Возьми мое проклятие

– Сейчас?

Борисов трагически-протяжно вздохнул и снова потёр затылок. Выглядел он при этом таким озадаченным, как будто перебирал в мыслях немаленький список висяков и не знал, с какого начать. Заинтриговал. Раньше запутанных дел староберезанские следователи не вели: в городе с населением меньше двадцати тысяч жителей серьёзные происшествия случаются редко. Пьяные драки, мелкое воровство, хулиганство… В крайнем случае, бытовые убийства. Да, к местному отделению приписаны и окружные сёла, но и там картина похожая. Разве что козу украдут или подерутся. Всё просто и понятно.

Но по тяжкому вздоху бывшего коллеги и тоскливому взгляду на зажатую подмышкой чёрную кожаную папку, стало ясно: дело не в опостылевшей рутине. Случилось что-то по-настоящему серьёзное.

– Так. И что произошло?

– Может, зайдём в «Анжелику», попьём кофейку? – мотнув головой в сторону пирожковой, предложил Борисов. – Я не завтракал сегодня.

– Да ну! – Андрей брезгливо скривился. – Предлагаешь поностальгировать за синим пластиковым столом, с кружкой паршивого пойла, под аромат пережаренного масла? Нет уж, Толя! Завтрак ты отдашь врагу. Вместо ужина. А кофе я тебе налью. Забирайся в машину.

– Сноб ты, Горяев, – пробурчал Борисов, открывая дверцу автомобиля. – И как тебя только жена терпит, а?

– А она и не терпит, – устраиваясь за рулём, захохотал Андрей, искренне развеселённый репликой Борисова. – Это я её терплю!

– Ну-ну.

Толян завозился, усаживаясь поудобнее и настраивая под себя пассажирское сиденье. Обычно впереди ездил худенький десятилетний Артём, поэтому раздобревшему следаку пришлось попотеть, отодвигая кресло подальше и подстраивая пространство под свои массивные, несдвигающиеся колени.

Дождавшись, пока Субару перестанет раскачиваться, как утлая лодчонка в шторм, Андрей вытащил из бардачка термос, открутил чашки, поставил их на импровизированный столик между сиденьями и разлил кофе.

– Так что ты хотел? – протягивая Борисову тёплый ещё напиток, спросил он. – Что, кстати, у вас случилось? Если не секрет?

– Не секрет, – полицейский отложил папку на приборную панель и взял чашку. – Я поэтому тебя и остановил. Моральная поддержка нужна.

– В каком смысле? Если что, я держу за тебя кулаки!

– Да ну тебя. Остряк. – Борисов громко отхлебнул из кружки. – Вкусно, спасибо. Бабку у вас там убили неделю назад. Топором порубили. Ты к родителям едешь? Да? Может, поговоришь с людьми? С нами местные на контакт не идут. Никто ничего не видел, никто ничего не знает.

Андрей молчал, не зная, что сказать. В Талках – ни в Малой, ни в Великой – никогда ничего не происходило. Разве только напьётся какой-нибудь работяга и решит погонять жену по улице. Или молодняк, среди ночи, устроит дискотеку на всё село. Но такие инциденты решались самостоятельно и до полиции не доходили. Убийство, на его памяти, случилось единожды. Около двадцати лет назад, вернувшийся из тюрьмы сын зарезал старушку-мать, потому что та «достала его своей болтовнёй».

– А кого убили-то? Давно? Странно, звонил вчера родителям, и слова не сказали.

– А они вообще… Сельчане, – пояснил Борисов, заметив вопросительный взгляд. – Неохотно о ней говорят. Говорю же: никто ничего не знает, никто ничего не видел. Кузнецова. Слышал?

– Редкая фамилия, – сыронизировал Андрей. – Сказал бы ещё Иванова – точно вспомнил бы.

– Анастасия Андреевна она. Такая по-любому одна. Село у вас маленькое, должен знать.

В памяти шевельнулась слабая, до конца не сформировавшаяся догадка. Андрей сморщил лоб гармошкой, тщетно пытаясь ухватиться за ускользающую нить воспоминания, но после полуминутных бесполезных усилий отрицательно покачал головой:

– Толь, да не тяни ты кота за шурундулы. Думаешь, я всех старух по именам знаю? Приметы какие-нибудь скажи. Номер дома, в конце-то концов!

– Вот и ты не знаешь, – задумчиво пробормотал Борисов, уставившись перед собой расфокусированным взглядом. – Сказать, что самое смешное? К кому ни подойдёшь, все как один: «Кузнецова? Анастасия Андреевна? А это кто?» Начинаешь объяснять и слышишь: «А, Баба-Яга! Но мы с ней не общаемся. И ничего не знаем!» Вот и что это всё значит, а? Ты-то хоть мне скажешь, Андрюх?

