На реке

Мы ехали на дачу к моему другу, и он хотел переспать с моей подругой. Отец говорил, что в кино всегда  есть главная героиня и ее подруга. Да, папа, ты был прав. Ты так долго был центром моей Солнечной системы, я думала, что я в ней хотя бы Юпитер, но Катя стала твоим Солнцем, а я оказалась Плутоном, который даже не планета.

Я поняла, что любовь – моя любовь, – ничего не стоит. «Пожалуй, они правы, помещая любовь в книги. Пожалуй, только там ей и место».

Я сказала:

– Судя по количеству собравшихся, у нас тут четыре всадника Апокалипсиса.

Это конец истории. Мне не обидно, папа. Просто я чувствую, как умираю.

***

Марго – длинные волосы, карие глаза. И улыбалась так хорошо.

Распахнул перед Алисой дверцу машины. Она устроилась на переднем сидении. Говорит:

– Судя по количеству собравшихся, у нас тут четыре всадника Апокалипсиса.

Надоело. Смотрел всю дорогу через зеркало на профиль Белоснежки. Видел, как дрожит в улыбке уголок ее губ.

***

Я еще помню запах дыма от мангала. Как они вошли в дом и, как в кино, медленно-медленно затворилась дверь. Как остановилось сердце. Зачем ты это делаешь, дорогая? Глупости не стоит делать даже от скуки. Я еще помню, как решила стать главной героиней. Пошла по дорожке к дому, к крыльцу, к закрытой двери. И мне это совсем не понравилось.

***

Распахнулся прямоугольник двери. Даже поза ее в дверном проеме была киношной. Позёрка.  Прислонилась к косяку, усмехнулась коротко. Какое-то немое кино. Притянул к себе отступившую на шаг Маргариту.

– И вот уже в саванне расцветает новая любовь. – Ничего лучше ей на ум не пришло, только дурацкий мультик.

Увидел, как она вперилась взглядом в Маргариту, почувствовал, как у той задрожали плечи.

– Да, Бэмби, я тоже плакала, когда охотники застрелили твою маму.

Нашёл ее у мангала.

– Ладно, не начинай. Я не могу сделать тебя счастливой. Знаешь почему?

– Потому что ты самонадеянный мудак? Я не хотела быть с тобой. Я просто не хотела быть одна. – Отвернулась. Заметил, что щека у нее мокрая.

– Слушай, давай обойдемся без цитат.

– Легко. Но зачем ты выбрал самую пошлую?

Она ушла. А рядом со мной поселился призрак.

Примерно через месяц я перестал мечтать о розовом Кадиллаке. Через два выбросил подаренную ею открытку, где матрос на Таймс-сквер целовал медсестру. Уже в воздухе перестало пахнуть ее старомодным «Опиумом», но я продолжал спать на левой стороне кровати.

Расстрелял на пикнике ее плюшевого медведя. Было весело, кстати, пока на отстрелянную лапу не села бабочка, как в кино. Спрятал лапу в карман. Передарил оранжевый галстук, всех котов называл Бегемотами, по пятницам звал друзей на «немного Гэтсби». Посоветовал соседу назвать собаку Банга. На море думал о марлине и о гаитянках, об их карамельной коже и о том, как хорошо с карамелью мороженое. А от мороженого думал о снеге и Синильге и слышал ее голос:

– А хочешь, я в тебя залезу, и ты с ума сойдешь?

Голос, вот что было настоящего в ней. По нему я по-настоящему скучал.

В черном плаще, с наброшенным капюшоном, решительной быстрой походкой, я вышел к качелям, где впервые увидел ее. Я был уверен, что найду ее во дворе. Я шел, чтобы сказать ей всего одно слово. Вслух. С надеждой.

Корабельщик

Она проявлялась постепенно, словно наплывала из темноты. Сначала появился запах, который ни с чем нельзя было перепутать – запах палых яблок и дыма. Затем он увидел ее волосы, длинные, темные, слегка взлохмаченные, как будто она вымыла их и дала им сохнуть, не расчесав. Слева от нее в очаге горел огонь, дым поднимался к потолку и исчезал в прорезанном в нем отверстии. Пламя освещало только половину ее лица, отчего оно с одной стороны выглядело миловидным и живым, другая же часть пряталась в темноте и казалась мертвенно-синей.

Смотреть на свет было тяжело. Он снова прикрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Почувствовал, что лежит на широкой лавке, покрытой колкой звериной шкурой и накрыт чем-то тонким и немного шершавым, будто холстиной. Кожу слегка пощипывало, тело, выдержавшее не один десяток ударов, ныло, но уже не так сильно, как перед тем, как она нашла его.

