# DUO

– Не видел… Гера, я тебя в долю не возьму. Ты пойми, мне не жаль с тобой поделиться, просто я пока сам не знаю, во что этот проект выльется.

Но я врал: я знал. Дьячков моментально потерял томность во взоре и забыл о блондинке.

– И сколько ты предлагаешь? – подобрался на стуле он.

– Говори свой прайс.

В искусстве «купи подешевле – продай подороже» я съел собаку и давно уже знал, что здесь существует только одно правило: проигрывает тот, кто первым назвал свою цену.

– Я хочу шесть миллионов, – твёрдо произнёс Герман. Я прикинул: в принципе, портал стоил того. Но я фыркнул и покачал головой:

– Окстись, Гера. По моим подсчётам, тебе этот сайт приносит в год максимум пять миллионов.

– Пять пятьсот, – «нагнулся» Герман.

«Ага, перебьёшься…»

– Гера, четыре.

Дьячков пожевал губами.

– Нет.

– Ну, нет – так нет. Как хочешь… Кстати, а вот эти зайки мне нравятся. – И я указал подбородком на глазасто-грудастую парочку, состоявшую из брюнетки и рыженькой. «Зайки» под ручку прошли к плакату Натали Портман и замерли рядом с блондинкой. – Возьмём девочек? Только брюнетка, чур, моя.

– Что?.. Артём, подожди ты, какие ещё «зайки», когда мы с ценой ничего не решили? Ты за четыре восемьсот будешь покупать?

В общем, как видите, бизнесмен из Германа был такой же, как из его мамы – наш школьный завуч. То есть никакой в принципе.

– Четыре, Гера. Че-ты-ре. У меня больше нет… Давай, сворачивай разговор, а то заек упустим. – Девочки, облюбованные мной, топтались у плаката и, игриво оглядываясь на нас, с хохотом и шутками выбирали себе какую-то ерунду – не то помаду для волос, не то блеск для лица. Впрочем, я в этом не разбираюсь.

– Гера, всё, я пошёл к брюнетке. – Я начал вставать.

– Четыре пятьсот!

– Дьячков, ну нет у меня больше. Всё, давай, созвонимся, и…

– Ладно, твоя взяла, – проворчал Герман, – пусть будет четыре. Но тогда брюнетка чур моя.

– Ещё чего!.. Впрочем, так и быть. Но если склеим заек, то едем к тебе. У меня завтра утром мать в Москву приезжает.

– Гад ты, Соболев… Ладно, уболтал.

Вот так я его и сделал».

2.

«Он не любил критику от женщин. Он не выносил, чтобы женщина им командовала. Женщина была для него слабым существом, и это он диктовал ей условия. Он был талантлив, умел обвораживать, но у него был бешеный нрав, и хватка – почти железная. И всё, что было связано с ним, было непредсказуемо…»

Продиктовав в мобильный телефон последние строчки своей первой книги, я остановилась за плакатом с Натали Портман, рекламирующей тональный крем от «Шанель». Убрала сотовый в сумку и покосилась на двух молодых людей, сидящих в коричневых креслах за бежевым столиком в кафе «Стокманн». В полупустом торговом центре эти двое выглядели интригующе: красавец-блондин и мальчишка-брюнет, одетые в дорогие костюмы. Впрочем, брюнет мне сразу не понравился – стройный и миловидный, он, тем не менее, казался созданным из каких-то ломанных линий. А вот блондин умел произвести впечатление: широкоплечий, солидный, с хорошей осанкой, он обладал уверенностью человека, знавшего себе цену.

«Как на Димку похож… Вот его-то я и сделаю героем своего романа, когда буду выбирать обложку для книги», – тут же решила я. То, что произошло через секунду, смахнуло мою уверенность так же быстро, как порыв ветра уносит с собой клочок ненужной бумаги. Брюнет что-то сказал блондину, и тот надул щеки, как пятилетний ребёнок, которого лишили сладкого. Брюнет же непринужденно улыбнулся, плавно встал (и куда только делась скованность?) и уверенным шагом направился к парочке девиц, на вид лет девятнадцати (высокие каблуки, мини-юбки, сильно декольтированные топы, с такими вырезами на груди, которые даже не приглашали в постель, а буквально туда тащили). На меня, стоявшую рядом, брюнет даже не посмотрел, точно меня и не было.