– Баба-Яга, говоришь… – от такой новости Андрей вздрогнул как от удара током. Воспоминания, порядком выцветшие, налились красками словно освещённые мощной лампочкой. Обессиленный нахлынувшими по-детски яркими эмоциями, он откинулся на сиденье и, на секунду, прикрыл глаза. – Убили всё-таки… Вот как. И сколько же ей лет было? У неё хоть документы-то есть? Если верить местным байкам, она дряхлее динозавров.

– Эй, так же нечестно! – искренне возмутился Борисов, вскидывая пухлые руки в защитном жесте. – Это я, вообще-то, спрашиваю, не ты! Что это за «всё-таки убили», а?

Андрей тяжело вздохнул, потянулся к бардачку и, поворошив валяющиеся там карты автомобильных дорог, одноразовые салфетки и ручки, выудил пачку вишнёвого Captain Black.

Эх, а ведь слово себе давал – никогда, ни за что! Что за день такой нервный?

– Толя, не бузи, – прикурив сигарету и выпуская из ноздрей две дымные струи, посоветовал он. – Во-первых, ты ещё ни о чём и не спрашивал. Только рассказывал. Я первый успел. Во-вторых, ты, как я понял, будешь совсем не против, если я разузнаю для тебя что-то интересное? Вот и делись информацией. Не жадничай. Я, можно сказать, от любопытства помираю… Смерти моей хочешь? Так сколько ей лет-то?

Вообще-то, предлагая помощь, Андрей порядком лукавил: он бы и сам, безо всяких резолюций Борисова, взялся за это дело. Есть интерес. Но лучше, конечно же, заняться расследованием с благословения полиции – тогда и помощи можно будет попросить, и ответы получить на возникающие вопросы.

– Ладно, – попыхтев как закипающий чайник, махнул рукой Толян. – Улик у нас всё равно почти никаких нет. Может, хоть ты что-то выяснишь. Сто сорок шесть лет ей стукнуло. Родилась в тысячу восемьсот семьдесят первом году. Почти как Ленин. Не динозавр, но из их родственников.

– Вот как… – Андрей сощурился. – А что же у неё за документы-то? Старые какие-нибудь? Пока я жил в селе, она ни с кем не общалась. В город тоже не ездила.

– Обычные документы, – Борисов пожал плечами, забрал с приборной панели папку, поставил на её место опустевшую чашку и принялся копаться в бумагах. Отыскав паспорт, протянул Андрею. – Вот, смотри. Свежий паспорт прошлого года.

Андрей покрутил в руках новенькую бордовую книжечку, перелистнул страницы, изучил фотографию. Странно. Сколько разговоров о ней ходило! Каждый, встречавший… Кузнецову, описывал её мерзким и уродливым существом, мало похожим на человека. А она обычная. Старая, да. Очень. Но черты лица чёткие, не оплывшие, взгляд внимательный и чуть насмешливый. Многие бабки сильно младше сохраняются куда хуже – сколько ни пялься, не представишь молодой. А эту легко и женщиной средних лет, и девушкой, и даже малявкой вообразить.

– Вот ещё, – Толян протянул несколько чёрно-белых фотографий. – Это она в молодости. И мать её.

Андрей вернул паспорт и принялся рассматривать снимки. Их оказалось всего три – красивая черноволосая девушка крупным планом, она же, постарше, с дочерью и юная Анастасия, одна, по пояс. Настоящая барышня. Последнюю карточку Андрей изучал долго, уж очень примечательным показалось ему девичье лицо. Первое впечатление – красавица, каких мало. Правильные черты, пышные русые локоны, светлые глаза. Но присмотревшись, замечаешь: простовата. Собери шевелюру в косу, надень сарафан и не отличишь от рядовой деревенской Маньки. Только у той взгляда такого не будет – в котором и мягкость, и спокойствие, и тихое счастье. Из-за него-то и складывается поначалу впечатление, что хороша до невозможности. Крестьяне на старинных фотографиях сплошь нахмуренные, озабоченные, усталые и потому кажущиеся озлобленными. Даже у совсем ещё молодых женщин на лицах печать обречённости – какая уж тут красота!

– А паспорт-то откуда? – неохотно возвращая фотографию, поинтересовался Андрей. – Неужели же сама делала? Толя, я о ней не так уж много знаю. Сплошные тайны! Если она и общалась с кем-то из наших, те скрывают. Серьёзно, даже сплетен о ней особо не ходило, до того все боялись. И это в селе!

