК ВКП(б), СНК СССР и Совета по эвакуации. За практическое осуществление перебазирования производительных сил отвечали центральные комитеты партии и совнаркомы союзных республик, обкомы, райкомы и горкомы партии, исполкомы местных Советов прифронтовых и многих областей страны, где были созданы специальные комиссии, комитеты, бюро или советы по эвакуации. К выполнению этой судьбоносно важной военно-хозяйственной задачи были также привлечены Госплан СССР и Наркомат обороны СССР[92 - Там же. С. 9.].

Функции уполномоченных выполняли секретари крайкомов, обкомов и райкомов партии. Принципиально важно понимать: вывоз музейного имущества из районов, к которым подходила война, проводился одновременно с общей эвакуацией промышленности, материальных ценностей и населения данной территории.

Наркомат просвещения РСФСР в соответствии с указаниями Совета по эвакуации в первые дни войны приступил к разработке актуального, соответствующего тревожным реалиям, эвакоплана подведомственных ему музеев из Ленинграда, Новгорода, Пскова и Крымской АССР, в котором предусматривал пункты их дальнейшего размещения и транспорт[93 - ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 75. Д. 73. Л. 6–7.]. (79 художественных музеев находились в подчинении Комитетов по делам искусств при СНК СССР и СНК РСФСР.) Начинать приходилось практически «с нуля».