– Привет, зайки, – начал молодой человек тем подкупающим тоном, который заставил меня замереть и стать невольной свидетельницей сцены классического съёма, которая сейчас разворачивалась перед моими глазами. – Ну что, как ваши дела?

«Зайки» немедленно залились жизнерадостным смехом.

– Ой, а этот молодой человек, оказывается, к нам? Прям так неожиданно, Оля.

– Ой, сама не знаю, что и сказать, Наташа…

Пока «зайки» трещали и ёжились в лучах обрушившейся на них славы, брюнет успел вплотную приблизиться к ним и приобнять их за талии. По-хозяйски притянул рыжую к себе. Секунда – и он медленно провёл кончиком носа над её ухом.

– Всю жизнь хотел вдыхать такой аромат, – сообщил брюнет тем вкрадчивым голосом, от которого у рыжей «зайки» моментально подкосились ножки. – Как тебя зовут, мечта моей жизни?

– Оля… – растерялась «зайка».

– Оля, – повторил парень, растягивая букву «л», точно покатал это имя по нёбу. – А вас? – Это было адресовано уже брюнетке, которая принялась ревниво грызть накрашенные алым губки.

– Наташа! – рявкнула брюнетка.

– Оля и Наташа? Чудесно… Не возражаете, если мы с другом угостим вас кофе?

Оглядев блондина, сидящего за столом, брюнетка хищно прищурилась.

– А давайте, – задорно объявила она. И пара усмиренных «заек» в объятиях хитроумного мальчишки направилась к столику с блондином.

«Ну ничего себе!»

Этому темноволосому хлыщу на вид было лет двадцать пять, мне – по метрике – двадцать семь, и я никогда – слышите? – никогда не оказывалась в той нелепой ситуации, когда тебя вот так, легко и просто, проигнорировали. Потому что и в моём детстве, и в отрочестве, и в институте, и даже в бюро переводов, где последние три года работала я, я всегда была первой, на кого обращали внимание, и единственной, кем всегда восхищались. Правда, люди, хорошо меня знавшие, добавляли ещё одно: «Дуа – это редкостное сочетание красоты и стервозности». А теперь я со всеми своими активами шла на дно, оказавшись в унизительном положении тех из своих подруг, которым на выпускном не хватило пары. Оценив, как я выгляжу со стороны, с этим своим уязвлённым лицом и раздражённым взглядом, я фыркнула. «Господи, кого я ревную? К кому? Зачем?» Это же просто смешно… Стараясь не оглядываться на щебет и голоса, доносившиеся ко мне со стороны столика в кафе, я затолкала в шелковые недра сумки мобильный и бодро зашагала в сторону эскалаторов, ведущих в зону парковки. Спустилась вниз, нашла свой золотистый «Ауди», видевший и лучшие времена, и отправилась домой, к Димке.

Играя на дороге в пятнашки с другими водителями, я быстро двигалась в сторону Олимпийского проспекта и размышляла ни о чём – и обо всём сразу. О том, что «Дуа» – это моё школьное прозвище, образованное от моей грузинской фамилии Тодуа. Мама, редкая по красоте грузинка (а у настоящих грузин только светлые глаза и светлые волосы) назвала меня Катя – Екатерина, уверяя всех и каждого, что это имя носили только красавицы, королевы и святые.