– Ага, знать о ней ничего не знаешь, а убили её «всё-таки», – въедливо протянул Борисов, но не стал больше язвить, а ответил на вопрос. – Что касается документов – дамочка над ней одна шефствовала, из соцслужбы. Она и помогала всё оформлять, не только паспорт. Ваша, сельская. Бодайко фамилия. Сейчас в Староберезани живёт. Она и продукты бабке возила. Хотя та, по её словам, несмотря на годы, не такая уж была и беспомощная. Летом за ягодами в лес ходила, в огороде у себя копалась. Солений да варений полный подпол. А не выходила, говорит, оттого что нелюдимая очень. Мизантроп, по-модному.

– А что с этой Бодайко? Как её зовут, кстати? Проверили вы её?

– Обижаешь. Конечно. Марина. Знаешь такую? В тот день она у бабки не появлялась. Алиби у неё. Родственники и соседи подтвердили. Да и косвенные факты говорят в её пользу. Она обычно к лесу на машине подъезжала – далековато пешком идти. Сам видишь, какая сейчас погода – днём дождь прошёл, ночью мороз ударил и несколько дней держалась минусовая температура. А вот когда мы приехали, аккурат подтаяло. Следов масса, а толку ноль. Мальчишки, что бабку обнаружили, всё затоптали. Черти малолетние. Нет, будь там следы от шин… Их не так-то просто уничтожить. Но их-то как раз и не было. Только от наших машин.

– Погоди, погоди! Я не понял, а что за мальчишки? – удивился Андрей. – Что-то ты мне совсем мозги задурил.

– Обычные мальчишки, числом пять человек, от девяти до двенадцати лет, – хмыкнул Борисов. – Что они делали у бабки – я и сам толком не понял. Ей-богу, какой-то детский лепет. Адреналина, что ли, мало? Похоже, они верят, что погибшая и впрямь самая настоящая Баба-Яга. Цирк, одним словом.

Андрей хмыкнул – цирк или нет, но когда-то он сам был таким же дуралеем, как эти пятеро и на спор полез в дом к одинокой старухе. Тогда-то и познакомился. И так крепко въелись в память те события, что до сих пор помнит каждое слово и мелочь, вплоть до обстановки и случайных движений. То ли Кузнецова так впечатлила, то ли отцовский ремень.

– Так, а что с уликами?

– Да какие там улики! – обречённо отмахнулся Толян. – Говорю же: ничего у нас, по сути, и нет. Гляди: дом находится почти в лесу, от села в двух километрах. Даже если она и орала в голосину, никто не слышал. На тропинке к дому есть отпечатки резиновых сапог, но в таких у вас ходит каждый второй. Опять же, мало ли кто по лесу бродит? Во дворе пацанва здорово натоптала, все старые следы уничтожили. В доме стерильная чистота. Пальчиков нет – только, опять же, пацанят. Старательный убийца. Не поленился даже бабку обмыть и принарядить в чистое платье. Представляешь?

Рассказывая, Борисов копался в папке. Отыскав очередную пачку фотографий, протянул Андрею. Это оказались снимки с места происшествия – он взял их, но просмотрел без особого желания: невелика радость – рассматривать окровавленные трупы. Он же не криминалист.

На первых фотографиях, одетая в нежно-голубое платье Кузнецова, казалась противоестественно умиротворённой, даже счастливой. Спящей. Потом её раздели и обнажили рану на груди, но на неё-то Андрей и не смотрел – лишь удивлялся поджарому телу пожилой женщины. Неужели ей и правда сто сорок шесть лет? Больше восьмидесяти и не дашь.

– Тут, где она в платье, даже раны не видно, – отметил он, возвращая снимки. – Выглядит, будто спит. Как дети догадались, что она мертва?

– Так они и не догадались, – старательно ровняя пачку фотографий, словно это карточная колода, ответил Толян. – Залезли в дом, увидели бездвижную, подошли. Решили, умерла. Сняли на телефоны. Дома кто-то проболтался родителям и показал запись. Те вызвали труповозку, ну и нас заодно. Человек-то одинокий, а труп такой необычный. Когда сердце прихватывает, на лавку улечься не успевают. Ещё и такие нарядные.

Так, слово за слово, Андрей и вытянул у Борисова всю информацию: что из свидетелей у них одна только Марина Бодайко; у Кузнецовой, оказывается, есть молодая наследница – зовут её Кира Багрянцева, но живёт та в Москве. В Малой Талке и Староберезани отродясь не бывала и неизвестно, будет ли. Упомянул, что прошлым летом бабке, на месте прежней развалюхи, построили новые хоромы и, значит, деньги у неё водились. И немалые. Да только вот откуда? Тяжело вздохнув, Толян резюмировал:

– Как по мне, выглядит всё так, будто она знала, что вот-вот помрёт. Сам посуди: жила себе и в ус не дула почти до полутораста лет. А тут как перемкнуло – принялась документы в порядок приводить и дом новый строить. Ерунда какая-то. И ты ещё с ходу заявил – «убили всё-таки». Чуешь, как мне интересно? Давай уже, колись!