Жили-были в Миновском

Ветра почти не было, теплый ласковый воздух приятно согревал тело, и было почти что жаль, что дорога закончилась. Она уже различала дом, в котором ее любили и ждали почти с той же силой, что и у родного очага. Тонкая рябинка, колодезный журавль… Правда, не было неугомонной детворы во дворе – младших братишек и сестренок Василия. Слишком тихо и безлюдно – и это немного настораживало.

Паша открыла тяжелую дверь и вдохнула прохладу полутемной горницы.

– Добрый день, – как всегда поприветствовала она невидимых пока хозяев.

Навстречу ей вышла Настёна – старшая девочка, почти ровесница самой Прасковье.

– Пашенька, ты? – казалось, она была чему-то удивлена.

– Да, а кого ты ждешь, Настя, – улыбнулась она.

– А Василька нет.

– Да я подожду, – раньше Настёну никогда не смущало ее общество, – а что ты такая задумчивая?

– Ждать-то долго придется, – девушка взглянула на подругу такими же синими, как у брата, глазами, помолчала, как будто готовилась к чему-то… – На войну Василька забрали.

На лице Пашки все еще оставалась та радостная открытая улыбка, с которой она спешила на свидание, а сердце уже стучало в такт страшному слову: «ВОЙНА». Вот она добралась и до нее.

Покров

1942 год

– Поберегись, бабоньки!

Затрещала, вскрикнула навзрыд стройная сосна и, сперва медленно, а потом жутко быстро легла на молодую поросль.

– И хорошо, и управили тебя, милая, – как к живой обратилась к ней старшая, Евдокия Ильинична, – завтра ветки обрубать станем, а то темно уж.

– А мы ж завтра домой, али поменялось чего? – забеспокоилась молоденькая Верочка.

– Домой, домой, вот сменщиков дождемся, и отправимся.

В лесу стремительно засерело, так, что уже плохо было видно говоривших. Но у времянки затрепетал огонь и по тропке, которую за день натоптали к месту валки, к нему двинулись уставшие женщины.

На бревнах у костра их собралось чуть больше десятка – лесорубов поневоле, заменивших воевавших второй год мужчин.

Стылый октябрь стремительно смывал зелень и тепло, готовил землю к долгой зиме.

Трудно было разобрать под одинаковыми темными телогрейками и платками юных девчонок, молодых женщин, степенных матерей, которые проводили на фронт женихов, мужей, сыновей. Всех сравняла проклятая война.

– Что, Татьяне так и нет весточки от Николая? – тихо спросила у соседки Верочка. Она хоть и числилась Татьяне родней, но жила в дальней деревне, куда доходили не все новости.

– Так и нет, как с финской письмо пришло последнее, так и пропал.

Семей, у которых оборвалась с воевавшими любая связь, в деревне пока было немного. И их судьба вызывала и живое сочувствие и безотчетный страх…

– А молодежь, слышь, опять на окопы погонят, – вздохнула Евдокия Ильинична, чем положила начало неспешной вечерней беседе.

– Да, ребяткам бы школу закончить, а они все работают.

– Какая школа – война же.

– Что ж, что война, закончится ведь.

Помолчали, повздыхали.

– А что, Татьяна, Иван, брат, пишет?

– Пишет матери редко. На «Катюше» он ведь у нас воюет. Страшно и подумать.

– Фрицы пусть боятся, – задорно вставила словечко Верочка, – ух, в хронике показывали, ровно тысячи молний с громом сверкает, как наши по ним бьют.

– Это верно, – одобрительно закивали бабы.

– А твои Василий с Михаилом как?

Все обернулись к Пелагее Федоровне, у которой всего два месяца назад в армию ушли сразу двое сыновей.

– Под Ленинградом пока. Пишут, все хорошо, бьют фашистских гадов.

Так скупо писали почти все мужчины. Оно и понятно – словами не передать того, что творилось на фронте. Да и к чему лишний раз волновать родных? Главное жив – не ранен, не болен. Об остальном можно было судить по сводкам с фронта по радио и газетных репортажей о подвигах советских солдат.

Татьяна слушала тихий разговор, а мысли незаметно уплывали, принимались кружить вокруг своих дум. Муж Николай пропал в первые дни войны. «Без вести» – так было указано в скупой телеграмме. Родня успокаивала, мол, пропал, не погиб, всякое бывает. И то верно, уже не раз рассказывали, как находились такие пропавшие без вести. Кто из госпиталя весточку слал, а кто и в недолгий отпуск приходил.

Еще переживала за сестренок. Пашку, младшую, то и дело отправляли рыть окопы. Она исхудала, осунулась – так уставала, изматывалась на трудной работе. От Анны вообще не было вестей – она осталась в блокадном Ленинграде. Жива ли?..

Ночи уже были с морозцем – и в небе ярко светила луна и разгорались звезды. Холодные, спокойные, как будто и не было никакой беды на земле.

Татьяна проснулась привычно рано. Сегодня должны приехать сменщики, можно полежать подольше, все равно на работу уже никто не пойдет. Но она задумала приготовить гостинец сыночку, Толеньке. Пару дней назад недалеко от их делянки приметила поляну с клюквой. Собирать ее было некому, да и некогда. А сегодня время появилось – то-то будет мальчонке радость.

Она тихо выскользнула на улицу. Серая тьма поначалу напугала – куда идти, когда ничего не разглядеть. Но потом глаза привыкли, и она поняла, что небо затянули не такие уж плотные облака, через которые нет-нет да проглядывал бледный предутренний свет. Еле приметно светлел восток, значит… да, вот и тропка. По ней дойти до делянки, а там станет понятно, где искать заветную полянку.

Ягоды, подбитые морозцем, были очень вкусные. И крупные уродились! Татьяна принялась собирать их в газетный кулек и думала, думала…

Толюшке скоро семь, через год, даст Бог, пойдет в школу. Маленький он, а, как и все мальчишки, старается доказать, что уже мужчина, помощник. Смешной такой.

– Вот, мамка, рыбы наловил, жарь! – Скажет, бывало, серьезно так, заявившись с утренней или вечерней рыбалки. – Почистил уж, гляди.

Помощник! И дров принесет, бывало, даже колоть уже пробовал. За дедом ходит, приглядывает, как мужскую работу ладить. Хорошо, что успели они с Коленькой хоть одного сына родить.

Эх, Коля, Коля… И до войны-то подолгу дома не живал. Все по заработкам разъезжал. Однажды приехал, и не узнать, весь черный от солнца, чисто индус, каких в кино показывают. В Ташкенте работал – в такую далищу занесло. А в 1939 призвали в армию, отправили на финскую – больше и не виделись.

Татьяна очнулась от печальных дум и не сразу поняла, что произошло. Неуловимо изменилось все вокруг. Выбелилась земля и деревья первым снегом. Первым, но довольно густым, не крупа сыпала с неба – крупные тяжелые хлопья.

Женщина оглянулась и поняла, что уже занесло тропу, по которой она пришла, деревья превратились в белых близнецов, а просвет, в который выглядывало солнце, затянули тяжелые низкие тучи.

Как найти дорогу обратно? И не далеко от людей, но докричится ли до них. Ноги стали тяжелые, все тело захолодело, а в голову полезли пугающие воспоминания о сгинувших в лесу земляках. Такие истории приключались не часто, но помнили о них долго. Вот и ее найдут по весне на этой полянке, скажут, «как же так – ведь близко совсем была, а не нашли»…