Он вспомнил, как выбрался из болота и долго блуждал в лесу, утонувшем в тумане, не в силах найти дорогу или какой-то ориентир, который вывел бы его к людям. Не было слышно ни пения птиц, ни отдаленного шума деревни. Казалось, он очутился внутри какого-то сосуда, наполненного густым туманом, скрывавшим даже верхушки деревьев. Босые ступни его тонули в пожухлой траве и опрелых листьях. Когда он уже уверился, что навсегда сгинет здесь, и, обессилев, упал, перемазанный в густой болотной жиже, искусанный беспощадными насекомыми, стремившимися к его израненному телу, он увидел в тумане ее силуэт: длинные волосы, синее долгое платье, сколотое на плечах костяными булавками. Она опустилась рядом с ним на колени, погладила прохладной рукой по лицу и спутанным волосам и сказала:

– Не бойся. Я Хельга. Ты, кажется, заблудился. Давай я провожу тебя домой.

Сейчас, сквозь полуоткрытые веки, он видел, как она сидела, отодвинувшись от стола, положив подбородок на столешницу, словно змея.   Спина натянута, глаза прищурены, из их глубины на него смотрело всё то дикое, что было в ней. Было с избытком, он это знал, так же, как и то, что ее руки сложены на коленях под столом. Он зашевелился под своим покрывалом, провел руками по груди и плечам, ощутил под пальцами ссадины. Боль указала, что тело сплошь покрыто синяками, но от болотной грязи не осталось и следа.  Она мягко выпрямилась и сказала:

– Я тебя обмыла.

Хельга подошла, встала рядом с ним и попросила:

– Дай руку.

Он потянулся к ней, рука показалась непослушной и вялой. Он сжал ее пальцы, заглянул ей в глаза и согласился на все, что она предложила. Она обещала, что он снова увидит Гедду и зачерпнет рукой ее волосы, как черпают речную воду. И пряди будут стекать с его пальцев, как в тот вечер, когда ее муж, Мегинбьёрн, обрил ей голову.

***

Мегинбьёрн был богатым человеком. Он имел скот, казну, мельницу, рабов, лес, войско и земли в излучине реки. Он имел все, кроме сына. Его первая жена умерла, не оставив потомства, вторая – не смогла разродится, и вся деревня, затаившись, слушала, как Мегинбьёрн целую ночь кричал в лесу, проклиная богов, а наутро отправился в соседнюю деревню, купил у вдовы ремесленника его дочь, Гедду,  и уложил ее в свою постель. А потом Гедда попросила у мужа лодку, и Мегинбьёрн позвал Брунольва, отец которого строил лодки еще в те времена, когда Мегинбьёрн был молод и каждый год водил в походы своих людей.

Свою лучшую лодку он выстроил для Мегинбьёрна, когда тот замыслил сразиться с соседями за участок реки, что текла между их землями. Брунольв помнил, как отец сказал, собираясь в поход, что Мегинбьёрн пообещал в случае победы принести в дар богам всех своих врагов и все, что удастся захватить. Что боги порадуются этой жертве, а река и земли за ней дадут деревне столько богатства, ради которого не жаль утопить в болоте все захваченные сокровища.

И люди Мегинбьёрна сполна исполнили все то, в чем поклялись. Маленький Брунольв прятался в кустах у болота и видел, как его одержимые соплеменники уничтожили все, чем овладели. Они изорвали одежды своих побежденных врагов, сбросили в болото конскую упряжь и изрубленные трупы лошадей. Брунольв видел, как конская голова погружалась в бурую жижу и выпученный лиловый глаз косил в небо. Люди были повешены на деревьях, вся добыча отправилась вслед за лошадьми. Побежденные не увидели милосердия, победители не насладились ничем из захваченного, но боги были довольны. Мегинбьёрн оказался прав. Новая земля была тучной и принесла много богатства: бока коров и лошадей лоснились от нагулянного жира, хозяйки радовались урожаям. Кузнецы ковали оружие, тянули из металлических нитей броши и серьги. Караваны отправлялись в путь, чтобы привезти чудно расписанные кувшины и одежду. Это было счастливое время. Да, счастливое. Но иногда спокойный ветер равнины меняется и с реки налетает ураган, способный изменить все.

Брунольв вздрогнул и открыл глаза. Хельга продолжала стоять у его постели, держа его руку в своей ладони. Он смотрел на нее снизу-вверх и видел ее торчащие ключицы и острый подбородок. Лицо ее, обрамленное темными волосами, каких он никогда не видел у женщин своей деревни, было склонено к нему, глаза смотрели внимательно и настороженно.

– Ты меня не подведешь? – Спросила она.

– Если ты сделаешь, что обещала. Если такое вообще возможно.

– Всё возможно. – Она отпустила его руку и двинулась к очагу.

– Где моя одежда?

– Сохнет. Женщины ее постирали.

***

Гедда. Он вспомнил, как увидел ее на берегу, там, где он строил для нее лодку, за которую Мегинбьёрн обещал хорошо заплатить, и тогда он наконец-то сможет жениться на Уне. Тогда у него будет достаточно денег, и ее родители не будут против.