«И ещё грешницы», – с некоторых пор мысленно добавляла я. Впрочем, «грешить» я начала скорее поздно, чем рано. Мой первый «грех» случился со мной в шестнадцать лет, за полгода до того, как от рака сгорела мама. Отчаявшись от мрачного ожидания неизбежного конца любимого мной человека, я безвольно отдалась своему однокласснику, который был моей первой детской влюбленностью. Игорь стоял со мной на похоронах, когда в землю опускали обитый красным гроб, и преданно оставался рядом ещё год. Потом наши отношения сами собой сошли на нет, потому что дружба, увы, сломалась, а любовь, потоптавшись на обломках полудетской связи, замешанной на благодарности и тоске, ушла, так и не случившись.

Следующий «грех» произошёл у меня ровно через полтора года. Синеглазый Серёжа был братом моей институтской подруги. Из жарких, совсем не братских объятий родилась настоящая страсть – и такая же ревность, которая у мужчин обычно сопряжена с отчаянием, а у женщин – с предприимчивостью. Устав от ежедневных объяснений на тему: «Почему ты ему улыбалась?», «Кто тебе звонил?», «Где ты была?», я не придумала ничего лучше, как устроить дикий, злой и недостойный гордой фамилии грузинских предков скандал, и удалилась в будущее, уже манившее меня обложками глянцевых журналов. Нет, дело было не в поиске лучшей доли – просто к тому моменту я уже начала сниматься в рекламе свадебных платьев, восхитительного белья и дорогих автомобилей и связала свои ночи с симпатичным шведом – фотографом престижного модельного агентства.

История профессиональных съёмок, подиума и «любви» закончилась через два года, когда агентство стало напоминать миниатюрное эскорт-бюро в стиле Листермана, а мой любимый – вести странные речи о том, что было бы неплохо снять хоум-видео: «Нужно всё попробовать, пока ты красива и молода. Хочешь, я покажу тебе некоторые наши с тобой сеты?»

Увидев то, что наснимал Бьорн, я проплакала полночи. Как девушка не только красивая, но и умная, я утром собрала свои вещи, забрала все свои (и его негативы) и навсегда выкатилась из его студии, показав шведу на прощание средний палец руки, и, пообещав, в случае чего, нажаловаться своему папе.

Последним моим «грехом» стал Дима – симпатичный тридцатилетний разведённый шатен Дмитрий Бергер, заглянувший в бюро переводов, где я подвизалась в качестве карманного полиглота. Диме был нужен мультиязычный переводчик на техническую литературу. Начальнику бюро переводов было проще предложить меня, знавшую три языка. К слову, иностранные языки я учила с лёту. Правда, этот мой дар Бог ещё при моём рождении обменял на мою полную беспомощность в математике, о чём Димка тогда не догадывался. Как и не знал и о том, что моей единственной и безусловной любовью на все времена оставались лишь книги.

С раннего детства я очень любила читать. «Унесённые ветром», «Театр», «Гордость и предубеждение» стали моими первыми друзьями, а Скарлетт О’Хара, Джулия Ламберт и Элизабет Беннет – героинями на все времена. Правда, до того, как это случилось, я написала свой первый роман, который назывался «Любовь зла». За этим «творчеством» последовали «Любовь зла-2», «Любовь зла-3» и даже «Любовь зла-4». Те рукописи я под огромным секретом показывала только маме. Мама хвалила меня, и лишь спустя многие годы, уже будучи первокурсницей Литературного института имени Горького (выпускниками которого, к слову, являлись Евтушенко, Симонов, Пелевин и поэт Николай Глазков) я смогла по-настоящему оценить мамину улыбку и то, как она забавно покусывала внутреннюю сторону щеки, читая мои «нетленки». После смерти мамы моими преданными читательницами были только подруги. Дима же оставался к моему творчеству совершенно равнодушен, что не мешало мне любить его, искренне и верно.

И вот теперь я, продираясь сквозь светофоры и пробки, двигалась к дому Димки, памятуя о том, что в моей сумке сюрприз для него: пара нарядных буклетов с образцами обручальных колец, выбранных мной в «Меге».

А ещё я размышляла о том, что моя первая книга, которую я очень хотела издать к нашей с Димкой свадьбе, наконец, закончена. Осталось только передать рукопись корректору и подобрать издательство.