Въедливую Фостер-младшую интересовало все, что запрещено.
Ей с самого начала было невдомек, что скверного в государстве, в
котором живут такие, умные, добрые, смелые герои книжек? Но
папа на этот вопрос ей отвечать отказался, да еще и присоветовал
не спрашивать об этом больше никого, а то придут злые дядьки из
СБ, заберут ее с собой и посадят в темную комнату, где холодно, пыльно
и даже тараканов нет, и никакие папа с мамой ее уже не спасут. «Поймешь, быть может, когда подрастешь…» – добавил он напоследок, что Кэрри, как всегда, ужасно обидело.
Кэрри росла. Она перестала быть маленькой девочкой с косич-ками, обожавшей рвать новенькие дорогущие платьица, лазая по
деревьям и заборам. Девушка частенько пропадала из дома: ходила
с друзьями в горы на все выходные; улетала развлекаться на сосед-ние планеты, где в шумной компании разгуливала по барам, клубам
и прочим злачным местам. Один раз даже «загремела» в участок.
Она отделалась лишением водительских прав на полгода, штрафом
за разбитую в хлам министерскую машину и предупреждением, что
в следующий раз посадят на пятнадцать суток за нарушение обще-ственного спокойствия. Можно себе представить ужас родителей, когда неизвестно куда пропавшая дочь, которую они уже не знали, где и как разыскивать, явилась к ним под вечер на полицейской
машине в сопровождении двух хмурых офицеров. Услышав всю
историю целиком, папа побледнел, но штраф заплатил. В тот вечер
отец и дочь не разговаривали. Это было самое страшное наказание, какое только могла себе представить Кэрри – минуты, когда она
чувствовала себя последним ничтожеством и скотиной. Хуже всего
было, когда отец уходил в кабинет и сидел там, обхватив ладонями
11
Юлия Каштанова
голову. На ее памяти такое случалось не часто, но в это время по
дому вполне осязаемо и слышно ходил страх, и Кэрри пряталась от
него за шкаф в малой гостиной (там между стеной и задней стенкой
был небольшой зазор, куда она сама-то едва помещалась).
Позже случайным образом выяснилось, что это потайная дверь
в библиотеку, которую зачем-то задвинули мебелью, и сейф, в котором хранилось две «блестящие железяки», как девочка их назвала в детстве – парные офицерские клинки искуснейшей работы с
какими-то завитушками на гарде (в гербах она тогда не разбиралась, а потом и забылось как-то) и красивыми камешками. Один
раз отец, застукав дочку за попыткой вскрыть сейф самостоятельно
и пожурив ее – нехорошо, дескать, трогать чужое без спросу – дал
ей подержаться за гарду (за рукоять браться отчего-то отсоветовал).
Клинок был тяжелым и сиял ярко, как маленькое солнце, так что
девочка даже зажмурилась, когда на лезвие упал луч. Отец пообещал, что будет иногда показывать ей «блестящие штучки», но взял
с дочери слово никому не говорить об этом. Сделка была, с точки
зрения девочки, вполне справедливой.
Среди Фостеров были приняты взаимоуважение и доверие, не
важно, сколько тебе лет, что ты умеешь и сколько знаешь, а поднять
руку на другого – вообще было непростительно и каралось бы нещад-но. Это не значило, что Кэрри запрещали драться; как говорил Фостер-старший: защитить свою или чужую честь и правоту в бою – не постыдно, а достойно. Но драка с тем, кто на тебя напал, и избиение того, кто слабее – вещи несовместимые, посему задиры частенько приходили домой с разбитыми носами, а на родителей маленькой «защитни-цы справедливости» сыпались жалобы, на которые отец отвечал сдержанной улыбкой. Конечно, пришлось отучить дочь раздражаться по
пустякам и вестись на провокации: дескать, не стоит размениваться
и обижаться на убогих умом. Но если уж придется выбирать между
собственным спокойствием или возможностью выручить близкого человека – выбирать нужно второе, не задумываясь.
Когда грянул ее двадцать второй день рождения, Кэрри еще не
понимала, что стала старше – намного старше, чем ей самой хотелось
бы, чем она готова была стать. Только спустя неделю после экзаменов она со страхом осознала, что игры закончились, и ей предстоит
жить самой по себе, а она к этому совершенно не готова…
Матушка уверяла – дескать, ничего, привыкнет, сейчас устроит-12
Тайны Империи
ся на хорошую работу, продвинется, станет достойным человеком.
Отец был не столь оптимистичен. Выбирая между двумя разумными предложениями и видя, как ее веселая компания постепенно
редеет (двое ушли в военное училище, один улетел учиться в Орден