Дежа вю

– Мне кажется, тебе все-таки надо на свое место перебраться, – произнесла Тина.

– Тебе что, плохо со мной?

– Морозов, не устраивай детский сад! Не буду я отрицать, что мне с тобой хорошо. То есть, было хорошо. Но спать с тобой я не собираюсь. Это неудобно, в конце концов!

Нет, ну правда! Она знает, что он во сне ворочается. Запросто спихнет ее в проем. Или ногу отдавит. Или руку, что тоже неприятно. Волосы прищемит. Нет, нет, на узкой полке спать вдвоем невозможно.

Если только прижаться вплотную. Переплестись.

Вот только этого не хватало!

Она негодовала, а Морозов осторожно перекатился, опираясь на стену, и коленями сжал ее ноги.

– Уходи, – приказала Тина.

– Ага. Щас! – пообещал он.

– Олег, я хочу спать.

Он приблизил лицо к ее лицу.

– Я только пожелаю тебе спокойной ночи, хорошо?

Поцелуй, всего лишь один поцелуй. Взрослая женщина, мать двоих детей, мужняя жена – не должна и не может терять голову от единственного поцелуя.

Наверное, чтобы доконать ее окончательно, он взялся за ее плечи. Или не знал и не думал, как это страшно, как это томительно, необыкновенно, забыто! Просто погладил. Лишая воли, но даруя неведомую прежде, упоительную радость от того, что бешено колотится сердце и каждая клеточка оживает навстречу легкому танцу чужого огня.

– Поспишь у стенки, – шепнул Олег, – оттуда ты точно не свалишься, так что не бойся, что я буду брыкаться.

– Я не могу с тобой спать, – решительно сказала Тина.

– Можешь.

– Я не хочу! – отчаянно прошипела она.

– Хочешь.

Он держался из последних сил, чтобы не сойти с ума от беспомощности. От кончиков пальцев до края души он весь принадлежал ей, он зависел от нее.

Он что-то говорил. Он делал что-то. Внутри дрожал, бился в ребрах, как в клетке, штормом вздымался к горлу страх: «Как же теперь?!» Но ему недосуг было размышлять и храбриться. Просто жажда была невыносимой и, припав к чарующей влаге, он не думал, чем обернется все это. Не знал. Теперь боялся, что знает.

С каждым прикосновением острее и острее впивалась в него разгадка, и теперь он лежал, прижав ее к стенке, но сам оказался загнанным в угол.

Эту жажду не утолить никогда.

Эту тоску не забыть в минутном порыве. Ему нужно большее, ему нужно все, вся она – та, которой она стала.

– Ты дышишь мне в ухо, – раздосадованно проскрипела Тина, не зная, как относиться к тому, что они лежат вот так, все еще не расцепив объятия.

– Извини. Не буду.

Он заерзал, устраиваясь, чтобы ей было удобней.

– Теперь волосы придавил, – уже с очевидной капризностью высказалась она, – я же говорила, что…

– Извини, извини. Вот так лучше?

– Твоя нога…

– Которая? – торопливо осведомился Олег, разом подняв обе. На всякий случай.

Тина приподняла голову, почуяв, что стало как-то очень легко. Чересчур легко. Странным образом это напоминало пустоту.

– Куда ты дел их? – сердито спросила она, разглядывая в темноте его силуэт.

– Кого?!

– Да ноги же, болван! Только что они были здесь! На мне!

– Звучит заманчиво, – нервно хихикнул он, – хочешь, чтобы я вернул их обратно? Тебе же было неудобно!

– Какая забота! – восхитилась Тина и, наконец, разглядела его.

Сказать, что поза у Морозова была неудобной – ничего не сказать. Ей даже стало жаль его, бедолагу. Торсом, своим великолепным, мужественным торсом – ну как же, спортзал же под рукой! – он возлежал на полке вполоборота, а подогнутые ноги свешивались к полу, будто сведенные предсмертной судорогой.

– Хватит дурить, – приказала Тина, – ляг нормально. А лучше, вали на свое место.

– Грубишь, – вздохнул опечаленно Олег.

– Морозов, перестань ребячиться! Это же просто глупо, в конце концов!

Тут поезд резко затормозил, едва не стряхнув их обоих в проем, и стало очевидным, что совместное существование на одной полке действительно нецелесообразно.

– Вот! – заявила Тина, охнув от столкновения лба с коленкой. – А я что говорю!

– Все ты правильно говоришь, – быстро согласился он, незаметно потирая ушибленный бок, – только я все равно не согласен. Правильно – не значит хорошо!

– Поиграй в слова на своей полке, а?

– Я буду молчать, – пообещал он и осторожно вернул ноги на прежнее место.

Тина попыталась сопротивляться. Но сделала только хуже, оказавшись зажатой со всех сторон.

– Я дышать не могу, – возмутилась она.

– Еще бы! Я тоже не могу! Когда целуются, вообще не дышат. Ты что, не знала?

– Слезь с меня немедленно!